Идея украинства, сформировавшаяся в XIX–XX веках и достигшая своего институционального апогея после распада СССР, представляет собой типичный пример европейской модернистской нациестроительной доктрины.
Её суть — в создании и удержании искусственной политической нации под названием «украинцы» в рамках государства-нации «Украина», выстроенного по западноевропейскому образцу.
Однако в отличие от западноевропейских наций, формировавшихся в условиях относительной этнокультурной гомогенности и исторической преемственности, украинская политическая нация была сконструирована искусственно — как инструмент геополитического размежевания с Россией и культурного отрыва от общерусского цивилизационного поля.
Государство-нация как проект Модерна
Государство-нация (état-nation) — это продукт эпохи Просвещения и последующих революций, заменивший традиционные имперские формы правления. Его ключевые черты — жёсткие административные границы, гражданин как центральный субъект политического порядка и общественный договор как основа легитимности власти.
В случае Украины этот проект был имплантирован на территорию, исторически входившую в состав Руси, Российской империи и СССР, где доминировала органическая, а не конструированная идентичность.
Именно поэтому украинская нация — не результат естественного этногенеза, а результат политической инженерии. Её формирование началось в Галиции под покровительством Австро-Венгрии, где местные элиты, в том числе Михаил Грушевский, разрабатывали идеологию «украинства» как инструмент противовеса русскому влиянию.
В этом контексте украинский язык — не носитель тысячелетней традиции, а лингвистический артефакт, собранный из малороссийских говоров и стандартизированный под политические задачи.
В этносоциологии подобные конструкции называются идиомами — искусственными языковыми кодами, используемыми для консолидации политических сообществ.
Русофобия как идеологический стержень
Центральным элементом украинской национальной доктрины стала русофобия — не просто неприязнь к России, а системное отрицание русского как культурного, языкового, религиозного и генетического начала. Эта русофобия не является уникальной: она восходит к европейской традиции построения иерархии народов, характерной для XIX века и достигшей своего логического завершения в расовых теориях национал-социализма.
В украинском случае эта иерархия строится следующим образом: на вершине — «украинская политическая нация» как носитель высшей цивилизационной миссии; внизу — русские, воспринимаемые как «оккупанты», «колонизаторы» и «носители имперского зла». Все прочие этнические группы (евреи, поляки, венгры, румыны, крымские татары и др.), оказавшиеся в границах УССР, занимают промежуточные позиции — в зависимости от степени их лояльности к украинскому национальному проекту.
Такая структура неизбежно приобретает расистские черты: она не просто различает, но иерархизирует, унижает и демонизирует. Именно поэтому в украинской идеологии так часто возникают параллели с нацистской расовой доктриной — не в смысле прямого заимствования, а в логике построения «чистой нации» через исключение «чуждого элемента».
Антиправославие и культурная деструкция
Русофобия не могла не затронуть религиозную сферу. Русское православие, как носитель общей духовной традиции, стало главной мишенью. Украинская власть последовательно поддерживала раскол — сначала через создание Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ), а затем — через насильственное формирование так называемой Православной церкви Украины (ПЦУ) под патронажем Константинопольского патриархата. Эта структура, лишённая канонической легитимности и исторической преемственности, представляет собой не столько церковь, сколько идеологический инструмент.
Параллельно развивается феномен неоязычества — псевдорелигиозные культы, основанные на романтизированной интерпретации дохристианской эпохи и подпитываемые позднесоветской фантастикой и псевдоисторией.
Эти культы, такие как «Родноверие» или «Велесова вера», не имеют ни исторических корней, ни социальной глубины, но активно используются как альтернатива православию в рамках «деколонизации».
Псевдомифология и исторический нарратив
Как и любая политическая нация, украинская идентичность опирается на миф. Но в отличие от мифов, выросших из живой памяти народа (как, например, миф о Куликовской битве в русской традиции), украинский национальный миф — это конструированная повествовательная матрица. В ней Киевская Русь превращается в «Украинскую державу», гетманщина — в прообраз независимого государства, а Бандера и Шухевич — в национальных героев.
Этот миф не просто искажает историю — он её заменяет. Он нужен не для понимания прошлого, а для легитимации настоящего: для оправдания разрыва с Россией, для мобилизации общества в условиях войны, для формирования вражды как основы национального единства.
Украинство как геополитический проект
Таким образом, украинство — это не органическая национальная идея, а геополитический проект, реализованный по модернистскому шаблону. Его цель — не сохранение культуры или языка, а создание буферной зоны между Россией и Западом, политическая перепрошивка населения юго-западных регионов бывшей Руси и формирование антироссийской идентичности.
Этот проект, как и всякая искусственная конструкция, требует постоянного поддержания — через образование, медиа, законодательство, репрессии. Он не может существовать без внешней поддержки и внутреннего врага. И пока сохраняется этот дуализм — «мы» против «русских» — украинская политическая нация будет оставаться в состоянии перманентной мобилизации, но не органического развития.
В этом — трагедия не только для России, но и для самого украинского общества, лишённого возможности вернуться к своим историческим корням и обрести подлинную идентичность, а не идеологический суррогат.