из серии " история в лицах"
31-10-2011 10:16
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
Это цитата сообщения Duchy Оригинальное сообщение
Александринский институт благородных девиц
Между тем образование уже давно стало необходимой частью воспитания сословной дворянской корпорации. Институты благородных девиц, открытые по указу Екатерины II еще в 1764 году, были призваны одухотворить нравственные потребности дворянки, дать ей первоклассное, хотя и специфическое образование. Оно включало в себя обучение языкам, русской словесности, музыке, танцам, рисованию, рукоделию, но уже и тогда обязательными для изучения считались основы математики и физики. Учили в институтах очень хорошо, и образование приобреталось качественное.
Для открытия института орловские дворяне должны были собрать 220 тысяч рублей. Николай I разрешил добавить к этой сумме доходы от имений покойной графини Анны Александровны Орловой-Чесменской. Ее имения находились в Московской, Орловской и Ярославской губерниях.
Место под институт отвели в дворянской части города на Полесской площади, где до 1847 года стоял деревянный театр. В начале 1865 года здание института было полностью отстроено. 6 февраля 1865 года оно было освещено Преосвященным Поликарпом в присутствии губернатора Н. В. Левашова, попечительницы института А. М. Апраксиной и многочисленных гостей. Первой начальницей Орловского института стала Агнесса Александровна фон Вессель.
Огромный и сложный институтский комплекс размещался на территории, ограниченной улицами Салтыкова-Щедрина, Октябрьской, Полесской и современным Бульваром Победы. Само трехэтажное здание с домовой церковью во имя Святой Анны, матери Пресвятой Богородицы, стояло по красной линии от Дома творчества детей и юношества имени Ю. А. Гагарина до Бульвара Победы, который раньше назывался Школьным переулком и размещался чуть левее современного уровня. Школьный переулок, кстати, назывался так потому, что был переименован из Институтского. В самом начале 30-х годов в бывшем помещении института разместили 32-ю школу, и переулок переименовали в Школьный, снизив, таким образом, его «социальный» статус.
До реформ Александра II такие институты были закрытыми учебными заведениями, причем настолько закрытыми, что до выпуска девочек не отпускали домой даже на каникулы, а еженедельные свидания с родными происходили в присутствии классных дам. Разумеется, выйдя из стен своей альма-матер, институтка иногда не знала элементарных вещей и радовалась мелочам, которых была лишена в течение десяти лет своего детства. Она, например, не знала, как расплатиться с извозчиком, подчас слишком эмоционально реагировала, когда видела, допустим, кошку, ибо в казенном доме не допускалось пребывание животных, была излишне прямолинейна, ибо институтское братство ценило справедливость как высшую ценность и проч. Ее внешность также несла в себе признаки сословия. По моде начала и середины XIX века дворянка должна была быть тоненькой, бледной, чуть эфемерной, с маленькой ручкой, изящной ножкой и т.д. Эта внешность так восхищала дворян Александровского и Николаевского времени. Ее потом так сильно критиковали народники второй половины века XIX. Но! Институты уступали требованиям сословия, культивируя подобные признаки родового отличия, поэтому до реформ Александра II питание институтки было несбалансированным, отличалось отсутствием витаминной пищи, и вообще было довольно скудным, ибо считалось, что девочка не ест много. Такое питание вызывало частые анемии — воспитанницы тайно ели мел, грызли грифели, что иногда вызывало графитное отравление и проч. Дети страдали от недостатка движения, поскольку танцы стояли в расписании раз или два в неделю и положения не спасали. Приличия требовали, чтобы и на перемене воспитанницы вели себя чинно, не кричали и не бегали.
Одеты девочки были по моде времен супруги Павла I императрицы Марии, которая и утвердила указ об их одежде. Институты вообще входили в ее ведомство. Оно так и называлось: «Ведомство Императрицы Марии». Когда белые пелеринки, фартучки и платья на многочисленных крючках вышли из моды, девицы очень негодовали, что их вынуждают по-прежнему носить то же самое. Однако потом одеяние такого рода стало старинным, и с ним примирились. Далее все привыкли к нему как к форме, и именно в ней институтки предстают перед нами на фото, волей случая сохранившихся.
Здание Александринского института явилось подлинным украшением губернского центра. Величественное, трехэтажное, классической постройки, оно было обращено фасадом к парку и к современному Музею Изобразительных Искусств. (Заметим, что три институтских этажа — это все наших шесть). Жаль, что никто из орловских фотохудожников не отснял его портала — территория была закрыта для посторонних. На современную улицу Салтыкова-Щедрина, тогда Борисоглебскую, выходила часть строения, выдававшая его строгую красоту, но там не было парадного входа.
Хотя Орловский институт был выстроен по традиционному проекту для учреждений такого рода, здание имело большое количество нововведений, среди которых важное место занимала уникальная система парового отопления, современные по тем временам ванные комнаты, иначе устроенные подсобные помещения и т.д. Для своего времени строение было образцовым.
Но главное новшество заключалось в том, что была изменена сама система дворянского женского образования. Этому Орловский институт был обязан реформам Александра II, перевернувшим устоявшуюся систему. Орловский институт, получивший имя этого императора, сразу оказался в числе передовых учебных заведений своего времени. По указанию царя тогда уже была произведена ревизия содержания образования — оно стало современным. Огромные изменения произошли в преподавании русского языка и литературы, истории, географии. Вводились математика и физика качественно иного уровня, космография. Последний класс становился педагогическим. Гимнастика, теннис, движение стали необходимыми элементами воспитания. Помимо традиционного музыкального образования и изобразительного искусства, институт учил домоводству. Изменился институтский рацион. Девочкам разрешили проводить в кругу семьи рождественские, пасхальные и летние каникулы.
Забегая вперед, скажем, что институтское образование ценилось в обществе. Выпускницы институтов со времен Александра II могли преподавать не только дома, но в гимназиях. Мы знаем, например, что сестра знаменитого орловского доктора Владимира Ивановича Турбина Елена Ивановна по окончании Петербургского Еленинского Института благородных девиц стала преподавателем словесности Первой Орловской мужской гимназии, считавшейся элитной.
Летом 1867 года Александр II с сыном Владимиром посетил Институт благородных девиц в Орле, прибыв в учебное заведение специально. Вся Московская и Болховская улицы, по которым следовали высокие гости, были заполнены народом и украшены флагами, зеленью, коврами и цветами.
А в Институте с утра томились в волнении и нетерпении. К встрече готовилось и начальство, и воспитанницы — событие, конечно, представлялось очень значительным. Любопытство, безусловно, возбуждал и 20-летний красавец Владимир, сын царя. Законоучитель учебного заведения священник Макарий Трифонович Троицкий отслужил тогда божественную литургию, на которой присутствовал император. Александр долго беседовал с девочками, «кушал чай», принимал детское рукоделие. Неизвестно, отдал ли царь орловским институткам свой платок. Обыкновенно в Москве и Петербурге царь сразу вручал девочкам свой носовой платок с императорским вензелем, потому что бывали случаи, когда девчонки тайно уносили платок как реликвию, разрезали его потом на мелкие кусочки и делили между собой. Операцию похищения обычно производила какая-нибудь отчаянная «мовешка» (в переводе с французского «плохишка». Противоположностью мовешки считалась «парфетка», что значит «идеальная, совершенная»).
Александр легко расставался с платком, но просил не трогать его собаку Милорда. Царский пес был чрезвычайно покладистого характера и терпеливо ждал, пока маленькие ножнички не перестанут выстригать его шерсть, чтобы оставить ее кусочки себе на память. Выглядел Милорд после таких операций удручающе. Не раз и не два маленькие ножнички стригли также и царскую шубу: частички ее меха считались за редкий сувенир. Но про шубу царь молчал, ему было неудобно говорить о какой-то там шубе. Наш царь был джентльмен. Конечно, Орловский институт на момент того посещения Александра существовал всего два года, и наши девочки еще вряд ли были столь бесстрашны как столичные штучки. Им, наверное, и в голову не пришло бы портить царские вещи, но платок, вероятно, по традиции они все же получили.
Второй раз семья Александра II навестила институток в конце июля 1869 года. Тогда вместе с царем в Орел прибыли его супруга Мария Александровна, великий князь Николай Николаевич-младший и дети — 9-летний Павел и 16-летняя Мария. Супруга и дочь императора отправились в Институт, где их уже ожидали. Молоденькая великая княжна и ее сверстницы оказались очень интересными друг другу. Ласково прощаясь с девочками, начальницей института и попечительницей А. М. Апраксиной, императрица пожалела, что парк еще недостаточно тенист.
Да! Тогда институтский парк еще был очень молод. В альбоме Веры Исаковой видно, какими густыми стали парковые аллеи к 1913 году, как разрослись деревья. Теперь это был роскошный уголок природы в центре губернского Орла.
Однако кроме институток этот парк никто не навещал. Это была «вотчина» воспитанниц. Это для них тут имелись летние беседки, скамейки, качели и теннисный корт. Руководствуясь новыми принципами физического воспитания, в институте поощрялось катание на лыжах.
И тут мы сделаем существенную оговорку. При всем том, что правила послеалександровского времени не были чрезмерно жесткими, и институтки могли на каникулах проводить время дома, не забудем, что это были закрытые учебные заведения. Девочки никогда не появлялись на улицах города в одиночестве. Не раз приходилось читать и слышать в орловских средствах массовой информации, что «на улицах Орла легко можно было встретить институтку». Но этого просто не могло произойти!
Иногда девочки, предводительствуемые швейцаром и классной дамой, чинно совершали прогулку вокруг ограды здания. Иногда с лыжами они шли кататься на Орлик в сад Гермут — это известный нам сад Дворянского гнезда, в котором был зарезервирован специальный участок для подобного, скрытого от нескромных глаз, катания. Редко-редко воспитанницы направлялись в Кадетский корпус на бал. Несколько чаще кадеты строем приходили на такие же мероприятия в Институт. Когда в городе устраивались совместные балы гимназистов и гимназисток, тоже, впрочем, редкие, никому и в голову не приходило приглашать на них девочек с Тургеневской улицы (такое название получила Борисоглебская улица в начале XX века. Интересно все же, что на Тургеневской улице оказались тогда столько тургеневских девушек!). Бывшие институтки вспоминали, как всем было любопытно посмотреть на них, едва лишь они выходили за ограду («на нас все смотрели»). Известен случай, когда уезжавшие на фронт молодые офицеры однажды увидели идущих куда-то девочек и попросили их классную даму: «Пожалуйста, покажите хорошеньких!» И та, никогда не поощрявшая подобного интереса, не сумела отказать людям, отправлявшимся на войну. Грустно улыбаясь, она указала рукой: «Эта, и эта, и эта».
С тех пор прошло без малого сто лет...
Альбом Веры Исаковой. 1913 год.
В старинном доме в Индустриальном переулке, на улице, известной в далекие времена под названием Пеньи, у Федора Викторовича Жудина хранится старинный фотоальбом в коричневом кожаном переплете. На его обложке распростер крылья двуглавый орел. Под орлом — надпись: «Выпуск Орловского Александринского института 1912 — 1913». Хозяйка альбома — бабушка Федора Жудина — Вера Алексеевна Шманева, в девичестве Исакова, выпускница Института благородных девиц, не рассталась со своим сокровищем, несмотря на революции, тяжелые годы репрессий и войны.
Вместе с альбомом Вера Исакова сохранила для потомков свою юность, причем не только свою. С альбомных страниц на нас смотрят милые лица ее подружек, а еще орловских учителей и священников; а с ними и здание Института, его церковь, классы, зал и спортивный зал, столовая и спальни, которые назывались дортуарами. Теперь и мы можем увидеть заросшие аллеи институтского парка, гигантские шаги, качели и огромный теннисный корт, где девочки играли в большой теннис.
Альбом Веры Исаковой — 1913 года, последнего счастливого года Российской Империи. Первая его страница посвящена 300-летию Дома Романовых. На второй мы видим попечителей Института, портрет А. А. Орловой-Чесменской, фотографию Преосвященного Григория, архиепископа Орловского и Севского, начальницу института Наталью Николаевну Васильчикову-Левенштейн (кстати, тещу писателя Ивана Новикова, автора романов о Пушкине); институтского инспектора (другими словами завуча), статского советника Евгения Николаевича Тихомирова и двух классных дам выпуска — Елизавету Николаевну Бонч-Бруевич и Анну Павловну Беликову.
Альбом сразу позволяет сделать несколько открытий. Во-первых, уточняются имена и фамилии орловских дворян. Например, Наталья Николаевна Васильчикова-Левенштейн, супруга Максимилиана Левенштейна, в известной книге «Орел. XX век в лицах» проходит под фамилией Левшина. Однако в ежегодном справочнике «Памятной книжке и адрес-календаре» Орловской губернии, включая годы Первой мировой войны, ее фамилия указывается точно так же, как и в альбоме Веры Исаковой. Причем Наталья Николаевна сама написала на фотографии свою фамилию. Левшиной же была одна из ее классных дам. Анна Павловна Беликова и псаломщик Демьян Митрофанович Сокольский даже в Памятной книжке названы неверно: ясно, что имена, подписанные их собственной рукой, указаны точно. Во-вторых, мы видим лица священнослужителей, связанных в разное время с Институтом, и тоже можем многих идентифицировать.
Огромную радость доставляет присутствие в альбоме фотографии протоиерея Александра Васильевича Богданова. Это был совершенно исключительный человек. Протоиерей Богданов стал первым выборным ректором Орловской духовной семинарии из белого духовенства (1870). До этого он руководил 1-м Орловским духовным училищем и служил при городской Покровской церкви. Она стояла тогда на месте современного ЦУМа и была деревянной. Прекрасное каменное здание Покровской церкви, известное по фотографиям начала XX века, еще не начинало строиться. Узнав, что Богданов покидает их для служения в семинарии, прихожане Покровской церкви были очень огорчены. Безмерно уважая своего батюшку, они решили сделать ему подарок. Для этого случая ими была приобретена трость, украшенная драгоценными камнями, золотом и серебром. Однако все знали своего священника как бессребреника и были уверены, что трость он у них ни за что не возьмет. Тогда прихожане обратились к Преосвященному Макарию, архиепископу Орловскому и Севскому, и упросили его вручить Богданову подарок от их имени. Макарий лично явился в Покровскую церковь и поднес трость священнику. Смущенный Богданов не посмел отказаться.
С именем Богданова связано полное переустройство семинарии. Из трехклассной она была преобразована в шестиклассную. Сами здания были перестроены, главный корпус расширен пристройкой (1872), произошел капитальный ремонт и обновление семинарской церкви (1874). Напомним, что церковь в семинарии имела посвящение Иоанну Богослову, символом которого является орел. Небесный покровитель семинарии совпадал с названием города. Рискнем предположить, что таким посвящением семинария была обязана Филарету (Амфитеатрову). В 1913 году институтским законоучителем значился Василий Андреевич Петров. Для девочек-католичек приглашался ксендз В. К. Янковский, для лютеранок — пастор М. А. Альтгаузен.
Альбом представляет нам учителей, многие из которых находилось в чине статских советников. Это было почти генеральское звание. Так, преподавателем истории и географии в 1910 — 1912 гг. был статский советник Николай Владимирович Меньшиков, кстати, содержавший 7-классное Орловское женское коммерческое училище его имени. Оно находилось на Введенской улице (ныне 7 ноября). Меньшикова сменил выпускник Университета Виктор Алексеевич Преображенский, живший в престижном доме Скоропадских на берегу Орлика, где после революции и до войны будут размещаться областной комитет ВКП(б), обком комсомола и редакция «Орловской правды». Ныне на этом месте — Банковская школа. Физику и космографию вел статский советник Владимир Фомич Соболевский. Он же преподавал те же предметы в духовной семинарии. Русскому языку и словесности учил статский советник Матвей Павлович Азбукин — из семьи известных орловских просветителей. Азбукин был автором «Маленькой хрестоматии», изданной в Орле в 1912 году. Судя по открыткам его воспитанниц, он умел научить их излагать свои мысли грамотно, а писать без ошибок. Математику у девочек вела Антонина Александровна Кедрова, немецкий — Эрих Эдуардович Курц, обитавший в доме Гермут (известный дом Лизы Калитиной), французский — Викторина Францевна Дебиоль.
Невозможно перечислить всех учителей, но назовем все же еще преподавателя пения и теории музыки титулярного советника Н. Н. Неретина, обучавшего вокалу и сольфеджио чуть ли не всех гимназистов города; старшего преподавателя музыки коллежского советника Ф. Г. Годелюка, жившего на 1 Пушкарной улице в собственном доме; учителя рисования статского советника А. М. Иванова, немножко похожего на А.П.Чехова. В институте имелся большой штат преподавателей музыки, среди которых назовем М. Ф. Зику — представительницу известной чешской музыкальной семьи, П. Д. Засецкую (ее фамилия неточно указана в альбоме «Орел. XX век в лицах», Э. К. Бишевскую, С. П. Денисову и Марию фон Эрдберг. Танцы преподавала Мария Федоровна Вознесенская, рукоделие — Мария Давыдовна Бржестовская.
Институтским доктором был известный орловский педиатр статский советник Федор Николаевич Сташенко. Он жил недалеко от места работы — также в хорошо всем знакомом доме купца Бакина. Теперь там размещается Орловская писательская организация. При необходимости ему помогали директор земской фельдшерско-акушерской школы, офтальмолог, статский советник В. С. Щербинский, видный орловский хирург Д. И. Христочевский и зубной врач М. Д. Поспелова. Целый штат смотрительниц за бельем, работники столовой и лазарета обслуживали девочек. Хозяйственной частью заведовал отставной поручик В. Ф. Цвиленев.
Теперь несколько слов о героинях альбома. Судьба Веры Алексеевны Шманевой (Исаковой), если соотнести ее происхождение и время, в которое она жила, сложилась достаточно удачно. После революции она работала секретарем в Городском Совете. В 1937 году даже была награждена грамотой «За активное участие в работе горсовета», подписанной Председателем горсовета Минценгофом и Секретарем горсовета Казанским. Вера Алексеевна вырастила двух дочерей и внуков, у которых оставила о себе самую добрую память. Несомненно, Институт наложил отпечаток на ее личность. Она превосходно говорила на двух языках — немецком и французском (в институте практиковались дни языков, когда по-русски нельзя было говорить ни слова), она отлично владела пером, прекрасно знала историю и литературу. Внук Веры Алексеевны Федор запомнил, как она ежедневно делала зарядку (старая привычка), как отлично готовила и великолепно варила варенье, чему научила и его самого. С давних пор мастер производственного обучения лицея № 9 Ф. Жудин никому не доверяет варить варенье. Он это делает лично, в бабушкином медном тазу. Великолепно выходит у него царское крыжовенное, которое готовится непременно с вишневыми листьями, и по институтскому рецепту.
Не вдаваясь в объяснения, почему она училась в дворянском институте, Вера Алексеевна не могла не вспоминать свою альма-матер. И тогда она рассказывала внуку не только об уроках, но и о ранних (в 6 утра) подъемах, с которыми так трудно было мириться. В спальнях поднимался стон: — Бедные мы! Несчастные! Господи! Да когда же это кончится! Говорила и о холоде в помещениях дортуара. Отопление работало исправно (за этим следил инженер-архитектор С. А. Середа), но огромные пространства и высокие потолки снижали температуру. Считалось, что 18 градусов тепла для жизнедеятельности вполне достаточно. Классная дама специально следила, чтобы девочки были укрыты одеялом не полностью, а только по грудь, так требовали правила гигиены. Одеяла между тем были тонкими. И, когда затихали шаги Елизаветы Николаевны Бонч-Бруевич, девчонки прыгали друг другу в постель, пытаясь согреться. Но вот снова раздавались знакомые шаги, дети возвращались на свои холодные простыни и, наконец, засыпали, чтобы в 6 утра проснуться по колокольчику именно в то время, когда сон становится самым сладким.
Конечно, девочки страдали от избытка нежности. Всегда они кого-нибудь обожали. Обожали воспитанниц старшего возраста, обожали учителей. До реформ Александра II в Институты специально брали на работу самых несимпатичных мужчин, но девчонки и их также обожали. Иногда они говорили:
— Мадам! (Это слово множественное число от мадемуазель, по-французски пишется чуточку иначе, чем обращение к замужней даме). Мадам! Скучно! Давайте кого-нибудь обожать!
— Давайте! А кого?
— Мы кинем жребий!
Кинут, и обожают кого-нибудь. Это мог быть и учитель, и священник, это мог быть и истопник. Обожали Веру Исакову — девочки из младших классов писали ей открытки, поздравления с Днем Ангела. Обожала и Вера: на фотографии псаломщика Демьяна Сокольского я обнаружила следы губной помады. В порыве чувств когда-то, наверное, уже взрослой, она его по-институтски поцеловала!
Существовали и более романтические отношения. На балах, в которых участвовали кадеты, играли в почту, — друг другу передавались открытки с робкими намеками о чувствах. Получала такие и Вера. «Смею предложить Вам свои услуги, если найдете это возможным», — пишет ей в 1913 году один мальчик. Вера Алексеевна сохранила эту открытку, всю исписанную карандашом. О, как много она сохранила, прекрасно понимая, что некоторые вещи хранить было просто опасно.
В Институте у Веры были подружки. Среди них назовем Зинаиду Добросердскую и Лелю Граббе, из семьи генерала Граббе. Уже при большевиках, в 1918 году Зина писала Вере из города Литина Подольской губернии, спрашивала, что стало с институтом, с одноклассницами, распустили ли воспитанниц по домам. Нет сведений о судьбе Зины. Зато известно, что одна из первых красавиц выпуска, Лизочка Нарышкина, из тех самых Нарышкиных, чья родословная восходила к Петру I, умерла в 1915 году от скоротечной чахотки, толчком которой послужила простуда. Ее брат Александр, выпускник Орловского кадетского корпуса, в 1916-м погиб под Двинском. И только младший в этой семье, Кирилл Тихонович Нарышкин, дожил до преклонных лет.
В 1913 году вроде бы ничто не предвещало будущих бурь, но отголоски первой революции слышались и в институтских стенах. Вот девочки пишут в альбоме свое кредо:
В нас воля разума слаба,
Желанья наши своевольны.
Чтоб ни сулила нам судьба,-
Всегда мы ею недовольны,
— так считала Л. Лихарева. Ее однокурсница М. Полозова, вероятно, из семьи Орловского губернского предводителя дворянства М. К. Полозова, владельца земель при Змиёвке, философски замечает: «На дне морском сокровищ много, Но их не выдаст океан». А вот Н. Сахарова уже пишет иначе: «Борьба — вот радость жизни!» Бедные девочки! Через четыре года — в 1917-м, все они узнали, что такое настоящая борьба. Никакой радости она им не принесла. После революции они скрывали, что учились в Институте, но слишком уж они отличались от других — культурой, знаниями, осанкой, воспитанным спокойствием, отношением к жизни вообще. Некоторые из бывших воспитанниц Института поплатились, вероятно, за все это искалеченными судьбами. Здание же института было разрушено при отступлении немцев из Орла в 1943 году.
А в том благополучном 1913-м девочки фотографировались на память. Фотохудожник, наверное, г-н Вареник, рассадил, как положено, их всех. Веры Исаковой на групповом снимке нет: опоздала! Остальные благонравно заняли места около классных дам. Так и перешли они в вечность — в своих парадных пелеринках и фартучках. Но — девчонки есть девчонки. Кто-то из них опустил на пол свою игрушечную собачку — маленький живой штришок уходящей натуры...
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
Это цитата сообщения Duchy Оригинальное сообщение
Александринский институт благородных девиц
По материалам статьи Елены Ашихминой «История из альбома: институтки». «Орловский вестник». №№ 22-24 за 2007 г.
Между тем образование уже давно стало необходимой частью воспитания сословной дворянской корпорации. Институты благородных девиц, открытые по указу Екатерины II еще в 1764 году, были призваны одухотворить нравственные потребности дворянки, дать ей первоклассное, хотя и специфическое образование. Оно включало в себя обучение языкам, русской словесности, музыке, танцам, рисованию, рукоделию, но уже и тогда обязательными для изучения считались основы математики и физики. Учили в институтах очень хорошо, и образование приобреталось качественное.
Для открытия института орловские дворяне должны были собрать 220 тысяч рублей. Николай I разрешил добавить к этой сумме доходы от имений покойной графини Анны Александровны Орловой-Чесменской. Ее имения находились в Московской, Орловской и Ярославской губерниях.
Место под институт отвели в дворянской части города на Полесской площади, где до 1847 года стоял деревянный театр. В начале 1865 года здание института было полностью отстроено. 6 февраля 1865 года оно было освещено Преосвященным Поликарпом в присутствии губернатора Н. В. Левашова, попечительницы института А. М. Апраксиной и многочисленных гостей. Первой начальницей Орловского института стала Агнесса Александровна фон Вессель.
Огромный и сложный институтский комплекс размещался на территории, ограниченной улицами Салтыкова-Щедрина, Октябрьской, Полесской и современным Бульваром Победы. Само трехэтажное здание с домовой церковью во имя Святой Анны, матери Пресвятой Богородицы, стояло по красной линии от Дома творчества детей и юношества имени Ю. А. Гагарина до Бульвара Победы, который раньше назывался Школьным переулком и размещался чуть левее современного уровня. Школьный переулок, кстати, назывался так потому, что был переименован из Институтского. В самом начале 30-х годов в бывшем помещении института разместили 32-ю школу, и переулок переименовали в Школьный, снизив, таким образом, его «социальный» статус.
До реформ Александра II такие институты были закрытыми учебными заведениями, причем настолько закрытыми, что до выпуска девочек не отпускали домой даже на каникулы, а еженедельные свидания с родными происходили в присутствии классных дам. Разумеется, выйдя из стен своей альма-матер, институтка иногда не знала элементарных вещей и радовалась мелочам, которых была лишена в течение десяти лет своего детства. Она, например, не знала, как расплатиться с извозчиком, подчас слишком эмоционально реагировала, когда видела, допустим, кошку, ибо в казенном доме не допускалось пребывание животных, была излишне прямолинейна, ибо институтское братство ценило справедливость как высшую ценность и проч. Ее внешность также несла в себе признаки сословия. По моде начала и середины XIX века дворянка должна была быть тоненькой, бледной, чуть эфемерной, с маленькой ручкой, изящной ножкой и т.д. Эта внешность так восхищала дворян Александровского и Николаевского времени. Ее потом так сильно критиковали народники второй половины века XIX. Но! Институты уступали требованиям сословия, культивируя подобные признаки родового отличия, поэтому до реформ Александра II питание институтки было несбалансированным, отличалось отсутствием витаминной пищи, и вообще было довольно скудным, ибо считалось, что девочка не ест много. Такое питание вызывало частые анемии — воспитанницы тайно ели мел, грызли грифели, что иногда вызывало графитное отравление и проч. Дети страдали от недостатка движения, поскольку танцы стояли в расписании раз или два в неделю и положения не спасали. Приличия требовали, чтобы и на перемене воспитанницы вели себя чинно, не кричали и не бегали.
Одеты девочки были по моде времен супруги Павла I императрицы Марии, которая и утвердила указ об их одежде. Институты вообще входили в ее ведомство. Оно так и называлось: «Ведомство Императрицы Марии». Когда белые пелеринки, фартучки и платья на многочисленных крючках вышли из моды, девицы очень негодовали, что их вынуждают по-прежнему носить то же самое. Однако потом одеяние такого рода стало старинным, и с ним примирились. Далее все привыкли к нему как к форме, и именно в ней институтки предстают перед нами на фото, волей случая сохранившихся.
Здание Александринского института явилось подлинным украшением губернского центра. Величественное, трехэтажное, классической постройки, оно было обращено фасадом к парку и к современному Музею Изобразительных Искусств. (Заметим, что три институтских этажа — это все наших шесть). Жаль, что никто из орловских фотохудожников не отснял его портала — территория была закрыта для посторонних. На современную улицу Салтыкова-Щедрина, тогда Борисоглебскую, выходила часть строения, выдававшая его строгую красоту, но там не было парадного входа.
Хотя Орловский институт был выстроен по традиционному проекту для учреждений такого рода, здание имело большое количество нововведений, среди которых важное место занимала уникальная система парового отопления, современные по тем временам ванные комнаты, иначе устроенные подсобные помещения и т.д. Для своего времени строение было образцовым.
Но главное новшество заключалось в том, что была изменена сама система дворянского женского образования. Этому Орловский институт был обязан реформам Александра II, перевернувшим устоявшуюся систему. Орловский институт, получивший имя этого императора, сразу оказался в числе передовых учебных заведений своего времени. По указанию царя тогда уже была произведена ревизия содержания образования — оно стало современным. Огромные изменения произошли в преподавании русского языка и литературы, истории, географии. Вводились математика и физика качественно иного уровня, космография. Последний класс становился педагогическим. Гимнастика, теннис, движение стали необходимыми элементами воспитания. Помимо традиционного музыкального образования и изобразительного искусства, институт учил домоводству. Изменился институтский рацион. Девочкам разрешили проводить в кругу семьи рождественские, пасхальные и летние каникулы.
Забегая вперед, скажем, что институтское образование ценилось в обществе. Выпускницы институтов со времен Александра II могли преподавать не только дома, но в гимназиях. Мы знаем, например, что сестра знаменитого орловского доктора Владимира Ивановича Турбина Елена Ивановна по окончании Петербургского Еленинского Института благородных девиц стала преподавателем словесности Первой Орловской мужской гимназии, считавшейся элитной.
Летом 1867 года Александр II с сыном Владимиром посетил Институт благородных девиц в Орле, прибыв в учебное заведение специально. Вся Московская и Болховская улицы, по которым следовали высокие гости, были заполнены народом и украшены флагами, зеленью, коврами и цветами.
А в Институте с утра томились в волнении и нетерпении. К встрече готовилось и начальство, и воспитанницы — событие, конечно, представлялось очень значительным. Любопытство, безусловно, возбуждал и 20-летний красавец Владимир, сын царя. Законоучитель учебного заведения священник Макарий Трифонович Троицкий отслужил тогда божественную литургию, на которой присутствовал император. Александр долго беседовал с девочками, «кушал чай», принимал детское рукоделие. Неизвестно, отдал ли царь орловским институткам свой платок. Обыкновенно в Москве и Петербурге царь сразу вручал девочкам свой носовой платок с императорским вензелем, потому что бывали случаи, когда девчонки тайно уносили платок как реликвию, разрезали его потом на мелкие кусочки и делили между собой. Операцию похищения обычно производила какая-нибудь отчаянная «мовешка» (в переводе с французского «плохишка». Противоположностью мовешки считалась «парфетка», что значит «идеальная, совершенная»).
Александр легко расставался с платком, но просил не трогать его собаку Милорда. Царский пес был чрезвычайно покладистого характера и терпеливо ждал, пока маленькие ножнички не перестанут выстригать его шерсть, чтобы оставить ее кусочки себе на память. Выглядел Милорд после таких операций удручающе. Не раз и не два маленькие ножнички стригли также и царскую шубу: частички ее меха считались за редкий сувенир. Но про шубу царь молчал, ему было неудобно говорить о какой-то там шубе. Наш царь был джентльмен. Конечно, Орловский институт на момент того посещения Александра существовал всего два года, и наши девочки еще вряд ли были столь бесстрашны как столичные штучки. Им, наверное, и в голову не пришло бы портить царские вещи, но платок, вероятно, по традиции они все же получили.
Второй раз семья Александра II навестила институток в конце июля 1869 года. Тогда вместе с царем в Орел прибыли его супруга Мария Александровна, великий князь Николай Николаевич-младший и дети — 9-летний Павел и 16-летняя Мария. Супруга и дочь императора отправились в Институт, где их уже ожидали. Молоденькая великая княжна и ее сверстницы оказались очень интересными друг другу. Ласково прощаясь с девочками, начальницей института и попечительницей А. М. Апраксиной, императрица пожалела, что парк еще недостаточно тенист.
Да! Тогда институтский парк еще был очень молод. В альбоме Веры Исаковой видно, какими густыми стали парковые аллеи к 1913 году, как разрослись деревья. Теперь это был роскошный уголок природы в центре губернского Орла.
Однако кроме институток этот парк никто не навещал. Это была «вотчина» воспитанниц. Это для них тут имелись летние беседки, скамейки, качели и теннисный корт. Руководствуясь новыми принципами физического воспитания, в институте поощрялось катание на лыжах.
И тут мы сделаем существенную оговорку. При всем том, что правила послеалександровского времени не были чрезмерно жесткими, и институтки могли на каникулах проводить время дома, не забудем, что это были закрытые учебные заведения. Девочки никогда не появлялись на улицах города в одиночестве. Не раз приходилось читать и слышать в орловских средствах массовой информации, что «на улицах Орла легко можно было встретить институтку». Но этого просто не могло произойти!
Иногда девочки, предводительствуемые швейцаром и классной дамой, чинно совершали прогулку вокруг ограды здания. Иногда с лыжами они шли кататься на Орлик в сад Гермут — это известный нам сад Дворянского гнезда, в котором был зарезервирован специальный участок для подобного, скрытого от нескромных глаз, катания. Редко-редко воспитанницы направлялись в Кадетский корпус на бал. Несколько чаще кадеты строем приходили на такие же мероприятия в Институт. Когда в городе устраивались совместные балы гимназистов и гимназисток, тоже, впрочем, редкие, никому и в голову не приходило приглашать на них девочек с Тургеневской улицы (такое название получила Борисоглебская улица в начале XX века. Интересно все же, что на Тургеневской улице оказались тогда столько тургеневских девушек!). Бывшие институтки вспоминали, как всем было любопытно посмотреть на них, едва лишь они выходили за ограду («на нас все смотрели»). Известен случай, когда уезжавшие на фронт молодые офицеры однажды увидели идущих куда-то девочек и попросили их классную даму: «Пожалуйста, покажите хорошеньких!» И та, никогда не поощрявшая подобного интереса, не сумела отказать людям, отправлявшимся на войну. Грустно улыбаясь, она указала рукой: «Эта, и эта, и эта».
С тех пор прошло без малого сто лет...
Альбом Веры Исаковой. 1913 год.
В старинном доме в Индустриальном переулке, на улице, известной в далекие времена под названием Пеньи, у Федора Викторовича Жудина хранится старинный фотоальбом в коричневом кожаном переплете. На его обложке распростер крылья двуглавый орел. Под орлом — надпись: «Выпуск Орловского Александринского института 1912 — 1913». Хозяйка альбома — бабушка Федора Жудина — Вера Алексеевна Шманева, в девичестве Исакова, выпускница Института благородных девиц, не рассталась со своим сокровищем, несмотря на революции, тяжелые годы репрессий и войны.
Вместе с альбомом Вера Исакова сохранила для потомков свою юность, причем не только свою. С альбомных страниц на нас смотрят милые лица ее подружек, а еще орловских учителей и священников; а с ними и здание Института, его церковь, классы, зал и спортивный зал, столовая и спальни, которые назывались дортуарами. Теперь и мы можем увидеть заросшие аллеи институтского парка, гигантские шаги, качели и огромный теннисный корт, где девочки играли в большой теннис.
Альбом Веры Исаковой — 1913 года, последнего счастливого года Российской Империи. Первая его страница посвящена 300-летию Дома Романовых. На второй мы видим попечителей Института, портрет А. А. Орловой-Чесменской, фотографию Преосвященного Григория, архиепископа Орловского и Севского, начальницу института Наталью Николаевну Васильчикову-Левенштейн (кстати, тещу писателя Ивана Новикова, автора романов о Пушкине); институтского инспектора (другими словами завуча), статского советника Евгения Николаевича Тихомирова и двух классных дам выпуска — Елизавету Николаевну Бонч-Бруевич и Анну Павловну Беликову.
Альбом сразу позволяет сделать несколько открытий. Во-первых, уточняются имена и фамилии орловских дворян. Например, Наталья Николаевна Васильчикова-Левенштейн, супруга Максимилиана Левенштейна, в известной книге «Орел. XX век в лицах» проходит под фамилией Левшина. Однако в ежегодном справочнике «Памятной книжке и адрес-календаре» Орловской губернии, включая годы Первой мировой войны, ее фамилия указывается точно так же, как и в альбоме Веры Исаковой. Причем Наталья Николаевна сама написала на фотографии свою фамилию. Левшиной же была одна из ее классных дам. Анна Павловна Беликова и псаломщик Демьян Митрофанович Сокольский даже в Памятной книжке названы неверно: ясно, что имена, подписанные их собственной рукой, указаны точно. Во-вторых, мы видим лица священнослужителей, связанных в разное время с Институтом, и тоже можем многих идентифицировать.
Огромную радость доставляет присутствие в альбоме фотографии протоиерея Александра Васильевича Богданова. Это был совершенно исключительный человек. Протоиерей Богданов стал первым выборным ректором Орловской духовной семинарии из белого духовенства (1870). До этого он руководил 1-м Орловским духовным училищем и служил при городской Покровской церкви. Она стояла тогда на месте современного ЦУМа и была деревянной. Прекрасное каменное здание Покровской церкви, известное по фотографиям начала XX века, еще не начинало строиться. Узнав, что Богданов покидает их для служения в семинарии, прихожане Покровской церкви были очень огорчены. Безмерно уважая своего батюшку, они решили сделать ему подарок. Для этого случая ими была приобретена трость, украшенная драгоценными камнями, золотом и серебром. Однако все знали своего священника как бессребреника и были уверены, что трость он у них ни за что не возьмет. Тогда прихожане обратились к Преосвященному Макарию, архиепископу Орловскому и Севскому, и упросили его вручить Богданову подарок от их имени. Макарий лично явился в Покровскую церковь и поднес трость священнику. Смущенный Богданов не посмел отказаться.
С именем Богданова связано полное переустройство семинарии. Из трехклассной она была преобразована в шестиклассную. Сами здания были перестроены, главный корпус расширен пристройкой (1872), произошел капитальный ремонт и обновление семинарской церкви (1874). Напомним, что церковь в семинарии имела посвящение Иоанну Богослову, символом которого является орел. Небесный покровитель семинарии совпадал с названием города. Рискнем предположить, что таким посвящением семинария была обязана Филарету (Амфитеатрову). В 1913 году институтским законоучителем значился Василий Андреевич Петров. Для девочек-католичек приглашался ксендз В. К. Янковский, для лютеранок — пастор М. А. Альтгаузен.
Альбом представляет нам учителей, многие из которых находилось в чине статских советников. Это было почти генеральское звание. Так, преподавателем истории и географии в 1910 — 1912 гг. был статский советник Николай Владимирович Меньшиков, кстати, содержавший 7-классное Орловское женское коммерческое училище его имени. Оно находилось на Введенской улице (ныне 7 ноября). Меньшикова сменил выпускник Университета Виктор Алексеевич Преображенский, живший в престижном доме Скоропадских на берегу Орлика, где после революции и до войны будут размещаться областной комитет ВКП(б), обком комсомола и редакция «Орловской правды». Ныне на этом месте — Банковская школа. Физику и космографию вел статский советник Владимир Фомич Соболевский. Он же преподавал те же предметы в духовной семинарии. Русскому языку и словесности учил статский советник Матвей Павлович Азбукин — из семьи известных орловских просветителей. Азбукин был автором «Маленькой хрестоматии», изданной в Орле в 1912 году. Судя по открыткам его воспитанниц, он умел научить их излагать свои мысли грамотно, а писать без ошибок. Математику у девочек вела Антонина Александровна Кедрова, немецкий — Эрих Эдуардович Курц, обитавший в доме Гермут (известный дом Лизы Калитиной), французский — Викторина Францевна Дебиоль.
Невозможно перечислить всех учителей, но назовем все же еще преподавателя пения и теории музыки титулярного советника Н. Н. Неретина, обучавшего вокалу и сольфеджио чуть ли не всех гимназистов города; старшего преподавателя музыки коллежского советника Ф. Г. Годелюка, жившего на 1 Пушкарной улице в собственном доме; учителя рисования статского советника А. М. Иванова, немножко похожего на А.П.Чехова. В институте имелся большой штат преподавателей музыки, среди которых назовем М. Ф. Зику — представительницу известной чешской музыкальной семьи, П. Д. Засецкую (ее фамилия неточно указана в альбоме «Орел. XX век в лицах», Э. К. Бишевскую, С. П. Денисову и Марию фон Эрдберг. Танцы преподавала Мария Федоровна Вознесенская, рукоделие — Мария Давыдовна Бржестовская.
Институтским доктором был известный орловский педиатр статский советник Федор Николаевич Сташенко. Он жил недалеко от места работы — также в хорошо всем знакомом доме купца Бакина. Теперь там размещается Орловская писательская организация. При необходимости ему помогали директор земской фельдшерско-акушерской школы, офтальмолог, статский советник В. С. Щербинский, видный орловский хирург Д. И. Христочевский и зубной врач М. Д. Поспелова. Целый штат смотрительниц за бельем, работники столовой и лазарета обслуживали девочек. Хозяйственной частью заведовал отставной поручик В. Ф. Цвиленев.
Теперь несколько слов о героинях альбома. Судьба Веры Алексеевны Шманевой (Исаковой), если соотнести ее происхождение и время, в которое она жила, сложилась достаточно удачно. После революции она работала секретарем в Городском Совете. В 1937 году даже была награждена грамотой «За активное участие в работе горсовета», подписанной Председателем горсовета Минценгофом и Секретарем горсовета Казанским. Вера Алексеевна вырастила двух дочерей и внуков, у которых оставила о себе самую добрую память. Несомненно, Институт наложил отпечаток на ее личность. Она превосходно говорила на двух языках — немецком и французском (в институте практиковались дни языков, когда по-русски нельзя было говорить ни слова), она отлично владела пером, прекрасно знала историю и литературу. Внук Веры Алексеевны Федор запомнил, как она ежедневно делала зарядку (старая привычка), как отлично готовила и великолепно варила варенье, чему научила и его самого. С давних пор мастер производственного обучения лицея № 9 Ф. Жудин никому не доверяет варить варенье. Он это делает лично, в бабушкином медном тазу. Великолепно выходит у него царское крыжовенное, которое готовится непременно с вишневыми листьями, и по институтскому рецепту.
Не вдаваясь в объяснения, почему она училась в дворянском институте, Вера Алексеевна не могла не вспоминать свою альма-матер. И тогда она рассказывала внуку не только об уроках, но и о ранних (в 6 утра) подъемах, с которыми так трудно было мириться. В спальнях поднимался стон: — Бедные мы! Несчастные! Господи! Да когда же это кончится! Говорила и о холоде в помещениях дортуара. Отопление работало исправно (за этим следил инженер-архитектор С. А. Середа), но огромные пространства и высокие потолки снижали температуру. Считалось, что 18 градусов тепла для жизнедеятельности вполне достаточно. Классная дама специально следила, чтобы девочки были укрыты одеялом не полностью, а только по грудь, так требовали правила гигиены. Одеяла между тем были тонкими. И, когда затихали шаги Елизаветы Николаевны Бонч-Бруевич, девчонки прыгали друг другу в постель, пытаясь согреться. Но вот снова раздавались знакомые шаги, дети возвращались на свои холодные простыни и, наконец, засыпали, чтобы в 6 утра проснуться по колокольчику именно в то время, когда сон становится самым сладким.
Конечно, девочки страдали от избытка нежности. Всегда они кого-нибудь обожали. Обожали воспитанниц старшего возраста, обожали учителей. До реформ Александра II в Институты специально брали на работу самых несимпатичных мужчин, но девчонки и их также обожали. Иногда они говорили:
— Мадам! (Это слово множественное число от мадемуазель, по-французски пишется чуточку иначе, чем обращение к замужней даме). Мадам! Скучно! Давайте кого-нибудь обожать!
— Давайте! А кого?
— Мы кинем жребий!
Кинут, и обожают кого-нибудь. Это мог быть и учитель, и священник, это мог быть и истопник. Обожали Веру Исакову — девочки из младших классов писали ей открытки, поздравления с Днем Ангела. Обожала и Вера: на фотографии псаломщика Демьяна Сокольского я обнаружила следы губной помады. В порыве чувств когда-то, наверное, уже взрослой, она его по-институтски поцеловала!
Существовали и более романтические отношения. На балах, в которых участвовали кадеты, играли в почту, — друг другу передавались открытки с робкими намеками о чувствах. Получала такие и Вера. «Смею предложить Вам свои услуги, если найдете это возможным», — пишет ей в 1913 году один мальчик. Вера Алексеевна сохранила эту открытку, всю исписанную карандашом. О, как много она сохранила, прекрасно понимая, что некоторые вещи хранить было просто опасно.
В Институте у Веры были подружки. Среди них назовем Зинаиду Добросердскую и Лелю Граббе, из семьи генерала Граббе. Уже при большевиках, в 1918 году Зина писала Вере из города Литина Подольской губернии, спрашивала, что стало с институтом, с одноклассницами, распустили ли воспитанниц по домам. Нет сведений о судьбе Зины. Зато известно, что одна из первых красавиц выпуска, Лизочка Нарышкина, из тех самых Нарышкиных, чья родословная восходила к Петру I, умерла в 1915 году от скоротечной чахотки, толчком которой послужила простуда. Ее брат Александр, выпускник Орловского кадетского корпуса, в 1916-м погиб под Двинском. И только младший в этой семье, Кирилл Тихонович Нарышкин, дожил до преклонных лет.
В 1913 году вроде бы ничто не предвещало будущих бурь, но отголоски первой революции слышались и в институтских стенах. Вот девочки пишут в альбоме свое кредо:
В нас воля разума слаба,
Желанья наши своевольны.
Чтоб ни сулила нам судьба,-
Всегда мы ею недовольны,
— так считала Л. Лихарева. Ее однокурсница М. Полозова, вероятно, из семьи Орловского губернского предводителя дворянства М. К. Полозова, владельца земель при Змиёвке, философски замечает: «На дне морском сокровищ много, Но их не выдаст океан». А вот Н. Сахарова уже пишет иначе: «Борьба — вот радость жизни!» Бедные девочки! Через четыре года — в 1917-м, все они узнали, что такое настоящая борьба. Никакой радости она им не принесла. После революции они скрывали, что учились в Институте, но слишком уж они отличались от других — культурой, знаниями, осанкой, воспитанным спокойствием, отношением к жизни вообще. Некоторые из бывших воспитанниц Института поплатились, вероятно, за все это искалеченными судьбами. Здание же института было разрушено при отступлении немцев из Орла в 1943 году.
А в том благополучном 1913-м девочки фотографировались на память. Фотохудожник, наверное, г-н Вареник, рассадил, как положено, их всех. Веры Исаковой на групповом снимке нет: опоздала! Остальные благонравно заняли места около классных дам. Так и перешли они в вечность — в своих парадных пелеринках и фартучках. Но — девчонки есть девчонки. Кто-то из них опустил на пол свою игрушечную собачку — маленький живой штришок уходящей натуры...
[700x486]
* * *
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник из серии " история в лицах" | леди_Лина_ - Дневник леди Лина |
Лента друзей леди_Лина_
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»