В последнее время на нашем экране любви почти неизменно сопутствует измена и разрушение семейного очага. В невиданной прежде настойчивости, с которой кинематограф обращается к печальным фактам супружеской неверности, разумеется, нет ничего криминального. И эта область нашего бытия нуждается в самом серьезном исследовании. Тем более, что в драматических обстоятельствах подобного рода Человек может раскрыться по-новому — и в том, как решается на поступок и как решиться бывает не в силах, за что держится и от чего согласен отказаться, кого или что приносит в жертву. Все это экран способен воспроизвести с той степенью художественной конкретности и аналитичности, какие не предусмотреть никакими правилами морали. Способен — мы это видели. Пусть попытки, но не декларации, не заготовленные сентенции, что изменять, мол, можно.

  Вспомните, долгие годы неверность осуждалась категорически и безапелляционно. Жене обычно изменял человек плохой, не уважаемый сослуживцами и соседями, обремененный закордонным мировоззрением и пережитками отечественного прошлого. Иногда жена сама наказывала его уходом. В свою очередь, жена-изменница (или обольстительница со стороны) оказывалась мещанкой, мелкой, а то и крупной хищницей. Случалось, покинувший семью муж раскаивался и получал в финале прощение. Так было в «Испытании верности», поставленном И. Пырьевым в 1954 году и прозвучавшем чуть ли не новым словом хотя бы одним тем, что интимной жизни героев придавалось первостепенно важное значение. С тех пор утекло много кинематографической воды, и любовный треугольник укрепился в центре сюжетного пространства. Причем образующие его стороны, как правило, равны. В том смысле, что все участники любовной драмы — хорошие люди. Значит, виновных нет и нам обещают психологическое расследование, а не заведомый, без нас вынесенный приговор. Я во всех случаях за преобладание анализа над оценкой, а уж в такой тонкой и хрупкой сфере человеческих отношений, как любовь, и подавно.

  Попробуем разобраться. На первый взгляд кажется, что фильмы последнего времени стремятся к глубокому анализу жизни, взрывают предвзятые схемы. Но это лишь заявка, и она хвастливо обманчива. Высота личности стремительно подменяется уровнем служебного положения. Женам здесь изменяют не какие-нибудь отщепенцы, с которых и спрос-то невелик, а лица почтенные и авторитетные. В «Повести о человеческом сердце» изменяют уже не простые смертные, а люди выдающиеся, можно сказать, всемирно известные. Знаменитая поэтесса ради знаменитого хирурга бросает своего мужа-летчика, тоже знаменитого. В фильме «Возврата нет» председатель колхоза Никитин, бывший фронтовик, к боевым наградам прибавивший ордена за трудовые победы, заводит роман с женой пасынка, Ириной, то есть с собственной невесткой. Герой фильма «Любовь земная» Захар Дерюгин, который в грехе живет с молоденькой соседкой Маней, тоже не обижен трудовой славой. И он председатель колхоза, талантливый организатор и безотказный работник. Причем любовь его к Мане, в заглавии фильма обозначенная как «земная», и работе на земле и с землей, само собой, не помеха. Дерюгин, как и Никитин, не чета какому-нибудь Авдею из «Русского поля», который, променяв прекрасную жену и взрослого сына на гнусную скопидомку Надену, тотчас же перестает оправдывать звание колхозного механизатора. Трактора его то и дело ломаются, и пахать на них становится невозможно.

  Легко осудив Авдея, зритель над поведением Никитина и ему подобных должен задуматься. Глубоко задуматься! Надолго! Ведь все положительные товарищи, и те, кто изменяет, и те, с кем и кому изменяют. Многим пожертвовала ради Никитина красавица казачка Антонина Каширина. И в войну, когда выхаживала и прятала его, раненого, от гитлеровцев, и потом, когда без колебаний отдала ему свое детище — колхоз, в котором была председателем. «Была Каширина, а теперь Никитина»,— заявляет она односельчанам, недовольным сменой руководства. Заявляет, отрекаясь от себя прежней, чтобы полностью отдаться семейным заботам. Ничем не заслужил измены Ирины и муж ее, Григорий, Антонинин сын. А о самой Ирине известно, что детей в школе она учит хорошо. Великим благородством и выдержкой наделена жена Дерюгина Ефросинья («Любовь земная»). Ни словом, ни взглядом не попрекает она неверного мужа и детей растит в неизменном к нему уважении. А в чем упрекнешь любовницу Дерюгина Маню, которая к четырем его сыновьям отважилась прибавить еще одного, незаконного? Ни в чем.

  Вот она, казалось бы, новая, долгожданная сложность! Наконец-то увидим мы, чего стоят прекрасным этим людям обретения и потери в любви. Ведь не может порядочный человек не испытывать мук и сомнений, пытаясь разрешить нравственную коллизию, в которой волею судьбы оказался. К сожалению, та легкость, с которой герои отрекаются от прежних своих мужей и жен, просто потрясает. Нет ничего удивительного да и дурного в том, что Никитину понравилась молоденькая Ирина. Но почему он с размашистой быстротой под корень рубит такие, казалось, прочные отношения с Антониной, постичь трудно. Можно понять и Дерюгина, прикипевшего к Мане, и поэтическую Майю, влюбившуюся в спасшего ей жизнь доктора. Чувства нередко возникают внезапно, но решения...

  Создав драматическую ситуацию, авторы тут же попадают в положение заинтересованных, но некомпетентных наблюдателей со стороны. Некомпетентны они настолько, что не замечают, как дискредитируют героев, которыми сами любуются. Скоропалительную их решительность преподносят как честность. Ох уж эта мне честность, во имя которой не жалеют ударить близкого человека! Честность, на самом деле прикрывающая жестокость и эгоизм.

  Поведение героев оправдывается с помощью общественных организаций. Так собираются бюро райкомов для разбора персональных дел — Никитина в «Возврата нет» и Дерюгина в «Любви земной». Устами районных руководителей провозглашается истина: административные меры в любви бессильны. Прогресс? Демонстрация всеобщего понимания и человечности? Но почему? Почему чувства должны вообще быть предметом общественного обсуждения — поощрения, осуждения? Авторы, очевидно, свято верят: сила не в том, что сказано, а кем сказано. И поэтому непригодность администрирования в любви декларируют тем же административным способом. Всё на виду: на суд и глаз мирской. Герои этих фильмов любят и изменяют публично, до бесстыдности открыто, то есть честно. Дерюгин только что не у деревенского колодца заключает в страстные объятия возлюбленную свою Маню. А Никитину нипочем, что сплетни о его отношениях с Ириной дойдут до жены и причинят ей боль. В деревне, правда, трудно что-либо скрыть. Очень уж все на виду. Но я никак не отделаюсь от подозрения, что и деревню-то выбрали авторы в стремлении включить в интимные отношения как можно больше свидетелей. (Кстати, история любви Захара Дерюгина в романе П. Проскурина «Судьба», положенного в основу фильма «Любовь земная», изложена во многом иначе.)

  В задаче с любовным треугольником публичность действия становится условием едва ли не решающим, а иначе о чем говорить другим персонажам и как собрать райком на обсуждение вопроса, который и обсуждению не подвластен? Надо, чтобы все знали — судили, жалели, презирали,— а иначе на чем строить драматургию?

  Любовь напоказ не оставляет героям ни места, ни времени разобраться в своих чувствах и серьезно, по-человечески поговорить между собой. И формула-то «думайте сами» выводится под занавес, когда привести ее в действие уже нельзя по недостатку экранного времени. Впрочем, непохоже, чтобы кто-то там собирался думать. Я не смогла обнаружить у героев даже намека на способность мучиться, страдать, сознавать ответственность не только за себя, но и за других. Право, как-то даже милее прежние наши адюльтерные сюжеты, где с плакатной ясностью демонстрировалось, что такое хорошо, а что плохо. Здесь же от плаката осталась лишь однолинейность, а ясности нет. И сбитый с толку зритель вполне может прийти к выводу, что изменять нужно, но только обязательно на людях. Тогда это уже будет не адюльтер, а нечто возвышенное и общественно... если не полезное, то, во всяком случае, значимое. И чем больше заинтересованных лиц будет вовлечено в чужие семейные дела, тем лучше, масштабней как-то. Под влиянием такой «земной любви» зритель может и не одобрить героев другого фильма, которые выяснять свои отношения уезжают подальше от людских глаз и свидетельских показаний. Такие герои заслуживают уважения уже тем, что не позволяют посторонним вмешиваться. Что из такого вмешательства получается, прекрасно показано в фильме «Единственная». Любящую, созданную друг для друга пару разводит слепая вера в незыблемость уставной морали, а вернее, моральных предрассудков. Обожает Коля Касаткин свою Татьяну, а узнал о ее измене и поступил, как, все считают, в таких случаях поступать полагается: развелся и женился на другой, верной. В результате все несчастны. И Коля, для которого Таня осталась единственной, и Таня, и новая Колина жена.

  Постановка вопроса в «Единственной» для нашего экрана настолько непривычна, что сжившиеся со стандартами, старыми ли, или новыми, не только зрители, но и критики многое в этом фильме воспринимают не по существу.

  Драма героев в том, что не овладели трудной наукой понимать друг друга и даже представлением о трудностях этой науки. Поэтому и мечется Коля, изумляясь, что поступил вроде по всем правилам, а продолжает любить виновную перед ним Таню, в то время как добродетельная новая жена глубоко ему... неинтересна.

  Немало у нас мест, куда посторонним вход воспрещен, о чем и оповещают соответствующие объявления. Ну, а душа человеческая — это ли не «совершенно секретно», и если раскрывать ее тайны, а дозволено это только художнику тончайшего мастерства, как дозволяется операция на сердце талантливому хирургу, то для познания каждым самого себя, для понимания своих глубинных чувствований и чувств нельзя вечные темы сводить к простейшим геометрическим формулам,— на то они и вечные.

 

 

  Мы предлагаем режиссерам, сценаристам, писателям, журналистам и в первую очередь зрителям принять участие в разговоре.

 

 

 

 

 

ОТ АЛГЕБРЫ К АРИФМЕТИКЕ

Юрий Яновский

 

 

  Давно известно, какую опасность для искусства представляет замеченный штамп (незамеченный, то есть неосознанный, еще более опасен). Взять хотя бы, увы, уже ставший расхожим зыбкий зрительный облик «мировой славы». В старых зарубежных лентах всесветная известность актрисы, композитора, певицы решалась весьма просто: возникали и с помощью трансфокатора приближались к зрителю, быстро меняясь, названия городов — Лондон, Париж, Нью-Йорк; сверкали в огнях подъезды театров. Теперь мы решаем это несколько иначе: сделал ли ученый крупное открытие, написана ли «громкая» книга, ведется ли масштабное строительство — в качестве кульминации непременно собираются пресс-конференции, и герои отвечают на вопросы иностранных корреспондентов. Как будто только в сверкании заграничных перьев зритель может постичь величие созданного у нас в стране.

 

  О подобных же штампах на «экране любви» написала Людмила Белова.

  Написала умно, честно, встревоженно.

  Не случайно чуть ли не все печатные массовые издания (пока кроме «Мурзилки» и «Веселых картинок») обсуждают проблемы брака, семьи, любви. В один день почта принесла мне «Возможность и действительность» (как найти спутника жизни) — «Неделя»; «Второй брак» — «Здоровье», «Семья через призму демографии» — «Семья и школа»; «Сексуальная революция» и дегуманизация личности в западной литературе XX века» — «Вопросы литературы». Это ведь все о ней — о любви, о сложнейшем мире чувств, мыслей, поступков, ей сопутствующих. «Значит, это кому-нибудь нужно»,— как писал Маяковский, значит, проблема назрела.

  Во времена моей довоенной юности, когда не ощущался столь остро избыток информации, литература, театр, кино сдержанно говорили о чувствах. Но где-то в основу основ наших представлений о жизни и счастье легли образы искусства.

  Л.Белова вспоминает «Испытание верности» Ивана Пырьева, а мне навсегда запомнились «Машенька» Юлия Райзмана и «Жди меня» Александра Столпера с их нежностью и точностью выражения чувств — фильмы куда более давние.

  Что же нам предлагает, советует, чему учит кинематограф сегодня?

  В любой сюжетной ситуации можно заметить и запомнить разные грани изображаемой действительности, недаром об одном и том же фильме зрители не только судят по-разному, но и пересказывают его содержание абсолютно неодинаково. Вот почему не исключаю, что многим посмотревшим фильм Георгия Натансона «Повторная свадьба» в первую очередь придет на память не история Ильи и Насти, достаточно сложная и заставляющая задуматься, и не позиция Настиной матери Натальи Петровны, а трагическая судьба одной из участниц классического «треугольника» — юной, прекрасной в своей первой, увы, обманутой любви Лиды. Ведь именно ее такой отчаянный и непоправимый шаг — шаг за балкон, в пустоту смерти,— оказывается той чертой, за которой оценка всего происшедшего до того становится иной.

  «Повторная свадьба» начинается с развода. Формально его еще нет, но молодая семья распалась. Илья изменил жене, Настя переезжает к матери.

  Казалось бы, банальная ситуация. Но любую ситуацию делает банальной или небанальной лишь степень искусства, с которой она показана. Сколько таких несложившихся пар расстается, чтобы, вкусив горького опыта, либо попытаться выстроить новую семью, либо остаться в одиночестве. Для мужчины и женщины даже в наш век это далеко не равнозначно. И Настя не хочет остаться одна, хотя и не любит Илью.

  Что же это — сила привычки? Доброта? Равнодушие? Скорее, холод чувств, ибо ни циничный потребитель жизни Илья, ни стремящаяся выглядеть вполне эмансипированной Настя не любят друг друга, хотя они и несоизмеримы в нравственном потенциале. Виновны ли они в том, что миновала их глубина подлинного чувства? Да, виновны. Ибо относились друг к другу только с позиций взаимного удобства, не более.

  ...«Вот она — правда жизни!» — восклицают те, кому пришелся по душе фильм «Осень». Но почему же позиция художника, поставившего этот фильм, кажется мне позой? Почему же все это так скучно?

  Густой, беспросветный «быт», нарочитая приземленность, а круг идей раскрывается столь узкий и скучный, что остается только пожалеть горячее чувство — Любовь, о которой нам хотят поведать с помощью истории таких неинтересных персонажей.

 

  Но, может быть, подобные примеры исключение? Как часто в полемическом задоре мы забываем об одном из основных положений логики: часть не подменяет целого. Поэтому обратимся к положению, так сказать, глобальному. Для начала сухие цифры. С 1972 года Информационно-рекламное бюро Управления кинофикации и кинопроката Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР (позже — Всесоюзное объединение «Союзинформкино» Главного управления кинофикации и кинопроката Госкино СССР) выпускает аннотированные каталоги фильмов действующего фонда. Первый, самый солидный, включал 1354 названия художественных фильмов, выпущенных вплоть до 1972 года и находящихся в прокате; последующие, ежегодные, естественно,— поменьше размером. По данным этих каталогов, до 1974 года включительно всеми киностудиями страны было выпущено и находилось в прокате 1760 художественных фильмов. Из них 51 (то есть примерно 2,9%) впрямую посвящены любви. Но из этих 51 — 29 о несчастной любви, а 22 о сравнительно благополучной; последние в основном музыкальные комедии. Признаюсь, после всех подсчетов мне стало не до смеха: 51 фильм за 35 лет!

  Уместна ли здесь арифметика? Ведь один талантливый фильм может затмить сотню бездарных поделок. Согласен. Но и хорошие фильмы скоро перешагнут «юношеский» возраст. «А если это любовь?» вышла шестнадцать лет назад, «Дикая собака Динго» — пятнадцать лет назад, «Алые паруса» — шестнадцать лет назад, «Нежность» — десять лет назад.

  Однако природа не терпит пустоты. И взамен отечественных лент о любви, которых так мало, уже многие годы на экран мощным косяком идет зарубежная продукция. Чего тут только нет! «Как преуспеть в любви», «Круги любви», «Красота любви», «Пламя любви», «Запретная любовь», «Цена любви», «Возраст любви», «Любовь и перебранка», «Любить воспрещается» и так далее — до бесконечности. А для разрядки и чтобы успокоить хоть немного разволнованных (после «Дикого сердца» и «Есении») зрительниц есть «Самая честная грешница», «Мужчины в ее жизни», «Мужчины на одно лицо» и, наконец, «Встреча со счастьем».

  Я не подсчитывал, сколько таких произведений находится в прокате, и не знаю, каково количество копий. Но уверен: цифры астрономические. Ленты эти построены по типично буржуазно-мещанским схемам, в которых счастье немыслимо без богатства,- а любовь — весьма условное понятие.

  Подобные картины не только несут чуждые нам нравы, но и, сделанные пошло, безвкусно, прививают ложные взгляды на суррогаты любви, как на некие «вечные» эталоны, которым надо следовать, подражать. Их много, и так как с нашей стороны им почти нечего противопоставить, не берусь подсчитать, какой моральный урон наносят они воспитанию молодежи.

  В статье «Он, она и второй закон термодинамики», опубликованной в «Литературной газете», академик Г. Наан приводит ошеломляющие цифры: за день в стране регистрируется в среднем две тысячи разводов, в среднем официально расторгается почти каждый третий брак.

  В свете этих цифр проблема любви на экране становится государственной проблемой.

  Не умеем мы или не хотим говорить о любви? Вот только один эпизод из интересного фильма Виталия Мельникова «Здравствуй и прощай»: молодая колхозница Шура Ярмолюк, женщина с несложившейся семейной жизнью, смотрит в кинотеатре очередной «восточный» фильм о любви. А потом, по-видимому, под влиянием бушевавших только что страстей, идет по сельской улице вслед за участковым милиционером Георгием Степановичем Буровым, которого полюбила, и, наконец, решается ему об этом сказать. «Ты мне нравишься!» — кричит она. «И ты мне нравишься»,— мужественно-сдержанно отвечает он. Объятие. Поцелуй. Затемнение...

  Слов о любви явно не хватает. В стиле немого кино возникают воспоминания о днях любви в памяти Лиды в «Повторной свадьбе». Во многих фильмах, как только доходит до слов о любви, звучит одна музыка.

  Выходит, действительно, «о любви не говори: о ней все сказано»?

  Или же идет это от незнания жизни, от того, что авторам нечего сказать? Или от недооценки, неуважения к самому прекрасному чувству на свете?

 

 

 

 

Письма

 

 

ВОСПИТАНИЕ НРАВСТВЕННОСТИ

  

  Испокон веков в основе воспитательного процесса лежал положительный герой. Это и теперь основа советской педагогики. Я не одобряю камешек, бросаемый Людмилой Беловой в прошлое по части плакатной ясности на экране любви. Думаю, в воспитательной работе все должно быть предельно ясным.

  Если «долгие годы неверность осуждалась категорически и безапелляционно», так в этом разве можно усмотреть что-либо дурное? И неужели теперь, когда наше общество неоспоримо укрепилось нравственно, когда материальные условия все меньше и меньше влияют на заключение брачного союза, мы не должны «категорически и безапелляционно» осуждать супружескую неверность?

 

  Мне хочется посмотреть такой фильм, после которого хотелось бы еще больше ценить свой семейный очаг, еще больше любить жену и детей. В моей семье высоко ценят фильм «Звезда пленительного счастья». Наша современная жизнь, как никогда раньше, полна примерами супружеской верности, красотой семейного счастья.

  Судя по фильмам последних лет, можно подумать: материально разбогатев, люди нравственно оскудели. Но это же не так! Скорее всего кинематограф отстал от быстро устремившейся вперед жизни.

 

А. Сущук 

Кобрин, 

Брестская область

 

 

ГОРЕ И ГОРДОСТЬ

 

  Жалею, что так давно смотрела фильм «Возврата нет» и потому не смогу детально вспомнить ту сцену, которая, на мой взгляд, полностью опровергает резкое, даже запальчивое выступление Л. Беловой. Автор статьи безапелляционно утверждает, что фильм «Возврата нет» сводит «к схеме богатство человеческих отношений».

 

  Как же могла Л. Белова забыть ту великолепную, исполненную огромного актерского таланта сцену, когда к Антонине приходит парторг, чтоб говорить о ее горе?! Разве в этой сцене не показала Нонна Мордюкова, «чего стоят прекрасным людям обретения и потери в любви»?! Сколько гордости и горя, сколько истинно женского достоинства в кадре, который почему-то не заметила Л. Белова!

 

Л, Бородина 

Москва

 

 

ВЕЛИЧИЕ ДУШИ

 

  Я разделяю мнение автора статьи о том, что «душу человеческую» может раскрыть только настоящий художник, художник «тончайшего мастерства». В качестве примера можно привести фильмы режиссера Сергея Герасимова. Вспомним хотя бы одну сцену из его фильма «У озера», где один из героев фильма (его играл Василий Шукшин) встречается с героиней (которую играет Наталья Белохвостикова)... И хотя в фильме не ясно, будут ли вместе наши герои, зрители благодарны Сергею Герасимову за то, что он показал величие души своих героев, раскрыл красоту их несостоявшейся любви. Вот после таких фильмов обогащается душа самих зрителей, самому хочется быть чище, благороднее, красивее.

 

А. Медведь 

Пенза

 

 

ОПЯТЬ МЕСТКОМ?

 

  Когда Евгений Матвеев привез свою «Любовь земную» в Чебоксары, среди вопросов, заданных на зрительской конференции, был и такой: «Почему Дерюгин, имея жену, стал заглядываться на другую?» Были и такие, которые видели главный недостаток картины именно в этой ветви сюжета и требовали соответствующей переделки сценария. Матвеев тогда отвечал: «Понимаете, Захар очень любит ее».

 

  Конечно, каждый режиссер и сценарист по своему разумению подходит к этой теме, дает нам свое толкование проблемы. К сожалению, кое-кто, скользя по поверхности и идя за внешней занимательностью, лишь пополняет количество невыразительных кинолент. Трудно, например, согласиться с предложенным в «Семье Ивановых» способом знакомства молодых людей, да и генеральских сынков у нас не так уж много. В картинах на семейно-бытовые темы, видимо, нужно добиваться большей достоверности, чтобы там было меньше дешевой мелодрамы и ложно-напыщенной значительности, иначе зритель, выходя из кинозала, скажет: «Так только в кино бывает». Автор дискуссионной статьи «Поправка к геометрии» правильно замечает: «В последнее время на нашем экране любви почти неизменно сопутствует измена и разрушение семейного очага». Не обязательно «измена», тут можно подобрать и другое слово. Как бы то ни было, наши сценаристы, видимо, хотят всерьез разобраться, что же ведет к распаду семьи, к участившимся за последнее время разводам.

  На мой взгляд, кино допускает какой-то односторонний подход, обвиняя поочередно ту или другую сторону. Бывает же, чуть что случилось в семье, молодые учат: «Не трусь ты, иди в местком, там быстро образумят твоего баламута». И довольно часто идут. А что может сделать местком, если супруги уже перестали понимать друг друга? Не лучше ли будет, если научить молодоженов хотя бы азбуке семейной жизни?..

  Социологи и демографы пытаются понять причины семейных раздоров. Причин тут, конечно, множество. Одной из них является и то, что женщина в нашей стране становится все более независимой от мужчины. Нет никакого резона жалеть о прошлом. Свобода женщины всегда считалась признаком подлинной цивилизации. В настоящее время мы имеем дело с усиливающимся стремлением женщины к самоутверждению в глазах всего общества, к большей самостоятельности. Отсюда ее настойчивое желание доказать свое равноправие во всех областях жизни.

 

  Тем и подкупает героиня фильма «Возврата нет» Каширина в замечательном исполнении Нонны Мордюковой, что гордо заявляет: «Зачем мне его любовь из-под палки?» Некоторые наверняка хотели бы видеть жесткие и прямолинейные выводы. Приводя этот эпизод, Л. Белова пишет: «Устами районных руководителей провозглашается истина: административные меры в любви бессильны. Прогресс? Демонстрация всеобщего понимания и человечности?» Да, прогресс. Сколько еще у нас случаев, когда под благовидным предлогом бесцеремонно вмешиваются в область интимных отношений.

  Автор, несомненно, прав, когда напоминает, что тайны души человеческой открываются лишь талантливым художникам. Здесь, как нигде, нужна целомудренная сдержанность.

 

Ипполит Иванов, заслуженный работник культуры

Чебоксары

 

 

ТЕБЕ ПОЛОВИНА, И ЕЙ ПОЛОВИНА?

 

  Однажды во время учебы в университете мы, будущие учителя русской литературы, обсуждали роман Константина Симонова «Живые и мертвые». Наш сокурсник о замужней героине, полюбившей другого, высказался категорически:

 

— Не смей думать о другом, пока неразведенная.

  Мы подняли его на смех. А когда закончили учебу, сокурсник наш волею судьбы оказался директором заводского клуба. И надобно же такому случиться, что как раз в это время упомянутый роман К. Симонова был экранизирован.  Серьезная вещь о войне, играли в ней хорошие актеры. Но директор клуба знал и другое: там есть одна неразведенная, которая позволяет себе думать о другом мужчине. И хороший фильм в подведомственном клубе не был допущен к демонстрации...

  Я с интересом прочел «Поправку к геометрии» Людмилы Беловой. Но пришел к выводу, что исследование, проведенное автором, несколько увело нас в сторону от истины.

  Спорным мне показалось, что героев кинолент о любви обвиняют в скоропалительной решительности: мол, они так легко отрекаются от жен. Где это Л. Белова встретила столь решительных мужчин? Наоборот, Никитин в фильме «Возврата нет» и в своем доме и даже в редкие минуты совместных поездок с Ириной на мотоцикле все время держит чувства на цепи, видимо, боясь признаться в них даже самому себе. Он, волевой руководитель колхоза, робеет даже от мысли, что о новом душевном состоянии узнает жена Антонина, муж Ирины Григорий, сама Ирина. Так рождается разделенная на две половины любовь, и в этой раздвоенности герой пребывает, считай, до конца ленты.

  В отношениях с Ириной нет у Никитина также и показухи, стремления обнародовать свои эмоции, хотя и такое утверждает Л. Белова. Лишь однажды, подвозя Ирину на мотоцикле к школе, наш герой осмелился взять ее за руки. Причем это совершалось, как помнится, без массовых сцен.

  Если в фильме «Возврата нет» чувства и становятся достоянием гласности, то лишь потому, что героям трудно их скрыть при всем желании, потому что Антонина инстинктивно обо всем догадывается. Думаю, более значительная ошибка создателей современных фильмов о любви в ином: в том, что они дают возможность слишком долго плыть по течению чувств, не предоставляя случая прибиться к тому или иному берегу. В старом фильме она ему поет: «Мы с тобой два берега у одной реки». Современный же вариант мне видится другим: она и еще одна она — два берега, он же между ними, неудержимый, как вода. Это уже не традиционный треугольник, а три параллельные линии. Положительному герою, видите ли, неудобно и жену обидеть и в то же время хочется продолжить новый роман... Положительный вроде бы и чувствует себя неудобно, чувствует, что с этим что-то делать надо, надо что- то предпринять... и нередко до конца фильма так ничего и не предпринимает по своей инициативе. Благо, есть вышестоящие органы, они-то и подсказывают герою.

  Ну, хорошо, экранные мужчины нередко столь нерешительны. А что же женщины, прежде любимые, а теперь отставленные на задний план? Неужели им станет легче от того, что их влюбчивые спутники жизни, по совету Людмилы Беловой, уйдут в себя или уедут подальше от людских глаз, чтобы выяснить для себя, куда склонить чашу весов? Участницы любовной ситуации на экране тоже положительные. Поэтому одни из них, чтобы не показаться слишком навязчивыми (вновь избранные) или скандальными (оставленные), тоже не предпринимают заметных шагов к прояснению сложившейся ситуации...

  Кто должен уйти, конечно, зависит от конкретной ситуации. В «Монологе» Ильи Авербаха ушла Нина, внучка академика Сретенского, которую разлюбил Олег. Вполне оправданно, что авторы фильма не упрощают этот уход. Нина цеплялась за счастье, ставшее призрачным, уходила трудно. Вначале была истерика. «Ты все умеешь!.. Иди и скажи, что так нельзя... Я знала, что ты пойдешь и уладишь!» — кричит она деду в лицо. Профессор пошел, но, услышав от Олега: «Это не просто размолвка, я полюбил другую»,— умудренный жизнью человек уходит со словами: «Простите за этот бестактный визит».

  Не совершит ли кинематограф бестактный визит к зрителям, заостряя, по совету Л. Беловой, внимание на метаниях «положительных» героев между двумя не менее «положительными» героинями? И эту не хочется оставлять, и эту хочется взять на руки. У той большой опыт в плане приготовления пищи. У этой стройнее фигура и больше подкупающей наивности. Я утрирую здесь, могут быть и более драматические ситуации. В одном убежден: «жалостливый» не в состоянии дать полного счастья ни себе, ни близким. Сбитый с толку зритель, вполне вероятно, решит, что поиски более совершенных отношений в личной жизни — это суета сует, от которой не жди добра.

  Я не уверен, что моя точка зрения самая верная. На то и дискуссия, чтобы рассмотреть проблему со всех сторон.

 

Василий Медведь,

корреспондент газеты « Социалистическая Харьковщина»

 

 

 

СЛОВО И СЛОВА

 

  Многие, наверное, видели по телевидению «Волшебный фонарь» — эстрадную программу, посвященную кино. В пародийной форме прошел каскад своеобразных театрализованных эпизодов, напомнивший сюжеты кино: и Фанфана-Тюльпана, и ковбоев, и Фантомаса... Кино может все?! А в теме любви? Сложная задача. Ведь любовь — такая сфера человеческих отношений, которая не выносит постороннего вмешательства. И тем не менее кино, начав с кадров прибытия пассажирского поезда, может все!

 

  Прочитав статью Юрия Яновского, я был удивлен его точным подсчетом фильмов на тему о любви— «51 фильм за 35 лет!» Что же внести в понятие «фильм о любви»? Об этом ничего в статье не говорится. Брать за основу название фильма, в котором есть слово «любовь»? Но, как и сам автор замечает, когда говорит о зарубежных фильмах, «любовь весьма условное понятие».

  Мне думается, наше кино в своих лучшихпроизведениях успешно решает тему любви. Вот, к примеру, «Коммунист» Юлия Райзмана, где эта тема воплощена талантливо и темпераментно. А трепетный фильм «Летят журавли» Михаила Калатозова? Удачны «Ирония судьбы» Эльдара Рязанова и Эмиля Брагинского, «Монолог» и «Чужие письма» Ильи Авербаха. Здесь во всем чувство меры: и в словах о любви и в поступках, обогащающих любовь. Юрий Яновский пишет, что слов о любви не хватает в современных фильмах. Ну и пусть не хватает, если слова эти заурядны.

 

Владимир Лясвиков,

Москва

 

 

ВСЯ ЖИЗНЬ

 

  Мне кажется, любой фильм на любую тему все-таки про любовь. Пусть нет развернутого действия, есть только штрих, а авторы уже ставят вопросы: «А любовь ли это? Современна ли она?» Ведь нельзя рассматривать любовь как отношения между людьми в отрыве от отношений этих людей к обществу, к работе, к каждой другой личности в отдельности. Как бы ни любили люди друг друга, но даже порой и ребенок не может помешать распаду семьи, если один из супругов не хочет полностью отдавать свои знания людям, не имеет таланта понять рядом с ним живущего. Вот фильм «Слово для защиты». Ведь если бы не столкновение (судебное дело Вали) личного и общественного, то Ирина многое не могла бы понять в Руслане. Если говорить в фильме исключительно о любви, это значит показывать человека однобоко. Влюбленный — как стекло, все его хорошие и плохие стороны видны. Но только в столкновении с окружающими его людьми эти стороны ярко вырисовываются. И создать фильм только про любовь уже невозможно. Любовь в бездеятельности, в непонимании рядом живущих гибнет.

 

Людмила Павлова,

Ижевск

 

 

ТАКАЯ ЛЮБОВЬ

 

  «О любви не говори, о ней все сказано» ?

 

  На мой взгляд, о современной большой любви еще ничего не сказано. Не сказано ничего существенного о любви, прошедшей через все испытания.

  Мне кажется, в фильмах о любви необходимо возвысить образ женщины, показать, что от строгости и нежности женщин зависит нравственность мужчин, ибо отношение мужчины к женщине формирует женщина: ей дано устанавливать грань в отношениях. История любви — это история мятущейся и борющейся души. Деятелям кино надо сделать решительный поворот к душе человека, тогда они создадут достойные произведения.

  Весьма удачным представляется мне фильм «Здравствуй и прощай». В роли, искателя приключений здесь выступает мужчина, оставивший жену и троих детей. Прошли годы, он возвращается, предъявляет свои права на жену и детей. «Я не люблю тебя»,— говорит жена. Авторы не только провозглашают право женщины на любовь, но и защищают ее достоинство.

 

Николай Яковлев, 

доцент Гродненского пединститута

 

 

НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ СЕБЯ

 

  Много создано фильмов о любви. Таких, которые запоминаются, и похуже — на один день. «Слово для защиты» заняло в этой нескончаемой серии, как мне кажется, особое место. Авторы фильма Александр Миндадзе и Вадим Абдрашитов поведали нам с экрана повесть о счастливом несчастье и безрадостном благополучии. Они подняли любовь на редкостную высоту и рассмотрели ее с самой неожиданной точки зрения. Нота неуспокоенности, тревожная нота, что прорывается вопреки действию, наперекор счастливому концу,— вот что, мне кажется, отличает этот фильм от других.

 

  Вспомните одну маленькую роль Василия Шукшина в фильме «Если хочешь быть счастливым». Там он силится объяснить по-настоящему счастливым людям, что нет на свете полного счастья. Вот он, к примеру, человек благополучный, любящий работу, счастливый отец, вроде бы все хорошо в его жизни, но...

  Об это «но» и спотыкается постоянно адвокат Ирина Межникова, героиня нового фильма. Все складывается у нее, все полноценно, осмысленно: позади институт, впереди аспирантура, в настоящем — работа, и квартира есть, и жених... Но счастье ли это? Достаточно ли для счастья?

  Говорят, для того, чтобы познать истинный смысл жизни, надо пройти через горнило страстей. Вынести какую-нибудь тяжесть на плечах и, лишь сбросив ее, открыть для себя новый свет. Ирине Межниковой помогает открыть его не свой, а чужой груз. Наконец, найдено ее «но», найдено благодаря соприкосновению с

тем, чего у нее нет.

  «А ты когда-нибудь любила?» — простодушно спрашивает своего адвоката Валя и не знает, что с этого момента переламывает что-то в неспокойной женской душе. В самом деле, что такое любовь? Когда все хорошо, ночь, снег и мы вдвоем? И есть мягкий диван, и абажур, и музыка. Или когда ради любимого берешь в руки лопату и прощаешь всем сердцем самые горькие обиды?..

  Нет, Валя Костина в своем самоотречении не героиня и не жертва. Она об этом и думать не думает. Просто она настолько растворила себя в нем, что стала с ним как бы единым целым. Даже умирать — вместе. И в самую трудную минуту жизни ей, Вале, легче: для нее все просто, она все может объяснить: «Любила». И чем ближе к развязке, тем яснее и яснее для Ирины то, что подсознательно ждала она от жизни. Ей нужна вот такая же любовь — чтобы ради нее бросались в первый попавшийся вагон и не задумывались зачем. «Любовь — это талант, — приходит она к выводу, — и он не каждому дан».

  Развязка в «Слове для защиты» счастливая. Подсудимую Костину освобождают из-под стражи в зале суда. Есть радость, но только горькая нота все продолжает и продолжает звучать. Мы видим лицо Вали: на нем ничего, кроме безмерной усталости. Ей не нужна жизнь только для себя...

  Есть в одной песне такие слова: «Как же быть, как быть?.. Запретить любить?» Запретить, конечно, нельзя. А вот научить...

 

Людмила Косовская,

учительница,

Сухуми

 

ПИСЬМО КОММЕНТИРУЕТ

РЕЖИССЕР Вадим АБДРАШИТОВ

 

 

 

  Хотя толковое письмо это мне кажется интересным, как-то не хочется думать, что в нашем фильме решалась проблема «как научить любить».

 

  Автор пишет: «Запретить любить нельзя, а вот научить...»

  Вроде бы можно. Да можно ли? Лично я в это не верю.

  В «Слове для защиты» весьма приблизительно — а как же иначе?— рассмотрены, так сказать, два варианта любви, ни один из которых, в общем, не несет человеку счастья.

  При всем нашем уважении к чувству Костиной оно остается, как правильно отмечают многие, ограниченным и, следовательно, неполноценным.

  Что касается второго варианта — любви Межниковой, то и эта любовь не приносит женщине счастья.

  Да и не может принести.

  Но дело не в том, что «Ирине не на кого пока растрачивать свои градусы». Во-первых, этих градусов нет. Ведь Ирина так и не смогла понять свою подзащитную. Она формально освободила ее, защитила, но вместе с тем разрушила ту легенду, которую так пыталась сохранить Костина. После освобождения ее Ирина говорит: «Ты сейчас прыгать должна от радости»,— совершенно не понимая, что это освобождение никакого счастья Костиной не принесло.

  Человек получил свободу, которая ему совсем не нужна. Оптимизма дальнейшая судьба Костиной нам не внушает. Во всяком случае, на ближайшее будущее.

  Ничего этого Ирина не понимает. Хотя в финале что-то встрепенулось в ней и куда-то она уехала. Но ведь ясно, что уезжает она недалеко, просто сойдет на следующей станции и вернется в Москву. И все это понимают; и отец, и Руслан, и сама героиня.

  Ведь такие «взбрыки» уже были: какие-то странные разговоры, остановка лифта и т. п. И этот отъезд тоже, в общем, очередной «взбрык».

  И от кого уезжает Ирина — тоже вопрос: то ли от Руслана, который любит ее, но не так, как ей хотелось бы, то ли от себя самой, обнаружив отсутствие в себе того градуса чувств, на котором живет Костина.

  В Руслане есть, казалось бы, все, что должно быть в мужчине: он внимателен, заботлив, незауряден, умен и умеет очень тонко «заземлять» все всплески своей любимой, понимая, что что-то с ней происходит, и, кроме того, понимая всю никчемность и обреченность всех этих всплесков. Он любит ее.

  Есть все. Почти все. Но...

  Скажем так: у него нет конструктивного позитива. А мужчина должен знать, как жить. Как жить — в нравственном смысле. Ирина была бы счастлива своей судьбой, если бы Руслан предложил ей, так сказать, способ самореализации как личности. И этот способ, кстати, был бы, конечно, намного полнее и духовнее, чем тот, которым жила Костина.

  Но все дело в том, что Руслан этого сделать не может.

  Хотя когда-то казалось, что это не так: были другие лица и другие люди тогда, на той «черно-белой» вечеринке. И, конечно, ностальгия, охватывающая зрителей этого любительского фильма, совсем не геронтологического свойства.

  И, конечно, все жалобы женщин по поводу «девальвации мужиков» связаны со всеми этими вопросами и имеют схожие причины.

  В разные времена функции любви (простите эту терминологию) были различны. Изменилось время.

  Современная функция любви... Как бы ее назвать, чтобы не уничижать чувство? Ну, так скажем — отогревание. Двое любящих согревают друг друга, отогревают в пеналах железобетонных ульев после того, как люди возвращаются туда в конце нашего сложного, быстрого, «заорганизованного» дня. И Руслан это понимает. И он дает это своей женщине. Но женщине этого мало. Мало...

  К счастью.

  Потому что потребность в духовном начале, потребность в нравственном конструктивном позитиве у своего избранника — вот что, помимо всего прочего, всегда было «движителем» внутреннего развития и становления мужчины.

  Такой потребностью и симпатична мне Межникова. И я ей сочувствую.

  ...А выбор мой пал на сценарий Миндадзе потому, что давал возможность подумать обо всем этом.

 

 

Публикацией статьи Л. Беловой редакция завершает разговор о любви на экране.

Благодарим всех читателей журнала, принявших участие в обсуждении. 

 

 

И ЧТО ОНА В НЕМ НАШЛА?..»

Людмила Белова

 

  Живой отклик на мою статью я отношу прежде всего на счет самой темы — неизменно волнующей и злободневной. И хотя я вовсе не собиралась рассматривать истории любви и судьбы любящих во всем их экранном многообразии, большинство читателей восприняло статью как повод для разговора самого широкого. Мне же хотелось обратить внимание только на одну, сравнительно недавно заявившую о себе в кино тенденцию — непременно связывать любовь с разрушением семьи, и на один только штамп — сугубо интимные отношения выносить на суд общественности, и выносить-то, по сути дела, для того, чтобы эта самая общественность дала санкцию: «Личные дела решайте сами».

 

  Порицать или одобрять супружескую неверность как таковую мне, признаюсь, и в голову не приходило. И беспокоит меня вовсе не сам факт демонстрации супружеских измен на экране, а неумение анализировать душевное состояние человека, оказавшегося в сложной нравственной ситуации. Тем не менее некоторые читатели не на шутку встревожились — одни, что я-де потворствую адюльтеру, а другие — например, Н. Гюрджиев из Москвы,— что я «готова приковать супругов друг к другу цепями».

  Вернемся, однако, к теме. Интересно было бы разобраться в природе штампов, отыскать их источники. Как они образуются? Обычно — многократным повторением того, что чаще всего встречается в жизни, бросается в глаза, повторением, которое отливается в незамысловатую схему. Это штампы, указывающие на массовость и определенную актуальность явления. Случается, однако, что явление уже вовсе исчезло или потеряло значение, а его штампованные оттиски на экране все еще преследуют зрителя. Есть штампы и другого рода — те, что повторяют не явления самой жизни, а сложившиеся в то или иное время представления или предрассудки.

  Человеческая натура меняется медленно. Иначе не волновал бы отделенный от нас несколькими столетиями Шекспир. Но при неких вечных для человечества нравственных ценностях те или иные моральные критерии и нормы не остаются неизменными. На многое, в том числе и в сфере интимной, сегодня мы смотрим не так, как сто или даже пятьдесят лет назад. О реальных сдвигах в человеческих отношениях очень хорошо, на мой взгляд, написал Л. Жуховицкий в статье «Любовь и демография» (см. «Литературную газету» от 3 мая 1977 г.). Написал, в частности, о том, что человеческие союзы, союзы мужчины и женщины, сегодня оказываются весьма разнообразными и по форме и по внутреннему наполнению.

  Наш кинематограф, к сожалению, еще очень робко касается действительных сложностей интимной жизни. Авторы иных фильмов исходят не из того, что могут наблюдать в жизни, а из некоей когда-то усвоенной и кинематографически обкатанной нормы. Кстати, противоречие между размышлениями о том, что происходит на самом деле, и тем, что диктует этакая «уставная» мораль, ощутимо и во многих откликах на мою статью. Так, некоторые корреспонденты ждут от кинематографа директивных указаний, как действовать, как вести себя в семье. Другие же умеют сопоставить увиденное на экране с реальными фактами.  В своем интересном письме И. Иванов из Чебоксар («СЭ» № 5) замечает, что стремление решить семейные недоразумения и неурядицы с помощью месткома ни к чему хорошему не приводит. Я с ним совершенно согласна. Хотя допускаю, что может случиться и так, что окружающие, в том числе и сослуживцы, сумеют помочь человеку разобраться в его личных делах, найти наилучшее решение. Но допускаю это скорее как исключение. Нельзя категорически утверждать, что вот это, мол, бывает, а того не бывает в жизни.

  Неумение говорить о любви, более того, неумение вести себя в любви, неумение любить, которое мы наблюдаем порой у наших экранных героев, так или иначе соотносится с подобным же неумением в жизни, и на это экран обязан обратить внимание.

  Помню, как когда-то на «Мосфильм» пришел кинодраматург Будимир Метальников и, неуверенно поглядывая на членов редакционного совета, сказал: «Я хочу написать сценарий о любви». И написал. Фильм, по нему поставленный, называется «Алешкина любовь». Действие там происходит на затерянной в степи буровой. Но история героя развивается не просто безотносительно к данному производству, но, я бы сказала, в определенной с ним полемике. Юный Алешка работает плохо, неумело, но зато обладает талантом любить чисто, сильно и преданно. Он оказался душевно богаче своих коллег, прекрасных, между прочим, производственников. И они у Алешки учились, учились чувствовать.

  Любовь жива, пока живо человечество. Но каждая эпоха устанавливает свои законы и нормы любовной морали. И всегда находятся вольные или невольные нарушители этих законов и норм. Дерзкие смельчаки или тихие страдальцы, они часто и не подозревают, что победой своей или гибелью заставляют пересмотреть те или иные моральные критерии и закладывают основы других, более гуманных.

  Есть такое, часто нами употребляемое понятие — «воспитание чувств». Но достаточно ли мы этим воспитанием занимаемся? И плодотворно ли? Эмоциональная глухота иногда неизлечима, но от эмоциональной дремоты можно пробудить, дать, наконец, представление об азбуке чувств, помочь избавиться от душевной неграмотности. По тому, как человек любит, можно узнать о нем многое, если не все. Тут-то часто и раскрывается то, что в других обстоятельствах удается припрятать — от мелких бытовых привычек до глубин сознания.

  Кинематограф мало и порой слишком поверхностно касается проблем любви. Редко пробивается сквозь оболочку фактов: женился, развелся, ушел, вернулся. Такого рода «констатирующие» фильмы удовлетворяют потребности лишь самых невзыскательных зрителей, которые судят формулами: «И что она в нем нашла?» или «Чего ему было надо?». Неразвитость чувств ограничивает восприятие внешними обстоятельствами. Вне героев существующие, со стороны возникающие препоны в семейном счастье исчерпывают немало сюжетов, в частности, в популярных арабских и индийских фильмах типа «Белое платье». Потребителям грубой эмоциональной пищи часто невдомек, что отсутствие таких препятствий, как имущественное неравенство, родительский запрет, независящая от влюбленных разлука, вовсе не гарантирует счастье в любви. Строгая регламентация может мобилизовать человека и на открытый бунт и на поиски обходных путей и лазеек. Снятие внешних запретов рождает проблему выбора, усиливает личную ответственность, что может стать источником острейших конфликтов и драм.

  Рассуждать о любви трудно. Слишком много в этой теме ракурсов, поворотов, уровней сложности. Еще труднее, вероятно, делать о любви фильмы. Тут нужен талант особого свойства. И художники, этим особым талантом обладающие, у нас есть.

  Ведь вот лирико-комедийная, в форме полушутки- полусказки сделанная Эмилем Брагинским и Эльдаром Рязановым «Ирония судьбы» вызвала самые серьезные размышления о том, что есть любовь, а что ее компромиссная видимость. Недаром читатели журнала «Советский экран» признали ее лучшей картиной года. Я позволю себе процитировать письмо: «Мы встретили двух уже не очень молодых людей, доверившихся своему сердцу, перешагнувших через рассудок и предрассудок, и этим поступком, этой своей способностью, столь редкой в наш трезвый век, вновь подтвердивших поэтичность жизни»,— делится своими впечатлениями об этой картине Н. Лебедева из Куйбышева («СЭ» № 10).

   

  Не поступком единым измеряется человек. Поступок, как бы мы к нему ни относились, сам по себе еще не полно характеризует человека. Часто важнее знать, какой ценой пришел человек к этому своему поступку, что пережил и передумал.

  Воспитание чувств — наипервейшая задача искусства. А что может быть важнее и сильнее чувства, называемого любовью?

 

"СОВЕТСКИЙ ЭКРАН" №№ 18/76 , 1/77 , 5/77 , 8/77 , 14/77 , 16/ 77