Всеволод Гаршин, больная совесть русской литературы, успел сделать совсем немного: все им написанное можно уместить в одну книжку и прочитать за пару дней. А для современников он стал символом эпохи, хотя не было в его жизни, кроме участия в кратковременной военной кампании, никаких выдающихся событий. Он не жертва режима, его смерть — не акт протеста, а трагический выход для измученного душевной болью человека. Но, кажется, стон душевной боли — это и есть основная нота эпохи, и Гаршин — ее камертон.
Это был честный, скромный и хрустально чистый человек. Нечто солнечное и тёплое сквозило в его интонации и взгляде.
Те, кто встречал Всеволода Гаршина, говорили о нём, что это очень красивый и даже прекрасный мужчина с грустными глазами.
Его легкая, застенчивая улыбка безмерно располагала к себе, и рекомендовала хозяина как чуткого и доброго человека. Одно только всех смущало – нестерпимо страдальческое выражение лица.
Его большие глаза зияли как огромные солнца на бледном небе. Но лицо, предельно выразительное, омрачалось какой-то глубокой и безнадёжной мыслью. Ясный взгляд пытался передать некое тайное послание, скрытую тревогу за судьбы мира. Доброта, смешанная со скорбью, ещё долгое время не отпускала и вынуждала вспоминать его светлое лицо.
Человеком он был деликатнейшим, готовым перенести любое поругание в пользу мирных отношений. Во всех воспоминаниях о Всеволоде Гаршине сквозит тайное и легкое очарование. Все, рассказывающие о нём, крайне высоко оценивают как личность Гаршина, так и его жизненную позицию.
Гаршину суждено было прожить всего 33 года. Сделал он совсем немного – небольшой томик рассказов, статей, стихотворений и писем. Большой потенциал так и не раскрылся. Не выплеснулись размышления, переживания и думы, не развернулись опасения. Но и того малого, чем поделился с нами Гаршин, вполне достаточно для понимания и определения его личности. Ведь он затронул вечные темы – войну, социальное неравенство, искусство, любовь, стремление к идеалу. Всё то, что является содержанием нашей цивилизации. Всё то, что наполняет жизнь каждого человека.
Происходил Гаршин из древнего дворянского рода. Родоначальником был мурза Гарша, перешедший из Золотой Орды на службу государю Ивану III и получивший во владение земли в Воронежской губернии.
Дед Гаршина по отцу слыл человеком жестоким и властным – тиранил соседей, сурово наказывал крепостных и даже применял на практике право primae noctis. Дед же по материнской линии являл собой полную противоположность. Он обладал добрым нравом, был вежлив, деликатен и справедлив, а к крестьянам относился настолько по-человечески, что остальные помещики называли его сумасшедшим вольнодумцем. Именно от него передалась Всеволоду Михайловичу главная черта характера – предельная кротость.
Отец Гаршина, Михаил Егорович, несмотря на крутого родителя, был человеком спокойным. Находясь на офицерской службе, он проявлял к подчинённым уважение и никогда не пользовался своим положением. Мама, Екатерина Степановна, прекрасно образованная женщина, свободно владеющая немецким и французским языками, оказала благотворное влияние на сына, привив ему с детства любовь к познанию и творчеству.
Родился Всеволод Михайлович Гаршин 14 февраля (по новому стилю) 1855 года в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровская область, Украина). Он был третьим сыном в многодетной семье. В 1855 году отец получил наследство, вышел в отставку и приобрел дом в Старобельске.
В пятилетнем возрасте маленького Всеволода часто возили в Харьков и Одессу. Поездки происходили в любое время года и отпечатались в памяти Гаршина как невероятные и сложные путешествия. Позже он писал: «Преобладающее на моей физиономии печальное выражение, вероятно, получило своё начало в ту эпоху».
В 1860 году в семье произошла драма. Мать полюбила воспитателя старших детей, известного революционера Завадского и сбежала к нему от мужа. Юный Всеволод крайне тяжело переживал разрыв родителей, и когда мать со старшими сыновьями уехала жить в Петербург, остался с отцом в деревне.
Так они прожили три года, и за это время Гаршин перечитал «такую массу книг, что не читал никогда больше». Особое впечатление произвёл на него роман «Хижина дяди Тома». Уже тогда, в столь юном возрасте, вопросы бесправия и социального гнёта беспокоили Всеволода Михайловича. Его впечатлительная душа насыщалась человеческой болью с самого детства. Позже Гаршин говорил, что такое раннее чтение взрослой литературы оказало на него скорее негативное влияние.
В 1863 году Всеволода, по настоянию матери, привезли в Петербург, а на следующий год отдали в 7-ю гимназию. Семья обосновалась на Васильевском острове. Город и особенно Нева приводила Гаршина в полный восторг, что отразилось в его первых совсем слабых и трогательных стихах.
Учился Всеволод неважно, потому что много времени тратил на постороннее чтение. Ему была интересна только литература. Хорошие отметки получал лишь за сочинения и по естественным наукам. Математику же искренне ненавидел. В конце обучения тяжело заболел, и, как он сам пишет в воспоминаниях, едва спасся после долгого лечения. Тогда же, в 1873 году, застрелился его старший брат Виктор. Чёрная тень психического нездоровья вплотную приблизилась к семье Гаршиных.
Другой старший брат, Георгий Михайлович, тоже застрелился, но уже значительно позже, в 1897 году. Это был известный в России следователь, он работал Старобельске и Харькове. Похоронен Георгий Михайлович в Старой Руссе, но как он там оказался – неизвестно. Неизвестно также, что привело его к самоубийству, но явно прослеживается какой-то злой рок, нависший над семьёй.
Становление писателя
После окончания гимназии, в 1874 году, Всеволод поступил в Горный институт. Там он увлёкся искусством и начал писать культурологические очерки. Желанная и любимая литература гармонично вошла в его жизнь и утвердилась в ней.
Окончить институт Гаршин не успел. В 1877 году началась война с Турцией, и несостоявшийся горный инженер отправился на фронт добровольцем. Участвовал в боях, получил ранение и вкусил испытаний, столь необходимых человеку творческому, рефлексирующему.
На фронте Гаршина тоже любили. Все – и подчинённые и начальники. Простые мужики быстро распознали в нём доброго и мужественного офицера. Его всячески оберегали и заслуженно считали героем. Хотя сам Гаршин никогда об этом не упоминал, ходили разговоры о его военных подвигах.
На фронте Гаршин написал первый свой рассказ «Четыре дня» и уже в нём явно обозначились взгляды и жизненная позиция Всеволода Михайловича – стойкое неприятие зла в любой форме. Осуждение насилия и несправедливости пройдёт лейтмотивом через всё его творчество. Рождение самого доброго русского писателя случилось именно тогда, на русско-турецкой войне, в гуще человеческого страдания.
Популярность Гаршина возникла моментально. Он привлёк к себе читателей не только мощным дарованием, но и своей судьбой – судьбой писателя-воина, судьбой героя. Сам, вкусив трудностей военных будней и находясь под сильным влиянием картин Василия Верещагина, Всеволод Михайлович описывал войну спокойно, тихим печальным шёпотом. Краски не сгущал и не взвинчивал воображение. Хотя он прекрасно видел, как это делается в прессе. Например, в рассказе «Трус» Гаршин тонко изобразил человека с пылким воображением и ранимой душой, мечтающего отдать жизнь за народ и, одновременно, не понимающего царящего в обществе ура-патриотизма.
Ужасы войны в его рассказах не кошмарны, не гипертрофированы и не выпячены. Они обыденны и этим страшны. Герои Гаршина попадают в жуткие с точки зрения обывателя ситуации, приспосабливаются к ним и привыкают. На физическом уровне они принимают новую реальность и страдают только душевно, пытаясь осмыслить страшную беду, случившуюся одновременно со всеми людьми
Ещё во время учёбы в Горном институте Гаршин сблизился с кружком молодых художников и стал завсегдатаем их собраний. На встречах, кроме прочего, обсуждались его рассказы, их критиковали и хвалили, ими восхищались и тем мотивировали автора на дальнейшее творчество. Отношения между членами кружка были предельно тёплыми, а суждения искренними.
Возникшее во второй трети XIX века Товарищество передвижных выставок не исчерпывалось просто живописью, а имело принципиальную зависимость от литературы. Некоторые, например Бенуа, считали такое положение ущербным, порочащим чистую и свободную живопись. Другие же, во главе со Стасовым, напротив видели в такой зависимости колоссальный прорыв – одухотворение красок с помощью слова.
Перов, Репин, Саврасов и Васнецов вкушали тот же воздух творчества, что Некрасов, Достоевский, Успенский и Писарев. Сюжеты из рассказов и романов перетекали на полотна и наоборот, яркое живописное высказывание проявлялось на страницах мастеров пера. Художники и литераторы заражали друг друга образами и гражданской позицией.
Гаршин был близок передвижникам по творческому почерку, впечатлительному и склонному к глубоким раздумьям. На его рассказы, несомненно, повлияли работы Верещагина, Ярошенко и Репина. Но и влияние Гаршина было бесспорным.
Гаршин отрицал «искусство ради искусства» и считал, что художник или писатель имеет право на существование только как учитель, ищущий и стремящийся к правде и истине, исповедующий идеалы красоты и пробуждающий эти чувства в зрителях.
Художники-передвижники видели в Гаршине передвижника-писателя, полностью совпадающего с ними по духу и устремлениям. Всеволод Михайлович формулировал главную идею передвижных выставок – идею бесконечного служения искусству и народу.
Для передвижников он был идеальным зрителем и критиком. Но критиком не художественным, а идейным. Он говорил, что «техника» его совсем не интересует и отстранялся от разговоров о «колорах» и перспективах. Гаршин оценивал только воздействие работы на сознание и был предельно далёк от любого формализма. Ему претило искусство, не ставящее общественных задач. Да и зритель в конце 70-х годов XIX века думал также и ждал от живописи не формы, а инструмента для усиления общественного блага. Как это было в стихах Николая Некрасова, в прозе Фёдора Достоевского и Глеба Успенского.
Свои размышления о предназначении искусства Гаршин представил в знаменитом рассказе 1879 года «Художники».
«Художники» – один из ключевых рассказов Всеволода Михайловича, квинтэссенция его взглядов и мучительных раздумий. Опубликованный в «Отечественных записках», он имел оглушительный успех. Рассказ не только раскрывает позицию Гаршина, но и является отзвуком дебатов, борений и дум величайших представителей отечественного искусства того времени. Рассказ ведётся от лица двух художников, Рябинина и Дедова, товарищей по академии художеств.
Дедов, человек с достатком, полностью посвятил себя живописи. Он трудолюбив, пишет в основном пейзажи, много работает над техникой – его занимает игра света и способы её воплощения. Дедова совершенно не заботит, что будет с его картиной дальше. Ему важен процесс и эстетическое впечатление. Рябинин же, напротив, постоянно занят вопросом о смысловой нагрузке картины и считает работу художника социально значимой.
«Добрый и невинный как сам пейзаж» Дедов показал Рябинину «глухаря», рабочего заклёпщика котлов, человека тяжелейшего и низкооплачиваемого труда. Потрясённый Рябинин, ратующий за социальное покаяние, решается писать этого несчастного глухаря. Дедову непонятно желание Рябинина. Он не приемлет натурализма в живописи и не любит «мужицкой темы» в искусстве. Рассказы Успенского и Решетникова о тяжёлой жизни простого народа вызывают в нём лишь отвращение.
«Бурлаков» Репина и «Кочегара» Ярошенко Дедов считает чистым уродством. Он верит, что в живописи должна преобладать гармония, изящество, радость и красота. Рябинин же видит в этом направлении социальное оправдание искусства.
Сам Репин, конечно, в споре художников поддержал бы Рябинина, но, делая иллюстрацию к рассказу, он изобразил себя в роли Дедова, а Рябинину придал черты Гаршина.
В Гаршине Репина привлекло нечто невиданное в других – редчайшая скромность, трогательность и яркая фотогеничность. Художник сразу обратил внимание на глаза Всеволода Михайловича – светло-карие, с длинными ресницами. Он был потрясён их стыдливостью и на всю жизнь запомнил гаршинский взгляд. Лишь однажды, в 1905 году, он встретил похожие глаза. Глаза другого гения русской литературы, Леонида Николаевича Андреева. Репин писал в воспоминаниях, что они были удивительно похожи, Гаршин и Андреев, и взглядом, и чрезвычайной красотой, и деликатнейшим характером. Только внешне Андреев был несколько выше ростом и крупнее.
Гаршину Репин тоже очень понравился. Привлекал, конечно, талант, но Гаршин оценил и личные качества Ильи Ефимовича – простоту и мягкость в общении, при этом сильный характер и острый ум. Репин написал самый известный портрет Гаршина. По нему, собственно, мы и можем почувствовать глубочайшую грусть Всеволода Михайловича. Образ томящегося от несовершенства мира человека так западает в душу, что кажутся нелепыми наши насущные трудности и проблемы. Взгляд Гаршина, одновременно вопрошающий и истошный, трогательный и смиренный, обязательно находит свой отклик в душе неравнодушного человека.
В картинах Репина «Не ждали» и «Иоанн Грозный и его сын Иван» лицо Гаршина стало прообразом вернувшегося народовольца и сына Иоанна Грозного. Гаршин с удовольствием согласился позировать другу. Он высоко ценил именно эти две картины и считал, что они не имеют аналогов в русской живописи по силе воздействия на зрителя.
Гаршин имел дар тонкого и кропотливого наблюдения. Он подмечал каждую мелочь, каждое лёгкое душевное движение. Не зря он любил то, что требует особой точности взгляда – живопись и естественные науки.
Чехов, большой поклонник и творческий продолжатель Гаршина, тоже блистательно использовал новеллу как уникальную форму честного и доверительного рассказа. А своему учителю, Гаршину, Антон Павлович посвятил рассказ с говорящим названием «Припадок».
В конце жизни Гаршин вынашивал план большого романа. Он хотел отходить от внутренних проблем человека к проблемам глобальным. Но грандиозные творческие планы не осуществились – жестокая реальность внесла свои коррективы.
В начале 1880-ых годов Гаршин пережил тяжёлый душевный кризис и с особенной чуткостью воспринимал реальность. Измученный тяжёлыми думами писатель искал образ, олицетворяющий мировое зло, чтобы выявить его и уничтожить, пусть даже личной жертвой. Итогом этой внутренней борьбы стал гениальный рассказ 1883 года «Красный цветок», в котором каждая буква была пронизана собственным переживанием.
В 80-е годы Гаршина очень занимала толстовская теория непротивления злу насилием. Соглашаясь с Толстым в том, что насилие — зло, он категорически не был согласен с идеей непротивления злу. В 1885 году специально ездил к Толстому спорить о его учении; в этой поездке сошелся с издательством "Посредник", которое распространяло идеи Толстого, и стал писать для народного чтения. Написал среди прочего сказку "Гордый Аггей" — о царе, который наказан нищетой и унижением. Гордый царь раскаивается. Когда срок наказания кончается, он больше не хочет быть царем, уходит к нищим и становится поводырем слепцов — не нищим даже, а слугой нищих. Толстой сам хотел пересказать эту легенду, но не стал, прочитав, как это сделал Гаршин.
В середине 80-х болезнь Гаршина приняла циклический характер: зимой он был работоспособен, весной начиналась бессонница и тоска, и только к осени он снова приходил в себя. Каждое его публичное чтение было триумфальным — с восторгами, овациями, ношением на руках. Умение Гаршина чувствовать чужую боль, искренний протест против насилия и несправедливости, ясное ощущение фундаментальной трагичности жизни — и при этом готовность бороться со злом — все это было близко читателям 80-х.
Весной 1887 года Гаршин ездил в Крым. Может быть, новые счастливые впечатления несколько отодвинули болезнь: в ту весну он чувствовал себя хорошо. В Петербург он вернулся полный новых замыслов, собирался писать роман о Петре Великом. Но летом ему стало так плохо, что работать он уже не мог. Осенью стало еще хуже: Гаршин все чаще говорил о том, что он в тягость родным, что мечтает о том, чтобы кто-то из друзей убил его, когда он сойдет с ума, — это стало такой навязчивой идеей, что жена вынуждена была пообещать ему, что сделает это. Состояние его усугубилось тяжелой семейной драмой, которая завершилась тем, что Гаршина прокляла его мать.
Весной 1888 года, предвидя ухудшение своего состояния, Гаршин стал собираться в Кисловодск, но... Накануне отъезда он бросился в лестничный пролет своего дома. Высота была небольшой; он упал на большую печь, попал ногой в щель между печью и стеной, не разбился, а только сломал ногу. Некоторые современные врачи считают, что, возможно, осталась незамеченной травма головы — иначе трудно объяснить то, что случилось потом. Жена нашла Гаршина в подъезде, позвала на помощь. Его отвезли в больницу, там он потерял сознание и 5 апреля 1888 года Всеволод Михайлович Гаршин умер, не приходя в себя.
На похороны его собралась, кажется, вся столичная интеллигенция. Гроб несли на руках. Над могилой читали стихи и произносили речи.
Очень скоро для одних Гаршин стал символической жертвой мрачной эпохи, для других — жертвой безумия, безвременно сгубившего талант. Но здесь невозможно никакое "или — или"; как Блок позднее сказал о героине своей "Железной дороги" — "любовью, грязью иль колесами она раздавлена — всё больно" — так и Гаршин, что бы его ни раздавило, умер от боли. От своей способности остро чувствовать любую человеческую боль — и откликаться на нее собственной болью, с которой ни сам он не умел справиться, ни искусство, ни наука.
