Нет мира на земле.

Маленький самолет бежит прямо по скошенному лугу и отрывается от земли легко, точно все законы существуют не для него. И вот уже он делает широкий круг, поднимаясь все выше и выше в небо. Покой есть только там, в небесах. Только сверху видно, как мелочны и пустячны причины для ссор, как глупо проводить время в спорах. Только сверху можно понять и почувствовать, что за всеми этими мелкими и суетливыми делами жизнь пролетает совсем незамеченной. Только в объятиях небес, среди облаков и птиц чувствуешь, что у жизни есть Смысл, великий и прекрасный, отличный от вещей и денег. Этот Смысл не видать с земли.

Маленький самолет закладывает вираж и несется над деревней и лесом на запад. До заката не так уж много часов, скоро там, на земле, перестанут видеть солнца. Они все еще боятся и не любят прихода сумерек. Только сверху видно, что солнце не уходит, не падает яблоком за горизонт. Оно зорко смотрит на землю и ночью, его взгляд пронзает облака, подсвечивая их, и так приятно врываться в переливающийся туман, разбивать его крылами верного самолета. Там, на земле, не понимают, что счастье, как солнце, никуда не девается в самые тяжелые моменты.

Маленький самолет поднимается еще выше, белым крылом салютуя оставшейся внизу земле. Только полет дает ответы на все вопросы, только с высоты видно, что каждая задача имеет решение. Это видно так же ясно, как приближающийся грозовой фронт, который с земли замечают лишь в тот момент, когда тучи уже нависают прямо над головой. О, как много может объяснить один-единственный полет, как много он может дать. Но этот маленький самолет всякий раз поднимается в небо не за ответами, не за ключами, не в поисках выхода из очередного жизненного лабиринта...

- Поднимись один раз со мной, и ты поймешь, - всегда отвечал он и продолжал собираться. Маленький самолет, дождавшись его в ангаре, весело бежал по лугу, вечно юный, вечно жаждущий полета.

Они с женой не могли как следует поссориться вот уже двадцать пять лет. Стоило ей завести тяжелый разговор, вспомнить обиды или претензии, как он собирался, надевал старую летную куртку и шел в маленький ангар к своему билету в небо. И когда он возвращался, старые неприятности и правда решались сами собой, вот только жена успевала придумать новые.

Их дочь уехала в большой город, и мало звонила и писала оттуда, а приезжала и того реже. Она тоже нашла свой путь к покою, но ее отец точно знал – нет мира на земле. И снова выводил самолет, чтобы отправиться туда, где покой точно был, самый настоящий.

 

Ворвавшись в серебряные облака, взбив их, как старую перину и распустив пух повсюду, маленький самолет ввинчивается в синеву, точно хочет проткнуть небо насквозь. Он несется, легкий и быстрый, и с земли не видать, насколько счастлив его пилот. Люди даже головы поднимают нечасто, так что понять, где проходит тот путь, что они ищут всю жизнь, им затруднительно.

Закатные краски особенно ярки, когда смотришь на них с высоты, практически солнцу в глаза. Маленький самолет летит на запад, приветствовать уходящий день так, точно он возвращается.

 

- Ты не поверишь, что я видел, - говорил он ей за ужином.

- Лучше бы посмотрел счета, - ворчала она.

- Закат был такой, будто из солнца выпустили кровь, и оно растворялось в ее густом потоке…

- Мне хватает крови и тут, на земле, - отзывалась она. – Невозможно включить телевизор, чтобы не увидеть что-нибудь кровавое.

- Ты не понимаешь, Марта, - говорил он тихо и спокойно, точно с ребенком.

- Да все я понимаю, - и она решительно накладывала на его тарелку второго. – Ешь, пока не остыло.

Он улыбался, глядя на нее. Пусть она ворчала и сердилась, но ему сверху было видно, как она запрокидывает голову, когда его самолет проносится мимо. Он видел, что сияло тогда в ее глазах, а разве имело значение что-то еще. Ворчание и грубость – только суетная мелочь, ничего не представляющая из себя перед лицом небесной вечности.

 

Маленький самолет делает круг и идет на снижение, как будто ныряя в лиловые сумерки, густые и прозрачные разом. В последний миг полета пилот все еще чувствует удивительный покой, и готовится действительно как ныряльщик, задерживая дыхание. Вот колеса касаются скошенной травы, самолет подпрыгивает и бежит к ангару.

- Наконец-то явился! Ужин остыл! – слышит он вместо всплеска, которым вода приветствует всякого, проникающего в ее толщу. И улыбается. Он знает, что это всего лишь забота, неуклюжая, но забота, искренняя и от чистого сердца.

- Знаешь, Марта, - говорит он, понимая, что она не слушает.

 

- Кэлли звонила, - сказала она устало, устраиваясь на диванчике с ним рядом.

- М? – он прислушался.

- Опять у нее проблемы с работой, - Марта вздохнула.

- Стало быть, она снова не хочет приехать на выходные. Не волнуйся, это ничего…

 

В день рождения дочери он упрямо выводит самолет из ангара.

- Ты с ума сошел, это же тысяча миль, - говорит Марта, щурясь от ветра, от яркого солнца бликами просыпавшегося на крылья и винты маленького самолета.

- Никакая не тысяча, это совсем недалеко, - отвечает он, готовя машину к полету. – Я обернусь быстро, Марта.

- Она и не звала нас, ты же знаешь. Какое ей дело до нас, старый ты чудак, - у Марты слезы на глазах, он видел вчера ночью, как она рыдала тихонько. Скучает по дочери.

- Ничего, главное, мне есть до нее дело. И тебе, Марта, есть.

И маленький самолет начинает привычный путь по лугу, несется, разгоняясь, и стрекочущей птицей взлетает в небо. Прощальный круг над домом – и вот уже только небо перед глазами…

Марта смотрит вверх, запрокинув голову так сильно, что видно ее беззащитное горло. Она все еще плачет, но с высоты ясно, что грозовой фронт ушел далеко на север, и не собирается возвращаться.

 

Кэлли жила на окраине, напротив большого заброшенного футбольного поля, которое и стадионом-то уже никто не мог назвать. В свой день рождения она никого не ждала и не хотела видеть. Город словно пожирал все ее силы, все ее желания. Она монотонно работала и мало времени проводила с друзьями, она чувствовала, что становится серой, и город вокруг – тоже серый. Иногда ей снились сны о детстве, о родителях и доме, стоящем на краю поля, эти сны были цветными. Казалось, кроме этих снов ничего цветного не осталось.

Она сидела на балконе с чашкой чая и сигаретой и встречала свой день рождения, чуть не плача, когда услышала стрекот самолета, маленького самолета.

- Не может быть, - потрясенно прошептала она, поднимаясь. Чашка выскользнула из ее пальцев и раскололась на тысячу кусков на асфальте внизу.

Самолет заходил на посадку прямо на футбольное поле.

 

- Собирайся, - говорит он.

- Но папа, - она не находит слов, смаргивает слезы и понимает, что в ее комнате стоит отец, и хоть волосы его седые, но зато его летная куртка яркая, глубокого болотно-зеленого цвета, с нашивками, которые ей так нравились в детстве.

- Мать ждет, ты же понимаешь, - он улыбается, и серость как будто метлой выметает прочь из квартиры.

- Я не могу так просто, - Кэлли закусывает губу.

- Глупости, конечно, можешь, - отвечает он и сам начинает собирать ее вещи, каким-то особым чутьем угадывая именно то, что она взяла бы с собой. – Мать пирог черничный затеяла.

- Чер…черничный? – удивляется девушка, наблюдая за тем, как быстро и легко он двигается, несмотря на свой возраст.

- Ты же любишь его, верно?

- Д… да… - она, наконец, вспоминает что-то важное. – Я переоденусь.

 

А потом маленький самолетик поднимает их вдвоем в самое-самое небо. И они скользят через облака, вслед за птицами в синеву. Они вместе глядят солнцу в глаза и вместе смеются ветру. И мир обретает цвет, даже город внизу, оказывается, имеет цвет, и это – не серый. У него полосатые трубы, похожие на воткнутые в землю рождественские конфеты, у него синие и зеленые крыши, у него голубая река и розовая набережная, вымощенная плиткой.

Она ничего не говорит о том, что видит. Здесь, среди облаков, она понимает, что говорить так много вовсе не обязательно. Тому, кто летит с тобой рядом и так видно все тоже самое. Она не замечает, как у нее текут слезы и улыбается.

 

- Вот старый чудак, вырвал девочку из городской жизни, - причитала Марта, пока Кэлли просто не обняла ее, крепко прижав к себе. Отец стоял рядом и молчал, но девушка знала, о чем он думает.

- Я, знаешь, мам, - начала она, замешкавшись лишь немного. – Я вернусь домой.

- Вернешься? – Марта нахмурилась.

- Да, не мое это… город… знаешь, - Кэлли устало улыбнулась, не договорив «Нет мира на земле». – Отец сказал, у вас черничный пирог?

- Да-да, - засуетилась Марта сразу.

 

После вечернего чая Кэлли подошла к отцу и тронула его за плечо.

- Отец, ты все такой же мечтатель, - прошептала она тихонько. Он улыбнулся.

- Научишь меня летать?