"Когда в Москве установили в Большом зале консерватории орган в 50 регистров, самый большой в России и в то время второй или третий по размерам в мире, мне пришло в голову показать его Льву Толстому. Он к этому отнесся очень благосклонно, назначен был день и час свидания, и мы с ним явились в новый зал. Смотрение органа продолжалось долго — это ведь был целый мир, царство многих тысяч больших и малых, крохотных и огромных труб, среди которых как в лесу мы ходили во внутренностях органа, причем было и странно и приятно смотреть, как этот бородатый старик с легкостью молодого человека (ему было уже 75 лет) взбирался на приставные лесенки и соскакивал с помостов, одновременно перекидываясь с французом-настройщиком фразами на великолепном французском языке.
Когда дело дошло до того, чтобы показать Толстому звучность отдельных регистров, я нажал крайнюю ноту органного диапазона, знаменитое «нижнее do 32-футовой октавы», и вдруг с изумлением увидел, что Толстой весь в слезах. Музыки никакой еще не было, был только один мощный и глубокий звук, и его было достаточно, чтобы вызвать у Толстого слезы".
Это отрывок из книги музыковеда Леонида Сабанеева "Воспоминания о России". А вот и он, только-только построенный для Московской консерватории величественный красавец-орган, звук которого вызвал слезы Льва Николаевича. Но первыми этот инструмент услышали парижане. На этом снимке 1900 года орган запечатлен в Salle des Fêtes (Парадный зал) во время Парижской Всемирной выставки. Здесь он и прозвучал впервые, получив золотую медаль организаторов экспозиции. «Несмотря на огромные размеры залы, вмещающей 25 000 человек, инструмент победоносно звучит и может считаться одним из лучших, построенных фирмой Кавайе», - писали парижские газеты.
После выставки, в ноябре 1900 года, орган разобрали, сложили в несколько десятков ящиков и отправили по железной дороге в Москву. С вокзала ящики доставили на подводах, запряженных лошадьми, а монтаж занял более трех месяцев. В органе Московской консерватории – 50 регистров, три клавиатуры для игры руками, одна ножная клавиатура, 3136 труб. Приемка органа состоялась вечером 6 апреля 1901 года, накануне официального открытия Большого зала консерватории. Газета «Московские ведомости» поместила подробный отчет об этом событии, из которого узнаем, что «испытание проходило в присутствии нескольких московских музыкантов, представителей печати и членов комиссии, составленной из известных московских органистов. Сооружение органа обошлось в сто тысяч франков, перевозка и установка его потребовала еще трех с половиной тысяч. Общая стоимость органа определяется, таким образом, почти в 40 тысяч рублей».
Москвичи всегда будут вспоминать с огромной благодарностью профинансировавшего строительство органа барона Сергея Павловича фон Дервиза.
[показать]
Большой зал, 1901 год. По бокам — 14 овальных портретов русских и европейских композиторов, выполненных художником Н. Бондаревским. После войны, во время борьбы с «безродным космополитизмом», решили убрать портреты немцев-композиторов, и поместить на их место русских. В 1953 году Генделя и Гайдна заменили Мусоргским и Даргомыжским, а Глюка и Мендельсона – Шопеном и Римским-Корсаковым. Заметьте, не все русские-то, среди них – поляк Шопен. Портреты Генделя и Глюка, увы, не сохранились, а Гайдна и Мендельсона – найдены и отреставрированы, теперь их можно увидеть в фойе консерватории.
Большой зал Московской консерватории после открытия стал известен благодаря акустике. Акустика Большого зала признана историческим памятником
Основное богатство органа – его трубы. Только часть из них видна на фасаде инструмента. Выполненные из металла и дерева, они спрятаны в корпусе органа. У московского Кавайе-Коля 3136 труб, а также 16 декоративных труб на верхнем ярусе в центральной части фасада.
