Любопытно, что моя любовь к оперным фантазиям Листа возникла не напрямую, а благодаря… Марии Каллас, с творчеством которой я познакомился лишь после её смерти.

Как это обычно бывает, в память о ней было показано очень много передач, вышло много книг и были переизданы все записи. Вот тогда-то меня и охватил этот «жар», я полюбил её искусство во всей его полноте, а не одно только пение. Оно стало для меня полнейшим откровением. И я так увлёкся её беллиниевской Нормой, что сам начал учить листовскую парафразу «Норма», в свою очередь покорившую меня гениальностью.

Это было не какое-то попурри из «любимых мелодий», а творение, созданное гением, подчиняющееся законам музыкальной архитектуры, совершенное по глубине проникновения в образы персонажей, написанное с использованием невиданных до той поры фортепианных средств, но не в качестве самоцели, а ради служения музыкальной идее!

Подтверждением моего увлечения этой парафразой стали слова Бузони:

«Кто не был захвачен магическим моментом молитвенного обращения Нормы к своему изменнику-возлюбленному со словами: «Какое сердце предаёшь ты, какое сердце ты теряешь» (на фоне барабанной дроби на PP в басу), тот никогда не сможет до конца осознать гениальность Листа».

И вот, выучив «Норму» и записав её на диск, я приготовил программу из произведений Листа, посвящённую памяти Марии Каллас, и сыграл её в Дюссельдорфе в 1987 году, в день 10-летия со дня её смерти. В программу вошли некоторые отрывки из итальянского «Года странствий» в знак любви к Италии, открывшей миру талант этой дивы, и парафразы Листа из опер, прежде всего связанных с именем Марии Каллас, – «Нормы», «Лючии», «Трубадура» и «Аиды».

Так любовь к итальянской опере и к её гениальному протагонисту в лице Марии Каллас сблизила меня с творчеством Листа ещё больше.

И тут был ещё один важный аспект. Я совершенно влюбился в Италию, а выиграв в 1978 году конкурс имени Бузони, я получил возможность побывать с концертами во всех её городах. И тогда я не мог не обратиться ко 2-му году «Странствий» Листа, который выразил в этом произведении свою любовь к Италии. Я обожаю Италию эпохи Возрождения и увидел в композиторе своего союзника, влюблённого в тот же предмет.

– Приёмы изобразительности, которые использует композитор в этом цикле, позволяют говорить о создании им принципов новой музыкальной формы, о новых путях сочинения музыки, которые он показал своим коллегам-композиторам следующих десятилетий. Какие художественные особенности пьес цикла «Годы странствий» особенно дороги для вас?

– Первая пьеса этого цикла, «Обручение девы Марии», написана Листом по известной картине Рафаэля, которая находится в миланском музее Брера. Это одна из моих любимых картин, а благодаря Листу я смог её не только увидеть, но и услышать.

В начале пьесы слышен спокойный колокольный мотив, разливающийся в ясном итальянском небе, затем он продолжает звучать в сопровождении эоловых арф. Их звуки приближаются, и на фоне эфирных гармоний слышно тихое и торжественное хоровое пение, следующее после завершения ритуала обручения. В нём как будто раздаются нежные вопросы и ответы.

Прославляя святой союз, хор звучит всё громче, на фоне усиливающегося мотива колоколов хоровое пение достигает подлинного религиозного экстаза, переходящего в экстатический ритуальный мотив обручения. Играя эту пьесу, я как будто инсценирую её, используя все компоненты спектакля, в том числе и световую режиссуру, расцвечивая в середине пьесы по-разному чередующиеся си-бемоль мажор и ре-бемоль мажор, как бы передающие золотой глянец возвышающегося на холме храма.

Очень много значат для меня и другие пьесы этого цикла. Когда я играю «Мыслителя», у меня ощущение, как если бы я сам лепил эту статую Микеланджело, – такую гранитную фактуру ей придал Лист.

Любимые мои пьесы 3-го, «Римского», года – две тренодии (надгробные песни) «Кипарисы виллы д’Эсте», которые погружают нас в мир вагнеровских гармоний, в особенности «Тристана», и «Фонтаны виллы д’Эсте» – мистически-религиозная и уже совершенно импрессионистическая пьеса, предваряющая Равеля и его «Игру воды».

Последняя пьеса 1-го, швейцарского, года – «Женевские колокола» мне тоже очень дорога. Я вижу, я слышу в ней нежные колокола, звенящие в утренней дымке над Женевским озером, затем в теноровом регистре чарующе-нежную песню, после которой во всеуслышание звучит упоительный гимн любви.

Листовский экстаз носит, как правило, религиозный католический характер, в его истоке – глубокие душевные переживания, которые проявлялись в декоративно-риторических или театральных формах и двигались в сторону гуманистического свободомыслия. Не случайно в клерикальных кругах композитора нередко называли «Мефистофель в сутане».

Ещё в раннем возрасте с подачи своего отца, Адама, Лист увлёкся легендами о монахах ордена францисканцев, в частности о двух святых Францисках – из Ассизи и из Паолы (Лист был даже назван в честь второго). Обе эти легенды Лист одухотворил музыкой, они принадлежат к числу его самых гениальных и прогрессивных для того времени произведений, открывших новые пути композиторам ХХ века.

В легенде «Святой Франциск проповедует птицам» мы как будто слышим, как щебечущие птицы слетают с ветвей, садятся на землю, окружая Франциска, который прославляет Бога. Когда звучит тема Франциска, вы наверняка подумаете: да ведь это «Парсифаль», торжественный марш к святому Граалю!

Не случайно Вагнер говорил Листу: «А это я у тебя украл», на что тот угрюмо отвечал: «Тогда это наконец будет услышано!»

Как композитор Лист опережал своё время, был все менее понят, что заставило Арнольда Шенберга заметить:

«В то время как наследие Вагнера слишком совершенное, чтобы к нему можно было что-то добавить, Лист, особенно своим поздним творчеством (чего стоит одна только «Багатель без тональности») настежь открыл ворота в современную музыку!»

Такого же мнения был и Барток. Возьмём этюд «Шум леса», своим изобразительным письмом создающий эффект шуршащих листьев на колышущихся деревьях, – это же предвестник «Колоколов сквозь листву» Дебюсси. Об «Игре воды» Равеля я уже говорил, а щебечущие птицы в первой легенде – да весь «Каталог птиц» Мессиана вышел оттуда!

Не могу здесь не сказать и о второй легенде – «Святой Франциск шагает по волнам». Это просто шедевр, вы буквально видите монаха, раскинувшего под собой свой плащ, который заменил ему лодку и по которому он идёт по волнам, чтобы добраться до другого берега. Волны бушуют под ним всё сильнее, но его мощный дух и непоколебимая вера творят чудо, и он достигает Сицилии.

Всё это мы видим в музыке. А в коде слышится прежде всего не триумф, но смирение, и лишь в самом конце Лист даёт нам, современным слушателям, почувствовать его собственный религиозный восторг от случившегося чуда!

Борис Блох: «Красота музыки Листа открылась мне благодаря Марии Каллас»