Конские копыта высекали искры из булыжной мостовой, зычное извозчичье «па-аберегись!» то и дело сотрясало воздух. А летела вся эта лавина к «Яру», знаменитому загородному ресторану, считавшемуся лучшим в Первопрестольной.

  Славился «Яр» хорошей кухней и отличным винным погребом. Но вот что любил повторять один из завсегдатаев знаменитого ресторана: «Яр», господа, — это не только радость чрева, но и отдохновение души. «Яр» — это праздник! Бывает, приедешь, никого из присутствующих не знаешь, и все едино ты на этом празднике не чужой... А вот почему? Тайна сия велика есть».

 

[показать]

  ...Сияющая позолотой обеденная зала понемногу наполнялась публикой. Уже сливались воедино людской гомон, звуки оркестра, от хлопанья пробок звенели хрустальные подвески огромной люстры. За столиком оживленно беседовали двое господ — один с эспаньолкой, другой с усами.

— Не понимаю... Ты же известный в Москве врач. Зачем? Зачем тебе это, коллега?
— Ты даже представить себе не можешь, как это увлекательно. Вот, например...
—  Уволь, мой друг, уволь. Мы сюда приехали провести приятный вечер, а не углубляться в исторические ресторанные дебри. Уж как-нибудь в следующий раз.
  А если бы господин с усами согласился выслушать своего визави, то мог бы узнать немало интересного. Ну, скажем, почему ресторан, где они сидят, называется «Яр»? (Эти сведения содержались в коллекции господина с эспаньолкой. )

  ...В 1825 году в Москву прибыл французский купец и повар Транкиль Ярд. В номерах «Московских ведомостей» за 26 декабря 1825 года и 1 января 1826 года он дал объявление следующего содержания: «Имею честь сим известить почтеннейшую публику, что с 1 января 1826 года на Кузнецком мосту в доме купца Шавана откроется ресторация с обеденным и ужинным столом, всякими виноградными винами и ликерами при весьма умеренных ценах... При сей ресторации продаваться будут особые паштеты и разные пирожные. Московский купец Транкиль Ярд».

  Со временем Транкиль стал именоваться Транкилем Петровичем и из Ярда превратился в Яра.

[показать]
  Сюда, в «Яр » на Кузнецком, захаживал и Александр Сергеевич Пушкин. Впоследствии в стихотворении «Дорожные жалобы» он писал:

Долго ль мне в тоске голодной 
Пост невольный соблюдать 
И с телятиной холодной 
Трюфли «Яра» вспоминать? 

  Однако через несколько лет московский «Яр» стал загородным. Причины таковы: по какой-то давней традиции, чуть ли не ради чистоты нравов, в городских ресторанах запрещалось петь цыганам, а за заставами они имели право выступать перед публикой сколько угодно. 

...Господин с усами углубился в изучение меню.
— Что ты там колдуешь над картой вин? Никак не можешь выбрать?..
  Тем временем к их столику, шурша пестрыми юбками и звеня монистами, подошла молоденькая цыганка:
— Добрый вечер... Позвольте я вам выберу.
Господин с усами недовольно фыркнул:
— Спасибо! Знаем мы, как вы выбираете! Небось имеете процент с буфета? Стало быть, выберете хоть и дрянь, но втридорога.
Цыганка поджала губы:
— Вы меня, конечно, не знаете, но вот они, — девушка показала на господина с эспаньолкой, — знают меня довольно хорошо. Коли я сидела бы с «саврасом», то непременно сделала как вы говорите. Пригласили бы меня к столу вы, незнакомый человек, я, может, тоже поступила бы так. Но когда я вижу гостя рядом с моим хорошим знакомым, считаю за подлость вводить его в лишние расходы. Извините за беспокойство.
— Маша, Машенька, — господин с эспаньолкой был явно смущен, — не гневайся! Право же, друг мой не хотел тебя обидеть.
— А нам на гостей обижаться не положено, — довольно сухо молвила цыганка, отходя от столика.
— Какова, а? — Теперь, похоже, смутился усатый. — С гонором.
— Не с гонором, а с гордостью. Существенная разница.
— Ну хорошо, хорошо. Скажи лучше: кто такой «саврас»?
— «Саврасами без узды» именуют молодых людей чаще купеческого сословия. Как правило, такой «саврас» — счастливый наследник капиталов «безвременно почившего в бозе» папеньки. А как узды не стало, «саврас» и взыграл...
— Понятно... Взгляни незаметно, кто это? Как хороша, какая царственная осанка! Кто это, не знаешь? — негромко спросил господин с усами.
Через залу об руку с высоким статным мужчиной неторопливо шла женщина действительно редкостной красоты.
— Это княгиня... — фамилию господин с усами за громом оркестра не расслышал, — с супругом.
— А куда они направляются?
— Полагаю, в один из отдельных кабинетов. Какая прекрасная пара... Но подумай сам: ты считаешь, что я обидел эту цыганку... Как там ее, Машу? И все же согласись, что при ее душевной неразвитости и роде занятий...
— Что ты имеешь в виду под «родом занятий»? Она певица, солистка в цыганском хоре ресторана, и не более того.
— Вот-вот. А приглашают таких Маш в отдельные кабинеты что же, чай пить?
— Таких Маш в отдельные кабинеты всегда сопровождает или гитарист из хора, или кто-нибудь с Лысой горы. Иначе ни-ни... неприлично.
— С Лысой горы?
— Отсюда не видно... В глубине эстрады есть скамейка, ее и называют Лысой горой. Сидят там обычно цыганские старухи. Удивительные старухи, доложу тебе. Когда хор выходит петь, они выстраиваются в последнем ряду — показывать их гостям ни к чему, а голос у каждой — чистое золото. Никакие годы эти голоса не берут.
Что же до Маши и ее товарок, не смотри, что они по залу бродят, «лапки», подарки то есть, у гостей выпрашивают. Без этого им не прожить. У каждой ведь в семье братья, сестры мал мала меньше, и все есть хотят. А по части нравственных устоев... Можешь не сомневаться, здесь все в порядке.
— Ну хорошо, допустим. Но душевную неразвитость ее ты не станешь отрицать? Отсутствие надлежащего воспитания, опять же среда... Неужели ты не видишь пропасти, которая отделяет ее, скажем, от той княгини? Там видна порода, которую ни с чем не спутаешь, там... Почему ты смеешься?
  Господин с эспаньолкой действительно смеялся от души. Проплывшая мимо них красавица с царственной осанкой и впрямь была княгиней. Только взял ее замуж князь не из родовитого семейства, а из цыганского хора, выкупил согласно обычаю «за большие тысячи», как говаривали цыгане. По слухам, тогда она не могла даже расписаться, читала по складам, но выглядела, как и сейчас, княгиней. И не она одна. Была в Москве когда-то цыганская певица Александра Осиповна Гладкова, пела еще до того, как пошла мода на загородные рестораны, в хоре в Марьиной роще. После стала женой ни много ни мало князя Голицына. И еще одна Гладкова (неизвестно, состояла ли она с княгиней Голицыной в родстве или просто была однофамилицей), красавица-солистка одного из цыганских хоров, стала графиней Ланской. С цыганкой-певицей сочетался в свое время браком принц Ольденбургский, был женат на цыганке и внебрачный сын Александра II князь Юрьевский... Этот перечень можно было бы продолжать и продолжать...

...Время в «Яре» текло незаметно. Выступил датский хор, пел он почему-то немецкие песни. Потом хор русский — он пользовался успехом. Но все нетерпеливо ждали цыган.
В залу вошли двое, заросшие бородами, одетые в европейское платье, в котором им было явно неловко. Оба под хмельком. Метрдотель сразу бросился к гостям, почтительно проводил за столик. Первый бородач басом, перекрывшим и людской гомон, и оркестр, произнес: «Ох, и трудна жизнь купецкая! День — с приятелем, два — с покупателем, три дня — так, а в воскресенье — разрешение вина и елея — к «Яру» велели...»
— Ну, жди купеческого дебоша, — заметил господин с эспаньолкой.
— А может, и минует нас чаша сия?
— Кто знает...
— Ну уж такого, что сотворил в свое время миллионер-откупщик Хлудов, никому из купеческой братии не повторить. Кишка тонка. Я сам при этом не был...
— Я тоже. Разговоров по Москве на год хватило...
О хлудовском безобразии много писали в свое время и, как говорили очевидцы, очень точно: «...Было сражение и рубка лесов, треск, гром, колыхались девственные экзотические деревья... Это «брали в плен» прятавшихся за деревьями цыганок... Шутку и серьез тут не разобрать, В воздух летели тарелки, стулья, камни из грота... Наконец твердыня была взята: цыганки схвачены, обняты, расцелованы. Каждый каждой сунул по сторублевке за корсаж, и дело кончено.
...Ресторан представлял полнейшее разорение: ни одной драпировки, ни одного целого зеркала, даже потолочная люстра и та лежала на полу вся в кусках, и хрустальные призмы ее лопались под ногами еле бродившей утомленной прислуги».

...Стояла уже глубокая ночь, а публика в «Яр» все прибывала и прибывала. Вот мелькнула огненная голова модного поэта, обожаемого поклонниками и в особенности поклонницами Константина Дмитриевича Бальмонта. О его пьяных сумасбродствах тоже слагались легенды. Прошел знаменитый московский адвокат Федор Никифорович Плевако. Неторопливо прошествовал король московских репортеров Владимир Алексеевич Гиляровский, в миру попросту «дядя Гиляй».

[показать]
  Лица, лица, лица... Одни — легко узнаваемые, другие — никому не известные, кроме близких знакомых...

  ...Но вот в зале возникла некая фигура, которая проходила сквозь толпу словно нож сквозь масло, будто никого, кроме этого человека, здесь, в обеденном зале «Яра», не было и быть не могло. Голова чуть склоненная, как у упрямого бычка, надменное, похожее на лик восточного бога, лицо...
— Савва Тимофеевич... Морозов... — зашелестело по залу. В углу восторженно ахнули: «Миллионщик!»
— Вот, пожалуйста, — обратился к товартщу усатый господин, — полюбуйся на образец современного просвещенного коммерсанта. В создании московского Художественного Общедоступного театра принимал благосклонное финансовое участие, на мануфактурах своих, говорят, все старые станки на английские поменял.
— Просвещенный коммерсант? А про то, как этот «просвещенный коммерсант» недавно чуть весь «Яр» по кирпичику не разнес, не слышал? Занятная история...
  Однажды, уже в изрядном подпитии, подъехал Савва Тимофеевич к «Яру» и удивился: во всех окнах огни, но двери на замке и швейцара не видно. Что такое? Стучит. Дверь приоткрылась. Морозову докладывают: «Так и так, никак нельзя вам сегодня войти, Савва Тимофеевич, прощения просим. Снял на всю ночь ресторан один сибирский золотопромышленник, по слухам, вознамерился устроить тут «афинские ночи».

  Морозов в ответ — ни слова. Развернулся и прочь пошел. А через минуту на заднем дворе четверо рабочих принялись кирками долбить стену. Савва Тимофеевич же стоит рядом и покрикивает: «Наддай, ребята, наддай! Озолочу!» Хорошо, выскочила к Морозову одна из цыганок: «Савва Тимофеевич, помилосердствуйте! Развалите «Яр», где мы вам петь будем?» Помолчал, посопел Морозов, бросил рабочим сотенную: «Шабаш, ребята!» Сел в экипаж и укатил.

  ...Ночь в «Яре», казалось, тянулась бесконечно. Еще раз пропел свои песенки датский хор, осторожно, деликатно провели «под белы руки» к выходу гостя, который пытался улизнуть через черный ход, не заплатив. Впрочем, гость отнюдь не выглядел смущенным. Только спросил: «А полицейский участок отсюда далеко?» Услышав, что до участка рукой подать, и вовсе успокоился, видимо, бывать в подобных заведениях ему уже приходилось. Но у самых дверей вдруг неожиданно запел, вернее, заголосил: 

«Не езжай ты, Ваня, к «Яру», 
Даром время не теряй, 
А купи себе гитару 
И всю ночь на ней играй!»

  Заголосил, вырвался и метнулся было к дверям, но безуспешно — поймали...
— Вот тебе вместо большого купеческого буйства всего лишь небольшое безобразие, — засмеялся господин с усами.
— Нас с тобой послушать — выйдет, что все происходящее у «Яра» — лишь череда больших и малых безобразий. А ведь это не так! Совсем не так. Ты никогда не интересовался визитными карточками, что оставляют посетители в прихожей, на блюде у Михаила Потапыча?
— У кого, у кого?
— У медведя, что это блюдо в лапах держит. Нет? А я вот поинтересовался. Среди прочих карточки свои оставляли Валерий Брюсов и Чехов, Куприн, Леонид Андреев, Шаляпин, Константин Станиславский, художники, адвокаты, литераторы, во множестве наш брат-медик... Словом, все те, кого писатель Боборыкин назвал новомодным словом «Интеллигенция». Случайность? Нет, брат. И то, что мы с тобой здесь, а, скажем, не в «Стрельне» или в «Медведе», тоже не случайность. И как только господину Апельсину удалось создать заведение, куда разная публика слетается, словно бабочки на огонь, ума не приложу. Вон он — там, слева. Легок на помине.

 

[показать]
  Господин Апельсин, полный, с круглым, красным, словно апельсин-королек, лицом вполне оправдывал свое прозвище. На самом деле звали его Федор Иванович Аксенов, и был он владельцем ресторана «Яр». Свою карьеру в ресторанном деле начинал в скромной должности официанта. Прикопив денег, завел собственное дело и поначалу сам с санками за несколько верст ходил в столицу за провизией для ресторана. Торговался до изнеможения, считал каждый грош... Постепенно появились при «Яре» и зимний сад со всякими диковинками, и превосходный цыганский хор, и большой оркестр, и хор русский, и хор датский. А затем вошел ресторан в большую моду. Прославился среди прочего и отличной кухней, и прекрасными винами. На этом хозяин никогда не экономил.

  Между тем о скупости его рассказывали невероятное. Отправляясь за провизией, первым делом заходил в булочную Филиппова и покупал самый большой калач, потом приценивался к икре, пробовал у одного продавца, мазал пробу на калач, товар не одобрял и шел дальше. И так ходил, пока весь калач с дармовой икрой не съедал до последней крошки. Потом уж делались покупки... Подобных историй рассказывают о господине Апельсине немало.

...Но вот зал притих. На эстраду вышел цыганский хор.
— А где же... — начал было господин с усами.
— Теперь молчи, — шепотом ответил приятель. — Молчи и слушай...

  ...Прошли годы. И вот в «Яре» снова ужинают те же двое, постаревшие, поседевшие.
— Ты заметил, как изменилась публика?
— Еще бы. Правда, и раньше что-то подобное здесь мелькало — аферисты большие и маленькие, кассиры-растратчики, купцы накануне объявления о банкротстве...
—  Помнишь, как один наш знакомый называл «Яр» прокурорским садом? Дескать, в зале то тут, то там дерево, а на дереве — фрукты, уголовные фрукты. Висят и зреют. Как дозреют, приходит прокурор, снимает их и кладет в корзину.
—  Но теперь-то их туг целая армия. Скорее всего подрядчики и прочие проходимцы, кто поставляет в действующую армию сапоги на картонной подошве, шинели гнилого сукна и, говорят, наживает на этом миллионы.
— Да, второй год воюем, а конца не видно...
— Не видно. Все не так, и «Яр» стал не тот.
—  Ну, «Яр», по моему разумению, хуже не стал. С тех пор как безвременно скончался бедняга Апельсин, как ты знаешь, побывал ресторан у разных хозяев, пока не купил его Алексей Акимович Судаков. И дело пошло на лад. Согласись.

  Вот что писал о Судакове в 1910 году журнал «Ресторатор», а господин с эспаньолкой внес это в свою коллекцию.

  «Алексей Акимович Судаков начал свою работу в 1875 году в трактире низшего разряда у Селивестрова в Хамовниках, где отец его служил в качестве приказчика».

[показать]
  Выписка пространная, далее перечисляются душевные и деловые качества, благодаря которым Судакову со временем поручили вести дела в хамовническом трактире. Потом появился собственный трактир на Рождественке, скромный и недорогой. Затем другой, получше. И так шаг за шагом, до покупки «Яра».

  На этом выписка кончается, и за ее пределами остается главное.

  Был Алексей Акимович человеком, по-видимому, весьма и весьма одаренным. Шаг, который он предпринял в отношении расположенного неподалеку от «Яра» ипподрома, современники называли гениальным. Идея, впрочем, как и все гениальное, была проста: договорившись с Императорским скаковым обществом, Судаков начал получать известное (и немалое) количество бесплатных билетов на ипподром. Служащие «Яра» распространяли их среди посетителей, а хористки презентовали своим поклонникам.

  «Купцу, ему ведь как, — говаривал сам Судаков, — если бесплатно, то и уголькам в аду будет рад».

  Скачки проходили днем, а на свежем воздухе, как известно, сильно разыгрывается аппетит. Обедать куда? Само собою, в «Яр». А обед зачастую как-то незаметно перетекал в ужин.

  На доходы от своей гениальной идеи Алексей Акимович основательно перестроил ресторан. И пусть недоброжелатели твердили, что уюта поубавилось, что новый «Яр» стал смахивать на вокзал, таких были единицы. Большинство же завсегдатаев «Яра» новшества одобрили. И то, что превратился «Яр» из деревянного дома чуть ли не во дворец. И то, что во внутреннем дворе ресторана Судаков разбил летний сад на двести пятьдесят мест с фонтаном, каменными гротами и беседками, увитыми плющом.

[показать]

 

[показать]
  ...Так случилось, что господин с эспаньолкой и господин с усами долгое время не виделись. Оба с возрастом, как это часто бывает, стали немного сентиментальны. Теперь буквально каждая фраза в их бесконечном разговоре начиналась со слов: «А помнишь?..»
—  А помнишь, как пел тут хор Соколовского? Какой был хор!
—  А солистку его, Олимпиаду Николаевну Солдатову, знаменитую Пишу, помнишь?

  И седой солидный человек еле слышно, почти шепотом пропел:
«Соколовский хор у «Яра»,
Он был Пишей знаменит.
Соколовского гитара
До сих пор в ушах звенит».

—  А Варя? Бесподобная, божественная Варя Панина?

  «Она пела голосом почти грубым, напоминающим бас, совершенно не женским по тембру, но с чисто женскими, удивительными по остроте своей интонациями... Какие-то щемящие образы рождались от ее песен и трогали душу. Грусть в ее песнях была бесконечная, безысходная», — так писал о Варваре Васильевне Паниной известный театральный критик того времени Александр Кугель.

[показать]
  ...Воспоминания обоих господ были прерваны неожиданно и даже грубо. Вдруг под торопливые звуки гитар грянул вроде бы не ко времени цыганский хор:

«Григорий Ефимович,
Ай да молодец!
Изволил к нам пожаловать,
К цыганам наконец!»

  В зале заахали: «Святой черт!.. Распутин!»

  ...Он был в сапогах, поддевке и русской рубашке, вышитой васильками. Гладковолосый, с тяжелым взглядом исподлобья.
  Солистка затянула: «Выпьем мы за Гришу, Гришу дорогого...» и поднесла Распутину на перевернутой тарелке бокал шампанского. Хор гремел: «Пей до дна, пей до дна...»

  Распутин выпил, огляделся, развел полы поддевки и произнес не то хвастливо, не то угрожающе, тыча пальцем в свою рубаху: «Вцдали? Сама вышивала! Сама! Так-то!..»

  Потом спросил: «Телефон где? Так... В Петербург звонить буду! А вы, господа, потише».

  И вскоре из-за двери судаковского кабинета донеслось:
— Мама! Это я, Григорий. Благословляю! Олеша спит? Ты не волнуйся, я молюсь за него, за тебя, за папу. Молюсь!

  В зале восхищенно зашептали: «Это он с императрицей!»

[показать]
  ...Вскоре Распутин будет убит одним из завсегдатаев «Яра», большим любителем цыганского пения князем Феликсом Феликсовичем Юсуповым.

  ...Постаревшие товарищи вышли из дверей «Яра» на морозный Петербургский тракт. Длинная цепь фонарей уходила вдаль, к Тверской заставе, и терялась в снежной круговерти. 
—  Что же это такое? — возмутился господин с эспаньолкой, — Что происходит? У дикого полуграмотного мужика император — «папа», императрица — «мама». Говорят, перед ним министры навытяжку стоят...
—  Да, «какая-то в державе датской гниль», как говаривал принц Гамлет.
—  Не без этого. Что-то будет, что-то случится...

  Через два года случилось. Революционная вьюга разметала посетителей «Яра» кого куда — одних за кордон, других в Чека, третьих превратила в скромнейших совслужащих... «Яр» закрыли в феврале восемнадцатого.

  Что до Алексея Акимовича Судакова, то о судьбе его говорили разное. Якобы в феврале восемнадцатого увезли его на машине люди в кожанках. Куда? Кто знает... А еще ходили слухи, будто явились к Судакову анархисты и потребовали, чтобы выдал им все имеющиеся ценности. Алексей Акимович отказался, и его застрелили в летнем саду ресторана. Схоронили хозяина ресторанные служащие тайно...

  (Так говорили, но на самом деле судьба владельца знаменитого «Яра» сложилась по-другому. Алексей Акимович Судаков сумел избежать страшной участи, которую уготовила ему советская власть. Он работал бухгалтером и умер в 1937 году своей смертью — это было настоящим чудом.)

  Потом приехали к «Яру» несколько возов. Какие-то люди взломали двери и объявили, что все буржуйское имущество конфискуется «для нужд пролетарского общепита». Десять суток вывозили из «Яра» столовое серебро, мейсенский фарфор, хрусталь и картины. Ничего из этого, естественно, не всплыло ни в каком «пролетарском общепите».

  Дальше в здании «Яра» размещались столовая, кинотеатр и спортзал бойцов Красной армии, с 1925 года — кинотехникум, с 1930-го по 1934-й — институт кинематографии.
Затем «Яр» переходил из рук в руки. Вернее, от одного ведомства к другому. Когда его отдали под клуб и Дом летчика, здание сильно перестроили. В годы войны там были клуб ВВС и госпиталь. А в начале пятидесятых по личному распоряжению Сталина бывший «Яр» превратили в гостиницу «Советская». В шестидесятые в ресторане «Советской» принимал высоких гостей Никита Сергеевич Хрущев. Позже в бывшем «Яре» угощались многие видные государственные деятели, известные зарубежные артисты и спортсмены...

  Сегодня на основательно перестроенном в духе сталинского ампира фасаде бывшего судаковского заведения красуется вывеска: «Легендарный ресторан «Яр». Только ресторан этот не загородный, как в прежние времена. Петербургский тракт стал Ленинградским проспектом: столица шагнула далеко, и ныне Тверской заставой город не заканчивается.

[показать]

/ Алексей Филиппов "КАРАВАН ИСТОРИЙ" ноябрь 2004г. 
Благодарим ресторан «Яр» за предоставленные фотографии /