…Вечер у N. Споры о выборах. Споры о доверенных лицах. Споры о митингах. В воздухе висело усталое напряжение: как будто все разом задержали дыхание, приготовившись прыгнуть в холодную воду. Что меня удивило — никто больше не говорил про эмиграцию. Мода на отъезд прошла. Все чего-то ждали. Ждали и чиновники Газпрома, с которыми я по старой дружбе напился в «Уилльямсе», ждали захмелевшие девушки с безвкусными белыми лентами, встреченные мною в курилке оппозиционной радиостанции и пытавшиеся выяснить, не хочу ли я угостить их «Белым русским» в своем номере. Кто-то из коллег-французов назвал эти недели «временем великого ничего не понимания». Что делать, что будет, кто прав — никто не знал.
Я уже был в Москве пару лет назад, но от того города, с разряженностью и необязательностью любого события, откуда я мечтал перевестись куда угодно, не осталось и следа. Воздух спрессовался, сжался в кулак.
Я поймал машину и поехал в гостиницу. «Здесь никогда ничего не изменится, не ссы», — сказал мне усатый водитель и грязно выругался.

(с) БГ (большой город)

Глупая предвыборная гонка.

Громкие слова, красивые жесты. Каждый старается быть чуть круче, чем прошлое яйцо. Каждый показывает себя, кричит с арены, заявляет, что только он. Каждый из них покупает нас как может, хотя все уже давно решено, а это лишь дым, который наводят для порядка. А что они могут? Гнаться? Кричать? Разглогольствовать? Вы, которые в будующем будут принимать за нас решения, отвечать за наши жизни, за нашу безопасность, за наше процветание, что на что вы способны кроме разговоров?