Д и а л о г

   Казимир посмотрел в окошко. Ветер качал ветки. Они шелестели. В шелесте чудился ропот возмущения. Так бы, наверно, возмущённо шипели бы на него православные бабки… если б услышали их разговор с отцом Фёдором. Улыбнувшись такой ассоциации, Казимир Птах затянулся сигаретой и продолжил, стряхнув пепел в консервную баночку из-под лосося:

   - По религии, самоубийство есть грех. И притом, самый тяжкий. Почему? Неуважение к Воле Всевышнего, даровавшего мне жизнь? Отказ от выполненья какой-то неведомой миссии? Впрочем, вы, верно, скажете: миссия - в искуплении первородного греха. Поживи, мол, помучайся, заслужи отпущенье грехов. И тогда с чистой совестью – на свободу,  гуляй в райских садах и ешь яблочки уж невозбранно…  Ну а если не заслужил, то не обессудь: адское пламя и сковородка. Я, разумеется, огрубляю, отец Фёдор, но по сути-то так и выходит по религии, нет?

   - Огрубляйте, пожалуйста, так и короче и проще будет.

   Священник глотнул чаю и опять подпёр щёку рукою, внимательно глядя в серебристо-зелёную воду птаховских глаз.

   - Так я задал вопрос, отец Фёдор.

   - Да, вопрос… Не совсем это «вопрос», Казимир Николаевич. Скорее уж – обвинение… Церковь, безусловно, осуждает самоубийство. Самоубийц отпевать запрещается, да-а… Только правила, и церковные правила, - суть способы сохранения порядка в жизни. А иначе всё поглотит хаос, начнётся самоистребление…

   - Извините, что перебиваю, отец Фёдор, но ведь в мире и так властвуют стихия и хаос. И человечество с удивленья достойным упорством себя истребляет. Это общее место, доказательств, надеюсь, не нужно?

   - Не нужно, голубчик, мы же не преступленье расследуем, чтобы искать доказательства. Вы и я стремимся, надеюсь, узнать истину. А знаете, почему Христос не ответил Пилату, в чём истина?

   - Потому, что знал: Пилат Его не поймёт, не услышит.

   - Нет, я думаю, Казимир Николаевич, Христос знал, что Пилат и так понимает (на своём, на пилатовском, уровне), в чём заключается истина. В тот роковой для Понтия Пилата момент истина в том была, что от воли его, от личного мужества, зависела жизнь оклеветанного человека. И к тому же уверен я: интуитивно, важнейшею частью души сознавал прокуратор – не просто пред ним человек, но Богочеловек. И Спаситель молчанием дал ему понять: все ответы в тебе самом, попробуй найти в себе силы увидеть их и принять.

   - Допускаю, но не возьму в толк, отец Фёдор… К чему это вы говорите? Где тут связь с разговором о самоубийстве?

   - Погодите, голубчик… Вы вот тоже стремитесь узнать, в чём же истина. Например, истинно ли то, что самоубийство – тягчайший из грехов. Церковь первоначально создавалась для спасения человеческих душ. Именно через церковь, через богослужение человек может соединиться с Творцом. Через любовь к Господу обрести вновь - утраченную Гармонию. И, скорее, здесь не искупление первородного греха, а… возрождение… преображение человека, добровольно идущего навстречу безгранично любящему его Отцу. Вот в чём истинное предназначение церкви – помогать нам искать путь к Отцу и Вечной Гармонии… Подождите, Казимир Николаевич, я постараюсь короче… Со временем церковь становится (увы!) бюрократическим аппаратом, много позаимствовавшим от светских учреждений. Она теряет вдохновенное начало, превращаясь в практически чиновничье учреждение, где каноны и правила зачастую – выше милосердия, свободы мысли и доброй человеческой воли. Главное – это чтобы не нарушался порядок, иначе (так думают ортодоксы) рухнут основы и т. п.. Одним словом, церковь приспосабливается к политическим и социальным условиям, чтобы выжить, чтобы сохранить своё значение. Вот отсюда-то и такая категоричность в отношении самоубийц. Хотя, с точки зрения чисто человеческой, лишившие себя жизни вызывают особенное сострадание.

   - Проще говоря, отец Фёдор, вы официальную точку зрения церкви не разделяете?

   - Нет. Жаль мне очень лишивших себя жизни. Я бы за души их, если бы позволило время, ежедневно молился… Это ведь до какого отчаяния, до какого безумия должен дойти человек, чтобы вопреки природе своей – не противостоять смерти, а броситься к ней в объятия!!! Убивать себя – страшно, в этом что-то нечеловеческое есть, чудовищное. Но я больше тут вижу помутнения рассудка, нежели злой воли…

   - Значит церковь в данном вопросе ошибается? В силу своей ограниченности, как любая организация?

   - Если хотите… если очень хотите, называйте это ошибкой. Я бы назвал это неизбежным упрощением, ведь церковные формулировки должны быть понятны и доступны каждому. Да, с одной стороны, отказ отпевать суицидника – негуманен. Но с другой, таким способом мы, представители православной конфессии, препятствуем осуществлению безумного желания лишить себя жизни.

   - Непременно «безумного»? Я знал двух-трёх молодцов, которые преспокойно и очень рассудительно объясняли, что в определённой ситуации самоубийство – единственный выход.

   - Ну а кто-нибудь из ваших знакомых… Не кончал жизнь самоубийством?

   - Был один такой… Даже два.

   На лице Казимира застыла кривая странноватая усмешка. Глаза ушли далеко-далеко. Казалось, кто-то нажал на стоп-кадр. Помолчав, отец Фёдор тихо и проникновенно заговорил.

   - Церковь борется со злом, как получается. Не всегда успешно, добросовестно. В церкви – люди, а люди несовершенны. Приплюсуйте к тому и зависимость её от конъюнктуры. Именно в силу несовершенства церковный аппарат так зависит от, скажем, власти светской. Под аппаратом я разумею и начальников и подчинённых. Но всё же при нашем несовершенстве мы, с Божьей помощью, сохраняем Святое Учение… Если бы этого не было, разве надел бы я рясу? И считаю, что долг мой менять то, что по силам мне изменить. Не воевать я хочу с церковью! С тем, что её превращает в казарму я борюсь, понимаете? С мёртвым начётничеством и рабской пассивностью!... Не в том истина, что церковь навязывает прихожанам примитивное понимание религии, а в том, что она, несмотря на многих недостойных священников и иерархов, продолжает нести людям свет, надежду и Чудо Заповедей Христовых. Не возьмусь говорить сейчас, какой грех самый тяжкий – не готов… А самоубийц очень мне жалко!

   Казимир Птах кивнул. Помолчали. Чуть прищурившись, Птах вытащил новую сигарету из пачки. Отец Фёдор смотрел на него, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди.  В чуть наклонённой вперёд голове его и взгляде тоже зелёных, как и у Казимира, глаз – было особенное выжидательное напряжение…

   - А абсолютно рациональных самоубийств вы, видимо, не признаёте?- выпуская дым и махнув спичкой, осведомился Птах.

   - Приведите, голубчик, пример.

   - Пример?... Извольте. Впрочем, это не совсем тот пример…- Птах нахмурился, дёрнул крепким подбородком.- Если позволите, я расскажу об одном своём приятеле…