Через неделю Ловецкий обязался представить свой вариант "Истории
заводов". Расходились после ужина повеселевшими, и педант Комаров, лучший
петербургский словесник по прозвищу Пемза, с гордой радостью думал о том,
что вот ведь -- дров еле хватает, холод, сырость, гнусная моржевятина, а
образованные люди находят предметы для спора и спорят не о трудном быте, а о
материях высоких, вполне абстрактных. В этом и было отличие его клана,
единственное, если вдуматься. Можно было поместить пролетариев во дворцы,
кормить четырежды в день и купать в ваннах с розовыми лепестками, -- и все
равно темой их бесед оставалось бы пьянство, бабы и собственные телесные
недомогания. Но можно ввергнуть интеллигента хоть в геенну -- он и там
немедленно поссорился бы с другим интеллигентом из-за толкования строчки
Гегеля. Эта способность воспарять из любой бездны, в узилище дискутировать о
грамматике, на смертном одре хохотать над опечаткой казалась ему едва ли не
свидетельством бессмертия души.

Дм. Быков, "Орфография"