Этот обряд мне вспомнился ярко и внезапно, я не помню, кто и в каком мире меня ему учили, я просто поперхнулась видением, обкатывая свое обещание "заколдовать тебя на удачу".
...яркий свет, ванна словно бы становится на это время операционной для волшебства, я снимаю фенечки и даже серьги из ушей - не так уж часто я это делаю, прозрачные теплые струи смывают лишнее, для меня уже не имеет значения с какой стихией взаимодействовать, с водой в такие моменты легче договориться...
Маркер не пишет по влажной и чистой коже, но мне хватает красного следа - посреди груди вспыхивает треугольник, углом вверх, такой же - на шее, под затылком (прижавшись, чертя его, невольно подстраиваюсь под сердцебиение и ритм дыхания), вдоль ключиц распростерлись знаки - по пять. Я не помню, какие символы были в том мире, но я помню, как подбирать значения, и потому узлами-опорой мне служат лишь скандинавские руны, четыре одних, четыре других, две - по центрам, это не сложно, люди, маги всех миров редко отличаются в чаяниях.
Шумит вода, заглушая песню-спираль без слов, я почти касаюсь губами треугольника на груди, все хорошо, все хорошо, сегодня - праздник пробуждения твоей удачи, и даже мне спокойно и легко, это - обязательно, пробуждая и напитывая силой чужую удачу - ты не смеешь диктовать ей свои желания, чего бы ты не хотела, даже думать об этом не смей, пусть будет так, как поведет удача, даже наперекор тому, кто ее пробуждает в другом. Но в этот момент мне почему-то легко не вспоминать о посторонних вещах, и точно знать - все хорошо.
В моей голове смешалось множество ритуалов и обрядов, переплелись...
Знаки-руны и треугольник словно бы повисли на паутине сине-голубых вен, расходящихся под кожей, что будет, капитан, если надорвать эту оболочку, эту паутину?.. Что хлынет - кровь? А может море или - небо, Летун? Что захлестнет тебя, меня, кафель в ванне, в какой цвет окрасится вода?
Я чувствую - тебе спокойно и легко, мне пока - тоже, откат, упадок - все будет потом, потом, когда отзвенят последние звуки песен, когда эхо затихнет где-то в канализации, тихие-тихие, едва отличимые от шума в трубах.
Я делаю так, что в этой крови - может быть в самом деле синей? - растекаются звуки, заставляющие двигаться эту жидкость в другом ритме, заставляющие её танцевать.
И перехватываю звон, нарастающий под кожей - это уже совсем иное волшебство, из другого мира, из ордена, смешная магия, забирающая усталость.
Но только не мою.
А потом, во сне, без сил и без амулетов я срываюсь то в маслянистую темень, то - в холод прозрачневеющего зимнего воздуха.
Но получилось, получилось же. Получилось вести невесомое кружево, и - не вплетать ничего своего.
Что там будет - не важно, не суть, со мной-то ничего плохого не случится, зато с тобой теперь будет так, как пожелаешь, когда пожелаешь.

У меня же, где-то там, по хребтине, расползается старый, невидимый ныне и здесь, шрам.