Стихи о русской словесности

 

Не для славы жили, не для риска,
вольной правдой души утоля.
Тяжело Словесности Российской.
Хороши ее Учителя.

2

 

Пушкин, Лермонтов, Гоголь — благое начало,
соловьиная проза, пророческий стих.
Смотрит бедная Русь в золотые зерцала.
О, как ширится гул колокольный от них!

И основой святынь, и пределом заклятью
как возвышенно светит, как вольно звенит
торжествующий над Бонапартовой ратью
Возрождения русского мирный зенит.

Здесь любое словцо небывало значимо
и, как в тайне, безмерны, как в детстве, чисты
осененные светом тройного зачина
наши веси и грады, кусты и кресты.

Там, за ними тремя, как за дымкой Пролога,
ветер, мука и даль со враждой и тоской,
Русской Музы полет от  Кольцова до Блока,
и ночной Достоевский, и всхожий Толстой.

Как вода по весне, разливается Повесть
и уносит пожитки, и славу, и хлам.
Безоглядная речь. Неподкупная совесть.
Мой таинственный Кремль. Наш единственный храм.

О, какая пора б для души ни настала
и какая б судьба ни взошла на порог,
в мирозданье, где было такое начало —
Пушкин, Лермонтов, Гоголь,- там выживет Бог.

Борис  Чичибабин воспитывался в семье офицера, учился в Чугуевской 1-й школе с 5-го по 10-й класс. Здесь он уже постоянно посещал литературный кружок, публиковал свои стихи в школьной и даже городской газете под псевдонимом Борис-Рифмач.

По окончании школы Борис поступил на исторический факультет Харьковского университета. Но война прервала его занятия. В ноябре 1942 Борис Полушин был призван в армию,.

После войны Борис решил продолжать учебу в Харьковском университете, на филолога. После первого курса готовился сдавать экзамены сразу за два года, но ему было не суждено получить высшее образование.
Дело в том, что он продолжал писать стихи — и во время воинской службы, и в университете. Написанное — «издавал»: разрезал школьные тетради, превращая их в книжечки, и давал читать многим студентам. Тогда-то он и стал подписываться фамилией матери — Чичибабин.

 

В 1946-м году Борис Чичибабин написал крамольную песенку "Мать моя посадница", где были, такие строки:

 

Пропечи страну дотла,

Песня-поножовщина,

Чтоб на землю не пришла

Новая ежовщина!

Такие стихотворения не могли пройти незамеченными для власти, и в июне 1946-го года Чичибабин был арестован и осуждён на 5 лет лагерей за антисоветскую агитацию. Наказание отбывал в Вятлаге.

Освобожденный в 1951-м году, он зарабатывал на жизнь случайными работами, пока не окончил в 1953-м году бухгалтерские курсы. Работал бухгалтером в домоуправлении и таксомоторном парке...

До 1963-го года Чичибабин писал стихи в стол. Благодаря самиздату с ними познакомились Маршак и Эренбург, Слуцкий и Шкловский и их стараниями в 1963-м году вышли два стихотворных сборника поэта одновременно в его родном Харькове и в Москве, в которых отсутствовали его главные стихи, а те, что вошли в сборники, были изуродованы цензурой...

Тогда же в 1963-м году им была написана пронзительная "Молитва", о публикации которой в то время не могло быть и речи...

С 1964-го по 1966 гг. он руководил литературной студией, которая была закрыта в 1966-м году по идеологическим соображениям.

Чичибабин вынужден был снова устраиваться на конторскую работу и с 1966 по 1989 годы работал в Харьковском трамвайном депо в должности экономиста-товароведа.

 

В 1967-м году им было написано великолепное стихотворение:

Уходит в ночь мой траурный трамвай.

Мы никогда друг другу не приснимся.

В нас нет добра, и потому давай

простимся.

Кто сочинил, что можно быть вдвоём,

лишившись тайн в пристанище убогом,

в больном раю, что, верно, сотворён

не Богом?

При желтизне вечернего огня

как страшно жить и плакать втихомолку.

Четыре книжки вышло у меня.

А толку?

Я сам себе растлитель и злодей,

и стыд и боль как должное приемлю

за то, что всё придумывал – людей

и землю.

А хуже всех я выдумал себя.

Как мы в ночах прикармливали зверя,

как мы за ложь цеплялись, не любя,

не веря.

Как я хотел хоть малое спасти.

Но нет спасенья, как прощенья нету.

До судных дней мне тьму свою нести

по свету.

Я всё снесу. Мой грех, моя вина.

Ещё на мне и все грехи России.

А ночь темна, дорога не видна...

Чужие...

Страшна беда совместной суеты,

и в той ничто беде не помогло мне.

Я зло забыл. Прошу тебя: и ты

не помни.

Возьми все блага жизни прожитой,

по дням моим пройди, как по подмостью.

Но не темни души своей враждой

и злостью.

1967

Чичибабину было в высшей степени свойственно качество, которое составляет уникальную особенность русской культуры — всякую чужую боль он ощущал как свою собственную. А через собственную боль он шёл к ощущению боли гражданской, общечеловеческой. Чувство личной вины и ответственности — родовые качества поэзии Чичибабина.

 

Сонет Марине

 

За певчий бунт, за крестную судьбу,
по смертный миг плательщицу оброка,
да смуглый лоб, воскинутый высоко,
люблю Марину — Божию рабу.

Люблю Марину — Божия пророка
с грозой перстов, притиснутых ко лбу,
с петлей на шее, в нищенском гробу,
приявшу честь от родины и рока,

что в снах берез касалась горней грани,
чья длань щедра, а дух щедрее длани.
Ее тропа — дождем с моих висков,

ее зарей глаза мои моримы,
и мне в добро Аксаков и Лесков —
любимые прозаики Марины.

В 1973 Чичибабина исключают из СП СССР. Интересно, что для начала от него потребовали передать в КГБ свои стихотворения, которые он читал там-то и там-то. Он должен был сам подготовить печатный текст, чтобы «там» смогли разобраться в деле. Друзья советовали Чичибабину переслать наиболее невинные стихи, но Борис Алексеевич так делать не умел и отослал самые важные для себя сочинения — те, которые отчаянно прочитал на своём пятидесятилетии в Союзе писателей: «Проклятие Петру» и «Памяти А. Т. Твардовского».

 

В 1973 Чичибабина исключают из СП СССР. Интересно, что для начала от него потребовали передать в КГБ свои стихотворения, которые он читал там-то и там-то. Он должен был сам подготовить печатный текст, чтобы «там» смогли разобраться в деле. Друзья советовали Чичибабину переслать наиболее невинные стихи, но Борис Алексеевич так делать не умел и отослал самые важные для себя сочинения — те, которые отчаянно прочитал на своём пятидесятилетии в Союзе писателей: «Проклятие Петру» и «Памяти А. Т. Твардовского».

Памяти Твардовского

 

Иной венец, иную честь,
Твардовский, сам себе избрал ты,
затем чтоб нам хоть слово правды
по-русски выпало прочесть.

Узнал, сердечный, каковы
плоды, что муза пожинала.
Еще лады, что без журнала.
Другой уйдет без головы.

Ты слег, о чуде не моля,
за все свершенное в ответе…
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия — родина моя?

И если жив еще народ,
то почему его не слышно
и почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?

Ведь одного его любя,
превыше всяких мер и правил,
ты в рифмы Теркина оправил,
как сердце вынул из себя.

И в зимний пасмурный денек,
устав от жизни многотрудной,
лежишь на тризне малолюдной,
как жил при жизни одинок.

Бесстыдство смотрит с торжеством.
Земля твой прах сыновний примет,
а там Маршак тебя обнимет,
«Голубчик,- скажет,- с Рождеством!..»

До кома в горле жаль того нам,
кто был эпохи эталоном —
и вот, унижен, слеп и наг,
лежал в гробу при орденах,

но с голодом неутоленным,-
на отпеванье потаенном,
куда пускали по талонам
на воровских похоронах.

1971

1979-ом, в разгар брежневского застоя,  Борис Чичибабин призывал к действиям:

Покуда есть охота,
покамест есть друзья,
давайте делать что-то,
иначе жить нельзя.

Ни смысла и ни лада,
и дни, как решето, -
но что-то делать надо,
хоть неизвестно что.

Ведь срок летуч и краток,
Вся жизнь - в одной горсти,
так надобно ж в порядок
хоть душу привести.

Давайте что-то делать,
чтоб духу не пропасть,
чтоб не глумилась челядь
и не кичилась власть.

Никто из нас не рыцарь,
Не праведник челом.
Но можно ли мириться
с неправдою и злом?

Давайте делать что-то
и - черт нас побери-
поставим Дон-Кихота
уму в поводыри

Пусть наша плоть недужна
и безыcходна тьма,
но что-то делать нужно,
чтоб не сойти с ума.

 

В 1987 поэта восстанавливают в Союзе писателей (с сохранением стажа) — восстанавливают те же люди, которые исключали. Он много печатается.

13 декабря 1987  Чичибабин впервые выступает в столичном Центральном Доме литераторов. Успех колоссальный. Зал дважды встает, аплодируя. Со сцены звучит то, что незадолго до этого (да многими и в момент выступления) воспринималось как крамола. Звучит  «Не умер Сталин» (1959)

Сними с меня усталость, матерь Смерть.
Я не прошу награды за работу,
но ниспошли остуду и дремоту
на мое тело, длинное как жердь.

Я так устал. Мне стало все равно.
Ко мне всего на три часа из суток
приходит сон, томителен и чуток,
и в сон желанье смерти вселено.

Мне книгу зла читать невмоготу,
а книга блага вся перелисталась.
О матерь Смерть, сними с меня усталость,
покрой рядном худую наготу.

На лоб и грудь дохни своим ледком,
дай отдохнуть светло и беспробудно.
Я так устал. Мне сроду было трудно,
что всем другим привычно и легко.

Я верил в дух, безумен и упрям,
я Бога звал — и видел ад воочью,-
и рвется тело в судорогах ночью,
и кровь из носу хлещет по утрам.

Одним стихам вовек не потускнеть,
да сколько их останется, однако.
Я так устал! Как раб или собака.
Сними с меня усталость, матерь Смерть.