Летом 1887 года Анатолий Кони познакомился со Львом Толстым. Знакомство переросло в дружбу, которая продолжалась до конца жизни графа. Ту встречу в Ясной Поляне в 1887 году обычно называют первой, хотя, будучи еще студентом Московского университета, Анатолий впервые увидел писателя в гимнастическом заведении на Большой Дмитровке.
Прибывшего в усадьбу Кони Софья Андреевна тут же усадила пить чай на воздухе под развесистыми липами. Анатолий Федорович так вспоминал этот момент: "Во время общего разговора кто-то сказал: "А вот и Лев Николаевич!" Я быстро обернулся. В двух шагах стоял одетый в серую холщовую блузу, подпоясанную широким ремнем, заложив одну руку за пояс и держа в другой жестяной чайник, Гомер русской "Илиады", творец "Войны и мира".
Две вещи бросились мне прежде всего в глаза: проницательный и как бы колющий взгляд строгих серых глаз, в которых светилось больше пытливой справедливости, чем ласкающей доброты, - одновременный взгляд судьи и мыслителя, - и необыкновенная опрятность и чистота его скромного и даже бедного наряда... Толстой чрезвычайно просто приветствовал меня и, наливая себе в чайник кипяток из самовара, тотчас же заговорил об одном из дел, по которому я в конце 70-х годов председательствовал и которое вызвало в свое время много горячих споров и ожесточенных толков".
Это было дело Веры Засулич, по поводу которого Толстой в свое время высказал довольно смелые суждения: "Засуличевское дело не шутка. Это бессмыслица, дурь, нашедшая на людей недаром. Это первые члены из ряда, еще нам непонятного; но это дело важное. Славянская дурь предвестница войны, это похоже на предвозвестие революции".
Опасения Кони, что встреча с Толстым может изменить сложившееся у него представление о великом человеке, оказались излишними. В конце первого же дня пребывания в Ясной Поляне гость писал одному из своих приятелей: "Трудно передать Вам то высокое, гармоническое и благородное впечатление, которое производит личность графа Толстого. Все рассказы об эксцентричности его образа жизни, одежды, привычек и взглядов лишены всякого основания. Он принял меня с незаслуженной добротою и вниманием,- мы проводим все время вместе, и я поселился в его кабинете, так что имею возможность вглядеться в его жизнь, жизнь, полную труда, глубоких и плодотворных дел и трогательной простоты. Это прежде всего добрый человек, никому не навязывающий своих взглядов, радующийся, когда окружающим хорошо и весело, сменяющий физическую работу умственной... приветливый и простой, но не фамильярный с крестьянами, всегда добрый, легко поддающийся смеху, вовсе не слащаво благодушный, а называющий зло - злом, а гадость - гадостью,- человек образованный разносторонне, простой в потребностях и аристократ во вкусах... При этом чудесная, львиная голова,- из-под густых бровей два чудесных, сияющих добротой, серых глаза и легкая походка крепких ног, несущих стан, несогбенный ни бременем лет, ни тяжким раздумьем смущенной совести. Вокруг хлопочет умная, красивая жена - веселятся и суетятся 9 человек детей (всего было 12!)"
В дальнейшем они встречались неоднократно в Москве, Ясной Поляне, один раз в Петербурге на квартире у А. Кони (1897 г.). Проезжая через Москву, А. Кони каждый раз заходил к Льву Николаевичу и проводил вечер в кругу его семьи. Они много говорили об искусстве.
Кони вспоминает, что в 1892 г. в канун пасхи, провожая его из дома в Хамовниках (Москва), Толстой задержал его руку в своей и сказал: ""А мне давно хочется вас спросить: боитесь ли вы смерти?" - и ответил теплым рукопожатием на мой отрицательный ответ"*. Этот вопрос в их беседах и переписке возникал неоднократно. Так, в 1895 г. в ответ на сообщение А. Кони о его болезни Л. Толстой писал ему: "Утешаю себя мыслью, что доктора всегда врут и что ваше нездоровье не так опасно, как вы думаете. Впрочем, думаю и от всей души желаю вам этого, если у вас его нет, веры в жизнь вечную и потому бесстрашия перед смертью, уничтожающего главное жало всякой болезни.
А многие годы спустя Л. Толстой вновь возвращается к этой теме и пишет: "О себе могу сказать, что, чем ближе к смерти, тем мне все лучше и лучше. Желаю вам того же"
Л. Толстой внимательно следил за литературной деятельностью А. Кони и, когда в "Вестнике Европы" в 1908 г. были опубликованы "Отрывки из воспоминаний" о Тургеневе, Достоевском, Некрасове, Апухтине и Писемском, написал своей жене (16 мая 1908 г.), находившейся в то время в Петербурге: "Скажи Кони, что мне очень понравились его воспоминания, особенно рассказ о Писемском". И, конечно, такая оценка Л. Толстого обрадовала Анатолия Федоровича. ВА. Кони пишет Л. Толстому, что готовит к изданию свои воспоминания о посещении Ясной Поляны в 1887 г. и уже выступает с ними публично. В 1905 вышло четвертое издание книги "Судебные речи", в которое А. Кони включил ряд положений из своих работ о врачебной тайне. Посылая книгу Л. Толстому, он заметил:
"У нас в последнее время на смену прежнего лицемерия и рабьих слов хлынула такая масса лжи и проявилась такая двойная нравственность, что, пожалуй, это не лучше прежнего. Я всегда вспоминаю надпись на ратуше в Лугано: "Что значат законы без нравственности и нравственность без веры?"".
В 1905 М. Горький в своих "Заметках о мещанстве" подверг критике Л. Толстого, особенно за его призыв "Не противьтесь злу! Терпите!"*. Не упоминая имени Горького, Кони встал на защиту Льва Николаевича. "Некоторые из людей противоположного лагеря,- писал он,- относятся к Толстому свысока, провозглашая его носителем "мещанских" идеалов, ввиду того что во главу угла всех дел человеческих он ставит нравственные требования, столь стеснительные для многих, которые в изменении политических форм без всякого параллельного улучшения и углубления морали видят панацею от всех зол. Вращаясь в своем узком кругозоре, они забывают при этом, что даже наиболее радикальная политико-экономическая мера, рекомендуемая ими,- национализация земли - в сущности указана и разъяснена у нас Толстым, но с одной чрезвычайно важною прибавкою, а именно: без насилия...".
Но А. Кони не отрицал неизбежности изменения политических форм. "Самодержавие рухнет,- писал он,- в один прекрасный день, как глиняная статуя, и все, что говорится и пишется об отношении к нему народа, как к чему-то священному, не что иное, как сказки..."
Анатолий Федорович пережил многих своих друзей-литераторов и после их смерти решительно выступал в их защиту от необоснованных нападок. Когда в 1924 г. Ленинградская публичная библиотека обнародовала хранившуюся в архиве рукопись И. А. Гончарова "Необыкновенная история", в которой знаменитый писатель пытался обосновать свою ни на чем не основанную уверенность в том, что Тургенев будто бы позаимствовал у него многие образы для своей книги "Дворянское гнездо", Кони опроверг такое утверждение. Не мог он пройти мимо и попыток очернить вдову Л. Н. Толстого. Он решительно поддержал статью М. Горького, взявшего под защиту Софью Андреевну Толстую. "Я в совершенном восторге от его статьи",- говорил А. Кони*.
* (В 1922 г. весьма близкий к Л. Н. Толстому В. Г. Чертков издал книгу "Уход Толстого". В ответ на это Горький опубликовал в 1924 г. статью "О С. А. Толстой", в которой книга Черткова была подвергнута резкой критике и осуждению. "...Прямая и единственная цель этого сочинения,- писал М. Горький,- опорочить умершую Софью Апдреевну Толстую" Позицию М. Горького поддержал А. Ф. Кони. )
http://scienceoflaw.ru›books/item/f00/s00/z0000006/…
