► Сейчас я способна на всё, что угодно: дать кому-нибудь в морду, ограбить банк, напиться и натворить глупостей.

Вот единственное преимущество смерти. Никаких последствий.


► Поразительно, как легко всё меняется, как легко отправиться в путь по привычной дороге и оказаться в совершенно неожиданном месте.

Всего один ложный шаг, одна заминка, одна окольная тропа – и встретишь новых друзей или испортишь репутацию, найдешь нового парня или порвёшь со старым.

[333x500]


► Я безнадёжно заблудилась, безнадёжно несчастна и безнадёжно одинока. Боль в горле нарастает, словно дикий зверь раздирает его когтями, пытаясь вырваться на волю.

Тут я начинаю злиться на Джулиет, даже готова её ударить. Как можно быть такой эгоисткой? Неважно, что случилось, неважно, насколько всё плохо, — у неё есть выбор. Не всем так везёт.


► — Ты понимаешь, — понижает голос мама, — что Иззи будет приставать к тебе весь день? Разве тебе не хочется побыть одной?

Конечно, она ожидает ответа «да». Много лет в доме звучало: «Сэм просто хочется побыть одной». «Будешь ужинать?» — «Я заберу тарелку к себе в комнату». «Куда ты собралась?» — «Просто хочу побыть одна». «Можно войти?» — «Оставь меня в покое. Не входи ко мне в комнату. Не отвлекай меня, когда я общаюсь по телефону. Не отвлекай, когда слушаю музыку. Одна, одна, одна».

Но после смерти всё меняется — наверное, потому, что умирать так одиноко.


► Во сне я знаю, что падаю, хотя нет ни верха, ни низа, ни стен, ни потолка, только ощущение безграничной темноты и холода. Я так испугана, что собираюсь закричать, но когда открываю рот, ничего не происходит, и я гадаю, будет ли падение падением, если падать вечно и никогда не достичь дна?

Мне кажется, я буду падать вечно.


► Всё идет, как я планировала. Вечеринки сегодня не будет — по крайней мере, для нас; никаких поездок или машин. Уверена, что это всё исправит, узел во времени распустится — и я вырвусь из кошмара, в котором мне приходится быть. Возможно, сяду, задыхаясь, на больничной кровати, в окружении родных и друзей. Я живо представляю эту сцену: у мамы и папы слёзы на глазах, Иззи висит у меня на шее и рыдает, Линдси, Элли, Элоди и... В голове мелькает образ Кента, и я быстро отгоняю его.

…и Роб. Разумеется, Роб.



► Гусиный мыс такой же высокий, как в моей памяти. Иззи забирается на ровную верхушку, и я карабкаюсь за ней. Пальцы в перчатках уже онемели. Поверхность камня покрыта ломкими мёрзлыми листьями и инеем. Места хватает улечься свободно, но мы прижимаемся теснее, чтобы не замерзнуть.

— Ну, что скажешь? — спрашиваю я. — Как, по-твоему, хорошее укрытие?
— Лучше не бывает. — Иззи откидывает голову назад и смотрит на меня. — Ты правда думаешь, что время здесь замирает?
— Когда-то мне так казалось. — Я пожимаю плечами и оглядываюсь по сторонам. Ужасно, что теперь отсюда видно дома, а ведь это было такое уединённое, тайное место! — Раньше всё было иначе. Гораздо лучше. Например, никаких построек. Казалось, что на много миль — ни души.
— Зато теперь, если приспичит, можно попроситься в туалет.
— Да, наверное, — смеюсь я.


► Странно, как много можно знать о человеке и в то же время не знать ничего. И надеяться, что когда-нибудь доберешься до сути.


► Теперь я понимаю: Линдси вовсе не бесстрашна.

Она до смерти боится. Боится одного: люди узнают, что она всю жизнь врёт и жульничает, притворяется, будто держит всё в кулаке, хотя на самом деле барахтается точно так же, как мы. Линдси готова вцепиться в горло за один косой взгляд, словно мелкая цепная шавка из тех, что вечно лают и кусают воздух, пока цепь не сдавит шею.


► Конечно, если бы прямо здесь, в коридоре, Кент признался в неувядающей любви ко мне, это стало бы катастрофой. Несмотря на все его странности, я не желаю публично его унижать — он хороший человек, мы друзья детства и всё такое, — но в жизни не стала бы с ним встречаться.

По крайней мере, в моей жизни, той, которую я хочу вернуть, той, в которой после вчера следовало сегодня, а затем завтра.



► — Кент?
— Да?
— Почему ты так добр ко мне?
Пауза длится так долго, что я уже не жду ответа. Кажется, я слышу, как снег летит на землю, стирая день, покрывая его белой пеленой. Мне страшно открывать глаза. Страшно разрушить чары, увидеть злость или боль на лице Кента.
— Помнишь, как во втором классе умер мой дедушка? — наконец произносит он тихим низким голосом.— Я расплакался в столовой, и Фил Хауэлл назвал меня педиком. Я зарыдал еще громче, хотя понятия не имел, кто такие педики.
Он мягко смеется.
Я покрепче зажмуриваюсь, наслаждаясь его голосом. В прошлом году Фила Хауэлла застукали полуголым с Шоном Требором на заднем сиденье папашиного «БМВ». Жизнь — забавная штука.
— В общем, когда я попросил его оставить меня в покое, он ударил по моему подносу и еда разлетелась во все стороны. Как сейчас помню, на обед было картофельное пюре и бургеры с индейкой. Ты подскочила, собрала с пола картошку руками и сунула Филу в лицо. Схватила бургер с индейкой, размазала по его футболке и заявила: «Ты хуже блевотины».— Кент снова смеется,— Во втором классе это было серьезным оскорблением. Шон так удивился и выглядел так глупо, весь в картофельном пюре и шнитт-луке, что меня разобрал неудержимый хохот. Я впервые засмеялся со дня смерти дедушки.— На секунду он умолкает и спрашивает: — Не забыла, что я сказал тебе в тот день?
Казалось бы, навек утраченное воспоминание поднимается из самой глубины души, и вся сцена вспыхивает перед глазами ясно и четко.
— Ты мой герой,— одновременно говорим мы.
Я не слышала, как Кент пошевелился, но внезапно он находит мои руки в темноте; его голос звучит совсем рядом:
— В тот день я поклялся, что когда-нибудь стану твоим героем, сколько бы времени это ни заняло.
Кажется, мы сидим так целые часы, и все это время сон затягивает меня, уносит прочь, но сердце трепещет, будто мотылек, отгоняя сны, темноту и туман, поглощающий мысли. Уснув, я останусь одна. Навсегда утрачу это мгновение.
— Кент? — зову я.
— Да?
— Пообещай остаться со мной.
— Обещаю.


► — Что ты сказала?
— Всё кончено. У нас ничего не выйдет.
— Эй, Сэм, но ты не можешь бросить меня!
— Могу. И я только что сделала это.
— Пф, лучше бы я выбрал Элоди.



► Наверное, все расставания подобны прыжку с обрыва. Самое сложное - решиться Как только окажешься в воздухе, тебе придется отпустить


► Между уроками я прочёсываю коридоры в поисках Кента. Понятия не имею, что скажу ему, когда увижу. Вообще-то я ничего не могу сказать. Он не знает, что две последние ночи мы провели вместе; обе ночи мы были так близко, что если бы один из нас выдохнул, всё закончилось бы поцелуями - собственно, почти закончилось прошлой ночью. Но меня одолевает нестерпимое желание просто быть рядом, следить, как он занимается привычными делами: отбрасывает волосы с глаз, криво улыбается, шаркает нелепыми клетчатыми кроссовками, прячет руки в слишком длинные манжеты рубашки. Моё сердце подскакивает к горлу всякий раз, когда я замечаю чью-то размашистую походку или всклокоченные каштановые волосы. Но всякий раз это оказывается кто-то другой, и с каждой ошибкой моё сердце возвращается на место.



► Некоторые мгновения длятся вечно. Они длятся, даже окончившись; и пусть ты мёртв и погребен, эти мгновения повторяются вновь и вновь, до бесконечности. Они есть всё и во всем. Смысл.


► Я будто бы вижу сон про вчера... а может и вчерашний день был сном. Но я знаю, это не сон. И не дежавю. Это происходит на самом деле. Происходит снова, каждый новый день.

Мое тело обращается в лёд.



► Кто-то взмывает вверх, а кто-то несётся по спирали вниз — бессмысленно, наугад.

Так же просто, как оказаться в удачном месте, или в неудачном месте, или как вам больше нравится.



► Вот что значит быть лучшими друзьями. Вот для чего они нужны. Чтобы помочь не сорваться в пропасть.



► Если мне суждено проживать один и тот же день, то пусть он будет наполнен смыслом не только для меня.



► Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, но у меня вышло иначе.

Я вижу только лучшие мгновения. То, что мне хочется запомнить; то, чем мне хотелось бы запомниться. Как на Кейп-Коде мы с Иззи в полночь улизнули на берег, и пытались ловить крабов на остатки мяса из гамбургеров, и луна была такой полной и круглой, что казалось, на неё можно сесть. Как Элли пыталась приготовить суфле и вошла на кухню с рулоном туалетной бумаги на голове вместо поварского колпака и Элоди так хохотала, что даже немного описалась и взяла с нас клятву никому не рассказывать. Как Линдси обняла нас и призналась: «Люблю вас до смерти», а мы хором откликнулись: «И даже после». Как я лежала на веранде жаркими августовскими днями, и в воздухе висел густой, хоть ножом режь, запах свежескошенной травы и цветов. Как на Рождество выпал снег, папа в подвале порубил на дрова старую телевизионную тумбу, а мама приготовила яблочный сидр и мы силились вспомнить слова святочной «Тихой ночи», но закончили пением любимых мюзиклов.

И поцелуй с Кентом, когда я наконец поняла: время не имеет значения. Я поняла, что некоторые мгновения длятся вечно. Они длятся, даже окончившись; и пусть ты мёртв и погребен, эти мгновения повторяются вновь и вновь, до бесконечности. Они есть всё и во всем. Смысл.

Мне не страшно, если вас это интересует. Мгновение смерти полно звуков, тепла и света. В нём столько света, что он наполняет и поглощает меня. Тоннель света несётся навстречу, выгибается выше, и выше, и выше; и если бы пение было чувством, то этот подъём, напоминающий смех, был бы им...

Остальное вы узнаете сами.




Лорен Оливер «Прежде чем я упаду»