Я послал тебе бересту - Янин Валентин Лаврентьевич »
База данных — Древнерусские берестяные грамоты
Берестяные грамоты — 2023: бояре, капуста, Мир, Жир и Пир
В этой книге, написанной выдающимся историком В. Л. Яниным, (доктор исторических наук. профессор, академик РАН. заведующий кафедрой археологии исторического факультета МГУ, начальник Новгородской археологической экспедиции МГУ (c 1962 г.).в увлекательной форме рассказывается об одном из самых замечательных открытий отечественной археологии в XX столетии — находке берестяных грамот в Новгороде. Первая из них была найдена при раскопках в Новгороде 26 июля 1951 года, и с тех пор их число увеличилось до 808 экземпляров.
Лет девяносто тому назад маститый историк русской культуры Павел Николаевич Милюков, резюмируя многолетние споры о состоянии грамотности в древней Руси, заявил о собственной позиции в этих спорах. Одни, писал он, считают древнюю Русь чуть ли не поголовно безграмотной, другие допускают возможность признать распространение в ней грамотности.
Как изменила все эти представления находка берестяных грамот! И какое она принесла обилие фактов!
Первый существенный результат открытия берестяных грамот — установление замечательного для истории русской культуры явления: написанное слово в новгородском средневековом обществе вовсе не было диковиной. Оно было привычным средством общения между людьми, распространенным способом беседовать на расстоянии, хорошо осознанной возможностью закреплять в записях то, что может не удержаться в памяти. Она не была профессиональным признаком. Она стала повседневным явлением. Глава из книги • Валентин Янин
Рядом с грамотными людьми жили неграмотные, и рядом с образованными семьями жили необразованные. Это естественно. Но для нас важнее то, что рядом с неграмотными людьми и семьями жило много грамотных людей и семей, для которых чтение и письмо стали таким же естественным делом, как еда, сон, работа. Уже само количество найденных грамот поразительно и способно навсегда зачеркнуть миф об исключительной редкости грамотных людей в древней Руси. Однако еще более внушителен состав авторов и адресатов берестяных писем. Кем и кому они написаны?
Землевладельцы пишут своим управляющим, ключникам. Ключники пишут своим господам. Крестьяне пишут своим сеньорам, а сеньоры своим крестьянам. Одни бояре пишут другим. Ростовщики переписывают своих должников и исчисляют их долги. Ремесленники переписываются с заказчиками. Мужья обращаются к женам, жены — к мужьям. Родители пишут детям, дети — родителям. Вообще береста быстро разрушается, но в Великом Новгороде сложились уникальные условия для ее сохранения: достаточно влажный грунт с отсутствием доступа кислорода не позволяет бактериям уничтожить дерево. Есть другая проблема — после использования берестяные грамоты обычно разрывали и выбрасывали, поэтому чаще всего ученым достаются лишь обрывки
Вот грамота № 377, написанная в последней трети XIII века и найденная в 1960 году: «От Микити ка Ани. Поиди за мьне. Язъ тьбе хоцю, а ты мене. А на то послоухо Игнато Моисиевъ. А вожи...». Это обрывок самого древнего дошедшего до нас брачного контракта. Микита просит Анну выйти за него замуж, называя здесь же Игната Моисеевича свидетелем («послухом») со стороны жениха.
Любопытно, что за все время работ на Неревском раскопе найдено всего лишь два или три богослужебных текста — каких-нибудь полпроцента от всей прочитанной здесь бересты. Зато обычны такие письма.
Грамота № 242, документ XV века: «Цолобитье от Кощея и от половниковъ. У кого коне, а те худе. А у (и)ныхъ неть. Какъ, осподине, жалуешь хрестьянъ? А рожь, осподине, велишь мне молотить? Какъ укажешь?». Авторы письма — ключник и крестьяне-арендаторы, обрабатывавшие землю господина за половину урожая. Они жалуются на бедность и отсутствие коней: «У кого кони есть, те плохи, а у других вовсе нет».
Или грамота № 288, написанная в XIV веке: «...хамоу 3 локти... золотнике зелоного шолкоу, дроугии церленого, третии зелоного желтого. Золотнъ белилъ на белкоу. Мыла на белкоу боургалскога, а на дроугоую белкоу...». Хотя в письме нет ни начала, ни конца, можно с уверенностью говорить, что это запись и расчёт заказа какого-то вышивальщика или вышивальщицы. Полотно (по-древнерусски «хам») нужно было выбелить «бургальским»(?) мылом и «белилами» и расшить разноцветными шелками — зеленым, красным и желто-зеленым.
В грамоте № 21, написанной в начале XV века, заказчик обращается к мастерице: «...уозцинку выткала. И ты ко мне пришли. А не угодице с кымъ прислать, и ты у себя избели». Автор грамоты получил уведомление, что холсты («узчинка») для него вытканы, и просит прислать их ему. А если прислать не с кем, то пусть ткачиха эти холсты выбелит сама и ждет дальнейших распоряжений.
Грамота № 125, брошенная в землю в конце XIV века, не указывает на занятия автора письма и его адресата, но, думается, что они люди небогатые: «Поклонъ от Марине къ сыну к моему Григорью. Купи ми зендянцю добру, а куны язъ дала Давыду Прибыше. И ты, чадо, издеи при собе, да привези семо». «Зендянцей» называлась хлопчатобумажная ткань бухарского происхождения по имени местности Зендене, где её стали изготовлять раньше, чем в других селениях. «Куны» — древнерусское название денег. Если бы Григорий был богатым человеком, вряд ли его матери пришлось бы посылать деньги на покупку с оказией. У Григория денег могло не оказаться, и мать посылает ему нужную сумму из своих сбережений.
Примеры можно было бы приводить бесконечно. Их приносил и будет приносить каждый год раскопок. И вот что еще замечательно. Оказалось, грамотность в Новгороде неизменно процветала не только в домонгольское время, но и в ту эпоху, когда Русь переживала тяжелые последствия монгольского нашествия.
Из 394 грамот, найденных на Неревском раскопе в условиях, позволявших точно определить время их написания, в слоях XI века найдено 7 грамот, в слоях XII века их оказалось 50, в XIII веке в землю было брошено 99 грамот, в XIV веке — 164, а в XV веке — 74.
Резкое уменьшение их количества в XV веке объясняется не какими-то событиями, нарушившими культурное развитие Новгорода, а тем, что в слоях второй половины XV века органические вещества уже почти не сохраняются. Там бересты нет, и, следовательно, 74 грамоты XV века найдены в слоях только первой половины этого столетия. Они падали в землю не сто, а лишь пятьдесят лет.
Ганзейский двор Великого Новгорода
Такой неуклонный культурный прогресс был, нужно думать, особенностью Новгорода. И дело не только в том, что монгольское нашествие остановилось за сто верст от его городских ворот. Хотя Новгород и не испытал трагедии военного разрушения и разграбления своих жилищ и храмов, на него, как и на всю Русь, легло тяжкое иго Золотой Орды. Дело здесь в том, что именно к концу XIII — первой половине XV века относится эпоха расцвета «великой русской республики средневековья». Вечевой строй, который использовался боярами как орудие их власти над остальным населением, все же больше способствовал развитию активности народных масс в политической и культурной жизни, чем княжеское самовластье в других средневековых русских центрах. И не случайно расцвет культуры в Новгороде совпадает с эпохой расцвета республиканского строя.
Все это так — вправе сказать читатель, — но как доказать, что берестяные письма, добытые из-под земли, написаны собственноручно их авторами? И что их читали сами адресаты? Ведь вполне может быть, что читали и писали письма немногочисленные грамотные люди, писцы, профессионалы, зарабатывавшие своей грамотностью кусок хлеба. Что же — это очень серьезный вопрос. Попытаемся ответить на него.
Разумеется, какое-то количество писем исходит от неграмотных людей и написано по их просьбе грамотными. Таковы некоторые крестьянские письма. Их авторами названы господские колючники, но ключники пишут не от себя, а от жителей той или иной деревни, жалующихся своему господину. Какое-то количество писем исходит от грамотных людей, но написано не ими, а другим человеком. Таковы грамоты некоторых крупных землевладельцев, исходящих от одного человека, но написанные разными почерками. Важный господин диктовал свое письмо или поручал ключнику написать за него и от его имени. В недавние годы, например, при раскопках в Людином конце были найдены грамоты № 644 и 710, написанные одним почерком. Между тем автором грамоты № 644 обозначен Доброшка, а автором грамоты № 710 — Семьюн; Доброшка упомянут и в грамоте № 710, но уже как адресат. Доброшка был также автором грамоты № 665, однако она написана иным почерком. Обнаружение всех трёх грамот в одном комплексе делает несомненным идентичность Доброшки во всех этих документах второй половины XII века и участие какого-то другого человека в написании по крайней мере одного из писем Доброшки.
Однако, как правило, в письмах, исходящих от одного и того же человека, почерк совпадает.
Это наблюдение всё же не может быть решающим. Ведь большинство авторов известно нам по единичным письмам. И здесь уже не угадаешь, сам ли автор выдавливал буквы на бересте или сидел рядом с грамотеем, удивляясь бойкости его «пера». Решающие показания дала не береста, а находки, тесно связанные с ней, — железные, бронзовые, костяные стержни-писала, которыми написаны все берестяные грамоты.
Таких писал на Неревском раскопе найдено свыше семидесяти (а всего за время раскопок — более двухсот). Далёкий предок современной авторучки в средневековом Новгороде был не редким предметом, а такой же бытовой вещью, как гребень или нож. И наивно думать, что семьдесят писал потеряно на Великой улице профессиональными писцами, пришедшими написать или прочитать письмо. Они потеряны людьми, жившими здесь и писавшими свои письма без посторонней помощи. Да и разнообразие почерков говорит само за себя.
Фигура новгородца, к поясу которого привешено неразлучное с ним орудие письма на бересте, стала известной в результате раскопок, но её смутное отражение на стенах новгородских церквей историки наблюдали и раньше, не различая, правда, важной для нас детали.
Стены многих новгородских средневековых церквей покрыты древними процарапанными надписями. Такие надписи — их называют «граффити» — в изобилии испещрили стены Софийского собора, знаменитых церквей Спаса-Нередицы, Федора Стратилата, Николы на Липне и многих других. Часть этих записей носит служебный характер. Например, в церкви Николы на Липне в алтаре, где во время богослужения помещались священнослужители, на стенах записаны дни поминания разных умерших новгородцев. Но большинство надписей находится там, где во время службы помещались не церковники, а молящиеся. Своим происхождением такие граффити обязаны скуке церковного обряда. Вместо того чтобы молиться, прихожане извлекали из кожаных чехлов свои «перья» и царапали стены. Порой надписи кажутся благочестивыми: «Господи, помоги рабу своему», но чаще мысли владельца «писала» были далеки от благочестия. Он оставлял деловые записи, подобные записям на бересте. Так, на одном из столбов церкви Спаса-Нередицы нацарапано: «На Лукинъ день взяла проскурница пшеницю», «Лазорь писал грамоту». Или рисовал картинки. Или повторял азбуку, особенно если ему было немного лет. И во всех случаях инструментом для письма по штукатурке служил стержень, применявшийся и для написания на бересте. Вполне понятно, что до открытия берестяных грамот обилие надписей, процарапанных на церковных стенах, казалось загадочным, а в орудии письма на штукатурке предполагали шило или обычный гвоздь.
Обнаружив столь широкое распространение грамотности в Новгороде, мы не можем не заинтересоваться, как эта грамотность пробивала себе дорогу, как происходило обучение грамоте. Кое-какие сведения можно было почерпнуть из известных и раньше письменных источников. Летопись под 1030 годом сообщает, что князь Ярослав Мудрый, придя в Новгород, собрал «от старост и поповых детей 300 учити книгам». В житиях некоторых новгородских святых, написанных еще в средние века, рассказывается о том, что они учились в школах, причем об этом говорится как о вещи, вполне обычной. Наконец, на знаменитом Стоглавом соборе в 1551 году прямо заявлено: «преже сего училища бывали в российском царствии на Москве и в Великом Новгороде и по иным градам». Обилие берестяных грамот дало новую жизнь этим свидетельствам, показав, что обучение грамоте действительно было в Новгороде хорошо поставленным делом. Нужно было искать на самой бересте следы этого обучения, тем более, что и в граффити новгородских церквей отразились упражнения маленьких новгородцев, царапавших азбуку во время скучного богослужения.
Первая такая грамота найдена еще в 1952 году. Это небольшой обрывок, получивший номер 74. На нем неуверенным, неустановившимся почерком нацарапано начало азбуки: «АБВГДЕЖЗ...». Потом писавший запутался и вместо нужных ему по порядку букв стал изображать какие-то их подобия.
Новая и самая значительная находка запечатлённых на бересте ученических упражнений была сделана в 1956 году в памятные для всей экспедиции дни — 13 и 14 июля. В эти два дня грамоты шли из раскопа на лабораторный стол непрерывным потоком. Было распарено, вымыто и развернуто семнадцать берестяных свитков. И шестнадцать из них обнаружены на каких-нибудь десяти квадратных метрах. Эта охапка берестяных листов была брошена в землю одновременно. Они залегали в одной прослойке, относящейся к пятнадцатому ярусу мостовой Великой улицы, в двух метрах от ее настилов. Опираясь на данные дендрохронологии, мы можем уверенно говорить, что ворох берестяных грамот, найденных 13 и 14 июля 1956 года, попал в землю между 1224 и 1238 годами.
Мы будем знакомиться с этими грамотами в том порядке, в каком они появлялись перед участниками экспедиции. Первой нашли грамоту № 199. Это не был специально подготовленный для письма лист бересты. Длинная надпись грамоты сделана на овальном донышке туеса, берестяного сосуда, который, отслужив свой срок, был отдан мальчику и использован им как писчий материал. Овальное донышко, сохранившее по краям следы прошивки, было укреплено перекрещивающимися широкими полосами бересты. Вот эти-то полосы и заполнены записями.
Мальчик Онфим из Великого Новгорода
1240–1260 годы н. э.
Грамота № 199. На двух полосках бересты — полная азбука и склады. На другой стороне — формула «Поклон от Онфима к Даниле», рисунок зверя и подпись «Я — зверь».
Берестяные грамоты мальчика Онфима, которому, судя по рисункам, было шесть-семь лет, содержат алфавиты, упражнения для чтения и письма по складам, рисунки и подписи к ним, цитаты из Псалтыри и попытки записать отрывок из тропаря. Кусочки бересты заменяли Онфиму школьные тетради. Одна из его грамот — донце короба, на котором он нарисовал себя в виде зверя и написал рядом традиционную формулу начала письма Даниле — возможно, другу и однокласснику. На внешней стороне донца Онфим написал всю азбуку и склады.
На первой полосе старательно выписана вся азбука от «а» до «я», а затем следуют склады: «ба, ва, га, да...» и так до «ща», потом: «бе, ве, ге, де...» — до «ще». На второй полосе упражнение продолжено: «би, ви, ги, ди...» и доведено только до «си». Дальше просто не хватило места. Иначе мы прочли бы и «бо, во, го, до...», и «бу, ву, гу, ду...».
Мальчик, записавший азбуку и склады в грамоте № 199, просто упражнялся, ведь он уже умел читать и писать. В этом мы убедились, перевернув наше берестяное донышко. Там в прямоугольной рамке написано знакомым почерком: «Поклоно от Онфима ко Даниле».
Потом мальчик принялся рисовать, как рисуют все мальчики, когда наскучит писать. Он изобразил страшного зверя с торчащими ушами, с высунутым языком, похожим на еловую ветку или на оперение стрелы, с закрученным в спираль хвостом. И чтобы замысел нашего художника не остался непонятым возможными ценителями, мальчик дал своему рисунку название: «Я звере» — «Я зверь». Наверное, у взрослых художников иногда остается что-то от неуверенных в себе мальчиков. Иначе зачем прекрасным мастерам, вырезавшим в XV веке великолепные матрицы для свинцовых государственных печатей Новгорода, рядом с изображением зверя писать «А се лютыи зверь», а рядом с изображением орла — «Орелъ».
Всего до нас дошло 12 берестяных грамот с надписями и рисунками Онфима — пока это рекорд среди находок одного автора. Скорее всего, историкам и нам так повезло, потому что мальчик держал свои записи вместе, а потом их потерял — тоже все сразу.
Еще одна берестяная грамота ценна тем, что, воскрешая крохотный эпизод XIV века, перебрасывает мостик от обычаев и шуток школяров времени Ивана Калиты к обычаям и шуткам школяров современников Гоголя и Помяловского. В 1952 году на Неревском раскопе была обнаружена грамота № 46 14 века, сначала поставившая всех в тупик. В этой грамоте нацарапаны две строки, правые концы которых не сохранились. В первой строке следующий текст: «Нвжпсндмкзатсцт...». Во второй — не менее содержательная надпись: «ееяиаеуааахоеиа...».
Что это? Шифр? Или бессмысленный набор букв? Не то и не другое. Напишите эти две строки одну под другой, как они написаны в грамоте:
Н В Ж П С Н Д М К З А Т С Ц Т
Е Е Я И А Е У А А А Х О Е И А
и читайте теперь по вертикали, сначала первую букву первой строки, потом первую букву второй строки, затем вторую букву первой строки и вторую букву второй строки и так до конца. Получится связная, хотя и оборванная фраза: «Невежя писа, недума каза, а хто се цита...» — «Незнающий написал, недумающий показал, а кто это читает...». Хотя конца и нет, ясно, что «того, кто это читает», крепко обругали.
Не правда ли, это напоминает известную школярскую шутку: «Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю»? Представляете себе этого недоросля, который придумывал, как бы ему позамысловатее разыграть приятеля, сидящего рядом с ним на школьной скамье?
На Дмитриевской улице в разное время и в разных слоях экспедиция нашла несколько дощечек, отчасти напоминающих крышку пенала. Одна из поверхностей таких дощечек, как правило, украшена резным орнаментом, а другая углублена и имеет бортик по краям, а по всему донышку образовавшейся таким образом выемки — насечку из штриховых линий. Каждая дощечка имеет на краях по три отверстия. Ей соответствовала такая же парная дощечка, и при помощи дырочек они связывались друг с другом орнаментированными поверхностями наружу. Иногда комплект состоял из большего числа дощечек.
На одной из дощечек, найденной в 1954 году в слое первой половины XIV века, вместо орнамента тщательно вырезана азбука от «а» до «я», и эта находка дала нужное толкование всей группе загадочных предметов. Они употреблялись для обучения грамоте. Выемка на них заливалась воском, и маленькие новгородцы писали свои упражнения не на бересте, а на воске, подобно тому, как сейчас при обучении применяется школьная доска.
Стало понятным и назначение лопаточки, почти обязательной на конце многочисленных писал, найденных при раскопках. Этой лопаточкой заглаживалось написанное на воске. Такая лопаточка находится в дальнем родстве с губкой, которой каждый из нас много раз стирал написанное мелом на школьной доске. Азбука, помещенная на поверхности одной из дощечек, служила пособием. На неё ученик смотрел, списывая буквы. На одной цере, найденной в последние годы, буквы «б», «ж», «к», «п», «ш», «е», «ю» вырезаны на её грани. Это значит, что комплект состоял из пяти дощечек:
И снова аналогия с современными пособиями, — например, с таблицей умножения, которую печатают на обложках школьных тетрадей. Ну, а если, обучаясь письму, маленькие новгородцы прибегали в основном к воску, то и редкость школьных упражнений на бересте не должна нас удивлять.
Понятным становится также, почему Онфим, уже умея писать, снова и снова выписывает на бересте азбуку и склады. Письмо на бересте было не первым, а вторым этапом обучения. Переход от воска к бересте требовал более сильного нажима, уверенной руки. И, научившись выводить буквы на мягком воске, нужно было снова учиться технике письма на менее податливой березовой коре.
Закончить эту главу хочется упоминанием найденной в 1987 году на Троицком раскопе берестяной грамоты № 687 второй половины XIV века. На обрывке письма, утратившего и первые и последние стоки, читается: «...вологоу соби коупи, а дитьмо порти... ...даi грамоти оуцити. А кони...». Цитированный текст ясно показывает, что обучение грамоте было нормальной частью воспитания детей даже в семьях рядовых горожан, к числу которых мы должны отнести автора этого письма, отразившего заурядность прочих его домашних забот. Очевидно, что это письмо жене мужа, находящегося где-то в отъезде. Распоряжение отдать детей учить грамоте поставлено как вполне ординарное дело в один ряд с заботами о покупке масла («волги»), детской одежды и какими-то указаниями, касающимися содержания коней.
Поклон от Лукерьи к матери… Проси про полтину, свари там. А что до одежды — приходи сама сюда. Шлю к тебе на бегу. Или с сестрой пришли.
Ученые потратили немало сил, чтобы расшифровать записку Лукерьи из 14 века, потому что написана она, как признается автор, «бижа», то есть «на бегу». Лукерья какие-то слова пропускает, какие-то не дописывает — и времени нет, и места на бересте мало. А записка хозяйственная: речь идет про похороны, и сказано, что деньги, оставленные покойным по завещанию, надо потратить на солод и сварить на поминки пиво. Что за дело у Лукерьи с одеждой, увы, нам неизвестно. Чем не наш список покупок или дел, где мы сокращаем и не дописываем слова, а потом сами не можем разобрать написанное?
От Бориса к Настасье. Как придет эта грамота, пришли мне человека на жеребце, а то у меня здесь дел много. Да пришли рубашку — рубашку забыл.
Всего две берестяные грамоты открывают нам окошко в мир семейной пары. Борис — человек деловой и богатый. Он просит прислать слугу, но не называет имя, полагаясь на Настасьин выбор, — значит, слуг у него много. И ситуация с забытой рубашкой очень знакомая. Кстати, именно в записке Бориса ученым впервые встретилось слово «грамота».
Несколько лет отделяет грамоту Бориса от горестного письма Настасьи, лишившейся мужа и защитника: «Поклон от Настасьи господам моим братьям. У меня Бориса больше нет в живых. Как, господа, позаботитесь обо мне и о моих детях?» Конечно, мы знаем, что и Борис, и Настасья умерли не менее пятисот лет назад, но все равно грустно получать такие известия. И что стало с Настасьей и ее детьми?
№752 Я посылала к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в это воскресенье ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что я к тебе посылала? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под людских глаз и примчался.
Вот такую записку написала женщина 11 века своему возлюбленному. Женщина эта образованная и начитанная, по структуре фразы можно предположить, что она хорошо знает, например, какие-то сочинения Владимира Мономаха. Содержание записки и претензия — вполне современные. Скорее всего, адресат письма оправдывался: мол, родственники и родители за ним наблюдали, поэтому он не смог вырваться. На что женщина резонно замечает: если бы ты хотел, ты бы пришел. Удивительно употребление слова «задела» в современном значении «слегка обидеть, затронуть чувства». Интересно, что письмо находили по частям: получив записку, адресат, видимо, разозлился, разорвал грамоту на куски, скрутил их и разбросал в разные стороны.
Поклон от Якова куму и другу Максиму. Купи мне, пожалуйста, овса у Андрея, если продаст. Возьми у него грамоту. Да пришли мне чтения доброго...
Надеемся, что Якову удалось раздобыть овса, но самое интересное в этой грамоте — просьба «Пришли мне чтения доброго». Якову нужна книга. Вероятнее всего, не богослужебная, потому что в таком случае он бы точно сказал, какая именно — выбор таких книг был строго регламентирован. Нет, Якову нужно развлекательное чтение: летопись, воинская повесть или житие какого-нибудь военного святого, которое в те времена воспринималось как приключенческий роман. И Яков полагается на вкус Максима.
От Нежки к Завиду. Почему ты не присылаешь то, что я тебе дала выковать? <…> Если я что-нибудь должна, то посылай отрока... А я вам не сестра, раз вы так поступаете, не исполняете для меня ничего. Так вкуй же отданный тебе металл в три колтка, его как раз четыре золотника в тех двух кольцах.
Нежка недовольна братом, и у нее есть на то все основания. Она отдала свои серьги Завиду, чтобы тот их переплавил и изготовил «колтки», то есть наушные серьги. Но Завид явно не торопится. Нежка иронизирует: если я тебе что-то недоплатила, можешь хоть судебного исполнителя («отрока») прислать, все отдам. А если Завид не доделает серьги, Нежка грозит: «а я вам не сестра, раз вы так поступаете». Это не просто обидные слова, а древняя дохристианская формула отречения от своего рода, клятва невероятной силы. Но заканчивается письмо все-таки на деловой ноте, так что можем надеяться, что серьги были выкованы, а Нежка с Завидом помирились.
Наказ Семену от жены. Утихомирил бы ты их всех попросту. И ждал бы меня. А я тебе челом бью.
14 век. О чем тут речь? Наверное, случилась какая-то ссора, скандал или драка и надо успокоить участников. Об этом просит Семена его мудрая жена. А потом прибавляет: «И ждал бы меня». То есть без нее Семен явно не справится с семейным конфликтом. Заканчивается письмо формулой почтения по древнему этикету: «А я тебе челом бью». Хотя писавшая явно обладает большим авторитетом в семье, чем Семен, она делает вид, что полна уважения к мужу, чтобы не задеть его чувства.
…так пусть разгорится сердце твое и тело твое и душа твоя [страстью] ко мне и к телу моему и к лицу моему.