Весёлая Повитуха» прокралась в Белую Гавань с вечерним приливом. Её залатанные паруса трепетали при каждом порыве ветра.

И хотя когг был очень старым, его и в молодости вряд ли можно было назвать красавцем.

Нос корабля украшала деревянная фигура женщины. Её смеющееся лицо и попка младенца, которого она держала за ногу, казались рябыми от червоточин. Корпус судна покрывали бесчисленные слои унылой коричневой краски, а паруса посерели и обтрепались по краям.

Корабль был явно не из тех, на какой захочется полюбоваться ещё разок, разве только из любопытства, чтобы понять, каким чудом ему удаётся до сих пор держатся на плаву.

«Весёлую Повитуху» в Белой Гавани знали, как скромное судно, много лет возившее товары между Гаванью и Сестриным городком.

Не на такой прием рассчитывал Давос Сиворт, отплывая с Саллой и его флотом.

Поначалу, всё выглядело предельно просто.

Вороны не помогли королю Станнису завоевать верность Белой Гавани, поэтому его величество принял решение отправить к лорду Мандерли посланника для переговоров.

Чтобы продемонстрировать силу, Давос собирался прибыть на борту флагманской галеры Саллы «Валирийки», во главе остального лиссенийского флота.

Все их корабли были раскрашены яркими полосами: чёрные чередовались с жёлтыми, розовые с голубыми, зелёные с белыми, красные с золотыми.

Лиссенийцы обожали сочные цвета, а Салладор Саан перещеголял в этом всех.

«Салладор Сверкающий», – вспомнил Давос.

Но бури перечеркнули все его планы.

В результате приходится проникать в город тайком, точно так же, как двадцать лет назад. И пока он не разузнает, как обстоят дела в городе, разумнее не называться лордом, а притвориться простым моряком.

На восточном берегу, в устье реки Белый Нож, его взору предстали воздвигнутые из выбеленного камня стены Белой Гавани. Давос отметил, что город укреплен намного лучше, чем шесть лет назад.

На пристани, разделявшей гавань на внутреннюю и внешнюю, теперь возвышалась каменная стена тридцати футов высотой и почти милю длиной, с башнями через каждые сто ярдов. От Тюленьей Скалы, где когда-то лежали одни руины, поднимался столб дыма. «Хороший знак. Или плохой. В зависимости от того, чью сторону выберет лорд Виман».

Давос всегда любил этот город, ещё с тех пор, как впервые приплыл сюда юнгой на «Бродячей Кошке».

Белая Гавань была намного меньше, чем Старомест или Королевская Гавань. Однако в городе царили чистота и порядок. Красивые, сложенные из выбеленного камня, дома с темно-серой черепицей на крутых скатах крыш радовали глаз, а по прямым и широким мощёным улицам с лёгкостью можно было попасть в любое нужное тебе место.

Роро Угорис, чудаковатый хозяин «Бродячей Кошки», утверждал, что он по запаху способен отличить один порт от другого.

По его словам, города походили на женщин – у каждого свой особый аромат.

Старомест благоухал цветами, словно надушенная вдовушка.

Ланниспорт – свежестью и землёй, как молочница с пропахшими дымом волосами.

Королевская Гавань воняла, будто немытая шлюха.

Запах Белой Гавани был острым, соленым, и слегка отдавал рыбой.

– Она пахнет так, как и должна пахнуть русалка, – улыбался Роро. – Морем.

«А запах-то остался прежним», – подумал Давос. Правда, теперь к нему добавился запах горящего торфа, тянувшийся от Тюленьей Скалы. Этот морской утёс, высотой не менее пятидесяти футов, серо-зелёной громадиной нависал над подходом к внешней гавани. Его вершину венчало кольцо побитых ветром и дождями валунов – поселение Первых людей, опустевшее и заброшенное сотни лет назад.

Но сейчас оно не пустовало. Давос заметил скорпионы и огнеметы, укрытые за камнями, и арбалетчиков, несущих между ними стражу.

«Должно быть, там наверху холодно и сыро».

Раньше, на камнях у подножия скалы грелось множество тюленей, и всякий раз, когда «Бродячая Кошка» отчаливала из Белой Гавани, Слепой Бастард заставлял Давоса их пересчитывать.

«Чем больше тюленей возле скалы, тем больше удачи в пути», – говаривал Роро. Сейчас же на камнях тюленей не оказалось. Дым и солдатня распугали их.

«Умный человек, наверняка, увидел бы в этом предупреждение. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы уплыл вместе с Саллой». Он смог бы пробраться обратно на юг, к Марии и сыновьям.

«Я отдал королю пятерых сыновей. Четверо из них погибли, пятый служит у него оруженосцем. Я имею полное право позаботиться о тех двух мальчиках, что у меня остались. Как же давно я их не видел».

В Восточном Дозоре чёрные братья рассказывали, что Мандерли из Белой Гавани недолюбливают Болтонов из Дредфорта. Железный Трон возвысил Русе Болтона, объявив Хранителем Севера, и все считали, что Виман Мандерли встанет на сторону Станниса. «Белая Гавань не выстоит в одиночестве. Городу нужен союзник и защитник. Лорд Виман нуждается в короле Станнисе не меньше, чем Станнис в нем». По крайней мере, так считали в Восточном Дозоре.

Сестрин городок разрушил эти надежды. Если лорд Боррелл не обманул, и Мандерли собираются объединиться с Болтонами и Фреями… нет, он даже не хочет об этом думать. Скоро он и так узнает всю правду. Давос только надеялся, что ещё не всё потеряно

«Стена на пристани скрывает внутреннюю гавань», – подметил он, пока «Весёлая Повитуха» спускала паруса. Внешняя гавань больше, но внутренняя лучше укреплена: с одной стороны городская стена, с другой – громада Волчьего Логова, а теперь к этому добавилась ещё и стена на причале.

В Восточном Дозоре у Моря Коттер Пайк рассказал Давосу, что лорд Виман строит боевые галеры. Должно быть, за этими стенами скрывается несколько десятков кораблей, ожидающих приказа выйти в море.

На холме, позади мощных стен, окружавших город, гордо возвышался Новый Замок.

Давос разглядел куполообразную крышу Снежной Септы, украшенную огромными статуями Семерых.

Удрав из Простора, Мандерли принесли свою веру на север. Правда, в Белой Гавани имелась и богороща – нечто несуразное, похожее на клубок из корней, веток и камней, да к тому же скрытая от человеческих глаз полуразрушенными мрачными стенами Волчьего Логова, древней крепости, служившей теперь обычной тюрьмой. В Белой Гавани в основном слушались септонов.

Водяной, герб Дома Мандерли, был повсюду: он реял над башнями Нового Замка, над Тюленьими Воротами и вдоль городских стен. В Восточном Дозоре северяне уверяли, что Белая Гавань никогда не откажется от своей клятвы верности Винтерфеллу, но Давос что-то нигде не заметил лютоволка Старков. «Впрочем, не видно и львов. Лорд Виман пока ещё не присягнул Томмену, иначе бы поднял его штандарт».

На пристанях царила суета. С беспорядочно сгрудившихся у рыбного рынка лодчонок сгружали улов. Среди прочих посудин выделялись три каяка – длинные, узкие, идеально подходящие для плаванья по Белому Ножу, с его быстрыми течениям и скалистыми порогами.

Впрочем, Давоса больше заинтересовали морские суда: пара каррак, таких же неказистых и потрёпанных, как «Весёлая Повитуха», торговая галера «Штормовая Плясунья», когги «Бравый Магистр» и «Рог Изобилия», галеас из Браавоса, с фиолетовым корпусом и парусами…

…и стоявший чуть поодаль боевой корабль.

Едва Давос его увидел, его надежды развеялись, как дым. Чёрный с золотом корпус, а на носу фигура льва, вздымающего лапу.

«Львиная Звезда», гласили буквы на корме, прямо под развевающимся на ветру флагом с гербом малолетнего короля, сидевшего нынче на Железном Троне.

Ещё год назад Давос не сумел бы прочитать название корабля, но на Драконьем Камне мейстер Пилос обучил его грамоте. Правда, на этот раз чтение не доставило ему никакого удовольствия.

Давос молился, чтобы эта проклятая галера сгинула в тех же штормах, что разметали по морю флот Саллы, но боги не вняли его мольбам. Фреи были здесь, и ему придётся встретиться с ними лицом к лицу.

«Весёлая Повитуха» встала на якорь в самом конце потрепанного непогодами деревянного пирса внешней гавани, подальше от «Львиной Звезды».

Когда её экипаж пришвартовался и опустил трап, капитан подковылял к Давосу. Кассо Могат – полукровка родом с берегов Узкого Моря, зачатый систертонской шлюхой и китобоем из Иббена, был всего пяти футов роста. А крашенные в болотно-зелёный цвет копна волос и бакенбарды делали его похожим на цветущий пень. Но, несмотря на эту странную внешность, он был отличным моряком и строгим капитаном. – Как долго вас не будет?

– Минимум сутки. Возможно, дольше. – Давос давно усвоил, что власть предержащие любят заставлять себя ждать. Он подозревал, что они делают это специально, чтобы заставить просителя поволноваться, а заодно лишний раз продемонстрировать, кто тут главный.

– «Повитуха» задержится здесь на три дня. Не дольше. В Сестрином городке ждут моего возвращения.

– Если всё пойдёт хорошо, я вернусь завтра утром.

– А если это ваше «всё» пойдет не так?

«Тогда, я вообще могу не вернуться».

– В этом случае, не стоит меня ждать.

Пока он спускался по трапу, на борт поднялись таможенники. До простых моряков им не было дела – их интересовал груз, поэтому они направились к капитану. Давос ничем не отличался от других. Обычный мужчина среднего роста с загорелым и обветренным как у простолюдина лицом, тёмными волосами и бородой, которые морской солёный воздух припорошил сединой.

Одет он тоже был по-простому: старые сапоги, коричневые бриджи, голубая рубаха и шерстяной плащ с деревянной застёжкой, а просоленные кожаные перчатки скрывали изуродованные пальцы, отрубленные Станнисом много лет назад.

Его никак нельзя было принять за лорда, и уж тем более за Десницу. В таком виде куда сподручнее и проще выяснять, что творится в городе.

Давос зашагал вдоль пристани, направляясь к рыбному рынку.

На «Бравый Магистр» грузили бочки с мёдом, сложенные вдоль пирса в штабеля по четыре штуки.

За ними играли в кости трое матросов, чуть дальше рыбачки наперебой расхваливали покупателям свой товар. Неподалёку от них шустрый мальчишка бил в барабан, а в кругу, сооруженном из натянутых корабельных канатов, для речных рыбаков танцевал старый облезлый медведь.

Тюленьи Ворота охраняли двое копейщиков, с гербами дома Мандерли на груди. Но они были слишком заняты заигрыванием с портовой шлюхой, чтобы обратить внимание на Давоса.

Ворота были открыты, решётка поднята, и он вошел внутрь, смешавшись с толпой.

За воротами располагалась мощёная брусчаткой площадь, в центре которой бил фонтан – скульптура водяного, высотой в двадцать футов от хвоста до короны. Несмотря на то, что его борода стала бело-зелёной от разъевшего камень лишайника, а один из зубцов трезубца отломали ещё до рождения Давоса, выглядел водяной всё равно внушительно. Местные жители прозвали его Старик-Рыбоног.

И хотя площадь носила имя какого-то давно почившего правителя, никто не называл её иначе, как площадь Рыбонога.

Сегодня здесь было многолюдно. Одна из женщин развешивала на трезубце постиранное тут же в фонтане исподнее. В тени колонн толковали о делах писари и менялы, а неподалёку демонстрировали свои умения фокусник, травница и никудышный жонглёр.

На одном из каменных парапетов мужчина торговал яблоками, а рядом женщина предлагала селёдку с рубленым луком. Под ногами у прохожих сновали дети и цыплята.

Раньше, когда Давосу доводилось бывать на площади Рыбонога, обитые железом дубовые ворота Старого Монетного двора всегда оставались закрытыми.

Но сегодня их распахнули настежь. Заглянув внутрь, Давос увидел сотни женщин, детей и стариков. Одни сидели на разбросанных на полу шкурах, другие готовили еду на разведённых тут же костерках.

Давос остановился под колоннадой, и купил за полпенни яблоко.

– Значит теперь разрешено селиться в Старом Монетном дворе? – спросил он у торговца.

– А им больше некуда податься. Большинство из них простолюдины, жившие в деревнях у Белого Ножа, да ещё люди Хорнвудов. Когда Болтонский бастард принялся бесчинствовать, все они захотели укрыться за стенами. Понятия не имею, на кой они сдались его светлости. Почти все явились, не имея за душой ничего, кроме своего рванья.

Давос почувствовал укол вины. «Они нашли убежище в городе, который война обошла стороной, а я собираюсь вновь бросить их в это пекло».

Он откусил яблоко, и ему вновь стало стыдно за то, что он может себе позволить купить яблоко, а они – нет.

– На что же они живут? Откуда берут еду?

Продавец яблок пожал плечами:

– Кто-то клянчит милостыню, кто-то ворует. Многие девчонки торгуют тем, что может предложить женщина, когда ей не остаётся ничего другого. А мальчишки, выше пяти футов роста, легко находят себе место в казармах его светлости, лишь бы могли удержать копьё.

«То есть, он набирает людей. Это хорошо... или плохо, смотря зачем он это затеял». Яблоко было сухим и безвкусным, но Давос заставил себя откусить от него ещё раз:

– Правда ли, что лорд Виман хочет присоединиться к Бастарду?

– Ну-у, – ухмыльнулся торговец, – как только в следующий раз его светлость пожалует прикупить яблочек, обязательно спрошу.

– Я слышал, его дочь выходит замуж за кого-то из Фреев.

– Внучка. Я тоже слыхал, да его светлость почему-то забыл пригласить меня на свадьбу. Вы вроде доедать не будете? Так я заберу оставшееся, там хорошие семена.

Давос бросил ему огрызок. Яблоко оказалось отвратное, но новость о том, что Мандерли собирает войско, стоила полпенни.

Давос обошёл вокруг фонтана, рядом с которым девушка продавала свежее козье молоко. Стоило ему очутиться в этом городе, как на него нахлынули воспоминания. Раньше трезубец Старика-Рыбонога указывал на переулок, где продавали жареную треску, покрытую хрустящей золотисто-коричневой корочкой.

Вон там находился бордель. В нём было намного чище, чем в других, и моряк мог приятно провести время с женщиной, не боясь, что его убьют или ограбят.

А вон там, в одном из домов, прилепившихся к стенам Волчьего Логова словно ракушки к старому кораблю, была пивоварня, где варили вкуснейшее густое чёрное пиво. В Браавосе или в Порт-Иббене бочку такого пива можно было продать по цене арборского золотого. Но это, правда, если только от местных выпивох оставалось что-то на продажу.

Вина, вот чего ему захотелось – кислого, темного и терпкого. Он перешёл площадь и спустился по лестнице в погребок «Ленивый Угорь», расположившийся прямо под складом, в котором хранили овечью шерсть.

В его бытность контрабандистом, печальная слава «Угря» гремела по всей Белой Гавани. Все знали, что шлюхи там самые старые, вино самое плохое, а пироги с мясом, полные жира и хрящей, и в лучшие дни были несъедобными, а в худшие – так и просто отравой.

Большинство местных избегало этот погребок, оставляя его морякам, не знавшим забегаловок получше. Зато в «Ленивом Угре» никогда нельзя было столкнуться ни с городской стражей, ни с таможенниками.

Некоторые вещи никогда не меняются. Время в «Угре», казалось, застыло.

Всё тот же сводчатый чёрный от копоти потолок, утоптанный земляной пол и дикая вонь от дыма, тухлого мяса и засохшей рвоты.

Толстые сальные свечи на столах больше чадили, чем светили. В этом полумраке вино, заказанное Давосом, казалось скорее коричневым, чем красным.

За столиком у двери выпивали четыре шлюхи. Когда Давос зашёл в дверь, одна из них многообещающе улыбнулась ему, но он отрицательно помотал головой. Женщина что-то тихо шепнула своим товаркам, и те залились смехом. Впрочем, после этого они больше не обращали на него внимания.

Давос окинул «Угорь» взглядом, однако не увидел никого, кроме шлюх и хозяина. Но в погребке было множество перегородок и темных ниш, позволявших уединиться от посторонних глаз. Он сел в одну из них, привалился спиной к стене, отставил кружку и принялся ждать.

Вскоре он поймал себя на том, что смотрит на очаг. Красная женщина видела в огне будущее, но Давосу Сиворту, сколько бы он туда ни вглядывался, являлись лишь тени прошлого: горящие корабли, огненная цепь, зелёные сполохи, прорезавшие тучи, и нависавший над всем этим Красный замок.

Давос был простым человеком, достигшим высоких постов по воле случая, войны и Станниса. Он не понимал, почему боги забрали четырех молодых и сильных парней, его сыновей, но пощадили их усталого отца. Иногда, по ночам, он думал, что выжил лишь для того, чтобы спасти Эрика Шторма…

...Но ведь теперь мальчик-бастард короля Роберта находится в безопасных Ступенях, а Давос всё ещё жив.

«Неужели у богов припасено для меня ещё какое-то дело? – размышлял он. – Если так, Белая Гавань определенно может быть одним из них». Он отхлебнул немного вина, и вылил полкружки на пол себе под ноги.

После заката, лавки «Угря» заполнились моряками.

Давос подозвал хозяина и заказал ещё вина. Вместе с вином ему принесли свечу.

– Хотите что-нибудь поесть? – спросил хозяин. – Есть пироги с мясом.

– А с каким мясом?

– Обыкновенным. Свежим.

Шлюхи загаготали.

– Он имеет в виду, как всегда с тухлятиной, – рассмеялась одна из них.

– Закрой свой поганый рот! Сама ж их трескала.

– Какого только дерьма я не ела, но это не значит, что оно мне нравится.

Как только хозяин отошёл от его столика, Давос задул свечу, и откинулся поглубже в тень. Моряки лучшие сплетники на свете, особенно когда вино течет рекой, пусть и такое дешёвое. От него требовалось лишь слушать.

Но почти всё, о чём тут болтали, он уже слышал в Сестрином городке от лорда Годрика и посетителей «Китового Брюха».

Тайвин Ланнистер умер, убит собственным сыном-карликом, а труп его так смердел, что ещё несколько дней после похорон никто не мог войти в Великую септу Бейелора. Леди Гнезда убита менестрелем. Мизинец правит Долиной, но Бронзовый Джон Ройс уже поклялся, что вышвырнет его оттуда.

Бейлон Грейджой тоже умер, а его братья передрались за Морской Трон. Сандор Клиган стал разбойником и бесчинствует в землях Трезубца. Мир, Лисс и Тирош снова ведут войну. На востоке бушует восстание рабов.

Другие новости были поинтереснее. Роберт Гловер в городе и пытается набрать войско, но безуспешно. Лорд Мандерли глух к его просьбам. По слухам, он ответил, что Белая Гавань устала от войны.

«Это плохо».

Ризвеллы и Дастины неожиданно напали на реке Горячке на Железных Людей и сожгли их ладьи.

«Ещё хуже».

Болтонский Бастард отправился на юг вместе с Хозером Амбером, чтобы, объединившись с ними, отбить Ров Кейлин.

– Амбер Смерть Шлюхам, собственной персоной, – утверждал один из местных, привезший груз шкур и древесины с верховий Белого Ножа, – вместе с тремя сотнями копейщиков и сотней лучников. А с ними кое-кто из людей Хорнвудов и Сервинов тоже.

«Это было хуже всего».

– Если Лорд Виман хорошо соображает, лучше бы ему отправить своих людей сражаться, – высказал своё мнение старик, сидевший в конце стола. – Лорд Русе теперь Хранитель. Честь Белой Гавани обязывает ответить на его призыв.

– Да что эти Болтоны вообще знают о чести? – проворчал владелец «Угря», вновь наполняя их кружки коричневым вином.

– Лорд Виман никуда не выдвинется. Тяжёл стал на подъём.

– Я слышал, он сильно сдал. Говорят, только спит, да вопит от горя. А большую часть времени слишком болен, чтобы встать с постели.

– Скорее уж слишком толст.

– Толстый он или худой, это ничего не меняет, – буркнул владелец «Угря». – У львов его сын.

Ни один из них даже словом не обмолвился о короле Станнисе. Словно никто не знал, что его величество прибыл на север помочь защитникам Стены. Одичалые, упыри и гиганты были темой всех разговоров в Восточном Дозоре. Но здесь, похоже, никто об этом даже не задумывался.

Давос придвинулся поближе к огню.

– Я думал, Фреи убили его сына. Об этом судачат в Сестрином городке.

– Они убили сира Вендела, – ответил хозяин. – Его кости покоятся в Снежной Септе в окружении свечей. Можете взглянуть на них, коли охота. А сир Вилис всё ещё в плену.

«Всё хуже и хуже». Он знал, что у лорда Вимана было два сына, но думал, что оба мертвы. «Если у Железного Трона есть заложник...» Давос был отцом семерых сыновей, и потерял четырёх из них на Черноводной.

Он знал, что сделает всё, что от него потребуют боги или люди, ради защиты оставшихся трёх. Стеффон и Станнис в тысяче лиг от этой кровавой мясорубки и им ничего не угрожает, но Деван в Чёрном Замке. Он оруженосец короля. Короля, чей взлёт или падение зависят от Белой Гавани.

Его собутыльники заговорили о драконах.

– Да ты совсем сбрендил, – возмутился матрос «Штормовой Плясуньи». – Король-Попрошайка уже несколько лет как мёртв. Какой-то дотракийский табунщик отрезал ему голову.

– Это нам так сказали, – возразил старик. – А может, врут. Он умер на другом конце света, если вообще умер. Поди докажи. Коли король пожелает, чтоб я помер, может я его и уважу, прикинувшись трупом. Никто из нас не видел его тела.

– А я вот, к примеру, не видел трупов ни Джоффри, ни Роберта, – проворчал владелец «Угря». – Скажешь, они тоже живы? А может и Бейелор Благословенный просто проспал все эти годы?

Старик насупился:

– Принц Визерис был не единственным драконом, верно? Почему вы так уверены, что они убили именно сына принца Рейгара? Совсем младенца.

– И разве не было ещё какой-то принцессы? – поддакнула шлюха, предупредившая о тухлятине в пирогах.

– Две, – припомнил старик. – Дочь Рейегара и его сестра.

– Дейена, – уточнил один из рыбаков. – Так звали его сестру. Дейена с Драконьего Камня. Или всё-таки Дейера?

– Дейеной звали жену короля Бейелора, – возразил матрос. – Я служил на корабле, названном в её честь. «Принцесса Дейена».

– Если бы она была женой короля, то величалась бы королевой.

– Бейелор никогда не имел королевы. Он был святым.

– По-твоему, он не женился на собственной сестре? – удивилась шлюха.

– Он просто ни разу не спал с ней, вот и всё. После того, как его короновали, запер её в башне. И остальных сестёр тоже. Всех трёх.

– Дейенела, – громко произнёс хозяин. – Вот как её звали. Я о дочери Безумного Короля, а не о сраной бейелоровой жене.

– Дейенерис, – подал голос Давос. – Нареченной в честь Дейенерис, вышедшей замуж за принца Дорна во времена правления Дейерона Второго. Но я не знаю, что с ней стало.

– Я знаю, – сказал браавосский матрос, в чёрной шерстяной куртке, тот самый, что и завёл разговор о драконах.

– Когда мы прибыли в Пентос, мы пришвартовались рядом с торговцем под названием «Косоглазка». Мне довелось выпивать с помощником их капитана. Он рассказал мне забавную байку о какой-то девчушке, пытавшейся зафрахтовать его корабль из Кварта до Вестероса для себя и трёх драконов. Её волосы были серебряными, а глаза фиалковыми. Помощник мне поклялся, что лично отвел её к капитану, но тому не понравилась эта затея. Потом капитан ему сказал, что гвоздика и шафран более выгодный груз. И специи не поджигают паруса.

По погребку прокатился взрыв хохота, но Давос не смеялся вместе с остальными. Он знал, что случилось с «Косоглазкой». Боги жестоко пошутили над её капитаном, позволив ему переплыть полмира, а затем направив на ложный маяк почти у самого дома.

«Он был храбрее меня», – подумал Давос, пробираясь к двери. Одно плавание на восток, и смельчак мог жить, как лорд, до конца своих дней. Когда Давос был моложе, то тоже мечтал о таком путешествии, но годы летели, сгорая словно мотыльки в пламени свечи, а подходящее время всё никак не наступало.

«В один прекрасный день, – пообещал он себе. – Однажды, когда война закончиться, а король Станнис сядет на Железный Трон, и больше не будет нуждаться в луковых рыцарях, я возьму Девана, Стеффа и Станни, если они успеют подрасти, и мы вместе посмотрим на этих драконов, и на все остальные чудеса света».

Огоньки в масляных светильниках, освещавших улицу, дрожали под порывами сильного ветра.

С заходом солнца похолодало, но Давос помнил, как ночами в Восточном Дозоре его до костей пробирал с воем налетавший из-за Стены ветер, заставляя кровь стыть в жилах – от него не спасал даже самый тёплый плащ. По сравнению с ним, ветерок в Белой Гавани казался летним бризом.

Неподалёку было ещё много мест, где он мог бы наслушаться вдосталь: гостиница, славящаяся своими пирогами с миногами; пивная, в которой частенько выпивали работяги и таможенники; балаган, где всего за пару пенни, можно посмотреть похабное представление.

Но Давос чувствовал, что услышал достаточно. «Я опоздал». По привычке он потянулся к груди, где когда-то на кожаном ремешке висел мешочек с останками его пальцев. Но теперь там было пусто.

Он потерял свою удачу в пламени Черноводной, когда лишился своего корабля и сыновей.

«Что же мне теперь делать? – Давос поплотнее запахнул плащ. – Подняться на холм, войти в ворота Нового Замка и обратиться с просьбой, заведомо зная о бесполезности этого занятия? Вернуться в Сестрин городок? Уплыть обратно к Марии и моим мальчикам? Купить лошадь и нестись вскачь по Королевскому Тракту, чтобы доставить Станнису весть о том, что у него нет ни друзей в Белой Гавани, ни надежды на успех?»

Королева Селиса в ночь перед отплытием флота устроила пир для Саллы и его капитанов. К ним присоединился Коттер Пайк и четверо высокопоставленных офицеров Ночного Дозора. Даже принцессе Ширен разрешили присутствовать. Пока подавали лосося, сир Акселл Флорент развлекал гостей рассказом о принце Таргариене, у которого была ручная обезьянка. Принц любил наряжать питомца в одежду своего мертвого сына и делал вид, что это его ребёнок. Сир Акселл утверждал, что время от времени принц даже подыскивал мартышке невесту. Лорды, удостоенные такой чести, всегда вежливо, но твёрдо отказывали.

– Даже разодетая в шелка и бархат, обезьянка остаётся обезьянкой, – закончил рассказ сир Акселл. – Принц поумнее знал бы, что обезьянке не под силу заменить мужчину.

Люди королевы смеялись, а некоторые открыто ухмылялись Давосу в лицо. «Я не обезьянка, – подумал он. – Я такой же лорд, как и вы, а как человек, так получше многих». – Но это воспоминание всё равно продолжало больно жалить.

Тюленьи Врата были закрыты на ночь, и Давос не мог вернуться на «Весёлую Повитуху» до рассвета. Ему предстояло провести здесь всю ночь. Он посмотрел на Старика-Рыбонога со сломанным трезубцем. «Я прошёл сквозь ливни, кораблекрушения и бури. Я не вернусь, не завершив то, ради чего пришёл, каким бы безнадежным это ни казалось». Возможно, он и потерял удачу вместе с остатками своих пальцев, но он не обезьянка в бархате. Он – Десница короля.

Замковая Лестница была настоящей широкой улицей, вымощенной белым камнем, которая поднималась прямо от воды у Волчьего Логова и взбегала по холму к Новому Замку. Дорогу Давосу освещали мраморные русалки с чашами, наполненными горящим китовым маслом.

Дойдя до вершины, он оглянулся. Отсюда были видны гавани. Обе. Внутренняя, скрытая стеной причала, была битком набита галерами. Давос насчитал двадцать три. Лорд Виман может и был толстяком, но явно не был лентяем.

Ворота в Новый Замок были закрыты, но в ответ на его крик дверь в караульной будке отворилась, и оттуда вышел охранник, чтобы узнать, в чём дело. Давос показал ему чёрно-золотые ленты на королевских печатях.

– Мне необходимо встреться с лордом Мандерли лично, – твердо заявил он. – Это дело касается его и только его одного.