Русская классика – это и есть страна «Нигде».

Книжный магазин на Новом Арбате или Москва. Барахолка

Литература, - писал Шкловский, - действительность, освобожденная от случайности. Случайность на полках книжного магазина – действительность, освобожденная от литературы.

Странное ощущение – несовместимости текстов 2/3 этого магазина со словом литература, когда на одних весах Куприн, а на других – все остальное…эксмо.

Также вот и Александр Иванович Куприн не совпадал и со своими временем, физически и метафизически.

Собравшись вернуться в СССР, он забыл, что там большевики.

Существует забавный эпизод, рассказанный А. Седых со слов лечащего врача Куприна на страницах “Иллюстрированной России”: “Куприн однажды сказал, что хочет ехать в Россию.

- Как же вы поедете, Александр Иванович? Ведь там же большевики.

Куприн очень удивился и растерянно спросил:

- Разве?”

Ну а, вернувшись в СССР, он на вокзале не мог никого узнать. К нему с приветствиями

подошел тогдашний литературный функционер Александр Фадеев, но был встречен вопросом:

“А Вы кто такой?”.

Через год Куприна не стало, как за двадцать лет до этого ушла в никуда его Россия.

Все тоже самое, "а вы кто такой" и "разве" случалось и с его произведениями.

За публикацию в печати своего первого рассказа “Последний дебют” Александр Иванович Куприн, тогдашний кадет, был наказан двумя сутками карцера.

Дебют писателя, можно сказать, состоялся. И предопределил дальнейшую судьбу. Почти всякий раз выходу его произведений в свет сопутствовал какой-нибудь скандал.

В 1901 году Куприн вместе с Буниным отправляется в Санкт-Петербург. Очень скоро Александр Куприн становится постоянным автором известных петербургских журналов — «Русское­ богатство»,­ «Мир Божий», «Журнал для всех».
Один за другим выходят рассказы, поставившие его автора в число самых читаемых, самых любимых русских писателей: «Прапорщик армейский», «Кадеты», «Олеся», «Конокрады», «Белый пудель», «Поединок», «Гамбринус».

После выхода «Поединка» Куприн становится всероссийской знаменитостью. Пришла настоящая слава, широкое признание, уверенность в завтрашнем дне.

Писатель проходит самое сильное испытание — славой.

«Это была пора, — вспоминал Бунин, — когда издатели газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним по... ресторанам, в которых он проводил дни и ночи со своими случайными и постоянными собутыльниками, и униженно умоляли его взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их при случае своей милостью, а он, грузный, большелицый, только щурился, молчал и вдруг отрывисто кидал таким зловещим шепотом "Геть сию же минуту к чертовой матери!" — что робкие люди сразу словно сквозь землю проваливались».

Супруга писателя М. Куприна-Иорданская вспоминала, как однажды с изумлением опознала в монологе одного из героев “Поединка” раскавыченный фрагмент известного монолога Вершинина из чеховских “Трех сестер”. А при появлении “Поединка” в печати свои претензии к его автору по поводу “плагиата” предъявил Михаил Арцыбашев. Иван Бунин не верил не единому слову всего тоже злосчастного "Поединка".

Но Куприн был верен себя, он окунался с головой во все жизненные передряги, жил среди воров, проституток, рыбаков, нищих и обездоленных, пил и дрался с ними, все это живо слушал, записывал и запоминал. Вот один из героев его цикла "Листригоны", главка "Макрель":

После публикации его рассказов рыбаки частенько говорили ему, что писатель привирает, такой рыбы и такой величины раков не существует ("Господня рыба").

Ну да, не существует. Но вымысел порой гораздо важнее и правдоподобней правды. Это уже другая действительность, с другими раками и рыбаками.

Поручик Куприн, 1914 год

Александр Куприн с рождения знал, что назван в честь Александра Невского, и видел тайный смысл в том, что появился на свет в годовщину Бородинского сражения. Кадет, юнкер, поручик пехоты, треть своей жизни он отдал служению Вере, Царю и Отечеству. Предполагал быть генералом, но стал писателем.

 

В знаменитом "Гранатовом браслете" звучит Бетховенская Largo appassionato

Или вот замечание о том, что Вторую сонату Бетховена Куприн часто слушал в семье одесского врача Л. Я. Майзельса; в дарственной надписи на книге «Гранатовый браслет» писатель благодарил жену Майзельса за то, что она “растолковала ему шесть тактов сонаты Бетховена”.

Музыковеды отмечают, что выбор писателем медленной части именно Второй сонаты в известной мере можно считать случайным — точнее, обусловленным музыкальными вкусами и пристрастиями его одесских знакомых...

Но разве это сколько-нибудь умаляет очарование "Гранатовым браслетом"? Или рассказом “Гамбринус”, только от того, что в свое время на 1-й Тверской-Ямской в Москве был ресторан "Гамбринус"? Своего рода книжный на Новом Арбате.

Ресторан очень дорогой, да и публика была совсем не та, которую описывал Куприн, и цены, и кухня. Вроде бы и как бы, как бы литература, как бы “Гамбринус”…

Но если вообразить героев Куприна в этом заведении, не желая замечать, что времена изменились, то все становится на свои места:

Вечером в Гамбринусе было так много народа, что большинству приходилось стоять, кружки с пивом передавались из рук в руки через головы и хотя многие ушли в этот день неплативши, Гамбринус торговал, как никогда. Котельный мастер принес Сашкину скрипку, бережно завернутую в женин платок, который он тут же и пропил. Откуда-то раздобыли последнего по времени Сашкина аккомпаниатора. Лешка - гармонист, человек самолюбивый и самомнительный, вломился было в амбицию. "Я получаю поденно, и у меня контракт!" - твердил он упрямо. Но его попросту выбросили за дверь и наверное поколотили бы, если бы не Сашкино заступничество.

У Куприна всегда не совпадает сегодняшнее со вчерашним.

Вот, к примеру, очерк “Рубец”, написанный им в 1927 году, в эмиграции:

Он (Пушкин) узнал однажды, что по распоряжению Бенкендорфа почта распечатывала самые интимные семейные письма и выдержки из них доводила до сведения высшего начальства. Возмущенная гордость, мужской гнев зажгли душу поэта. Не на Россию, Родину свою, он негодовал в эту минуту, а на гнусную секретную правительственную меру. Но разве осмелился бы тогда хоть один русский человек, зная, что его письма распечатываются, обругать не только правительство, а - скажем - квартального надзирателя? Россию - сколько угодно, а за непочтение к властям предержащим не угодно ли проехать в Вятку или на Кавказ?

Можно клясть сколько душе угодно начальство, правительство, но Родину - нет!

И еще:

Царь все ближе ко мне. Сладкий острый восторг охватывает мою душу и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподымают ежом волосы на голове. Я с чудесной ясностью вижу лицо Государя, его рыжеватую густую бороду, соколиные размахи его прекрасных союзных бровей. Вижу его глаза, прямо и ласково устремленные в мои.

Сравним "эти глаза напротив" с другими глазами. Из очерка «Ленин. Моментальная фотография», написанным Куприным в 21 году после посещения Ленина в Кремле. Марк Алданов считал его одним из лучших:

… на глаза его я засмотрелся. Другие такие глаза я увидел лишь один раз, гораздо позднее.

Подыскивая сравнение к этому густо и ярко-оранжевому цвету, я раньше останавливался на зрелой ягоде шиповника. Но это сравнение не удовлетворяет меня. Лишь прошлым летом в парижском Зоологическом саду, увидев золото-красные глаза обезьяны-лемура, я сказал себе удовлетворенно: «Вот, наконец-то я нашел цвет ленинских глаз!» Разница оказывалась только в том, что у лемура зрачки большие, беспокойные, а у Ленина – они точно проколы, сделанные тоненькой иголкой, и из них точно выскакивают синие искры.

Куприн не то, что любуются Лениным, но, описывая его с дотошностью портретиста проникает в самую суть его натуры:

…этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же – нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И при том – подумайте! – камень, в силу какого-то волшебства – мыслящий! Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая – уничтожаю.

На кого похож этот портрет? Ничего не напоминает?

Или литература – это всегда то, что неслучайно, несвоевременно и нелепо? А все остальное - эксмо.

Упрекнуть пестрый ряд бестселлеров на книжных полках не в чем. Они безупречны. А вот Куприна есть в чем. Безбожно врал, завидовал.

Вот - ответ Бунину за "Поединок". На присуждение Бунину Нобелевской премии Куприн откликнулся четверостишием:

 

К ПОЭТУ

 

Поэт, наивен твой обман.

К чему тебе прикидываться Фетом.

Известно всем, что просто ты Иван,

Да кстати и дурак при этом.