В разные периоды жизни я воспринимаю окружающий мир под разной музыкой. Так как жизненный процесс является неким подобием самопишущегося фильма, то та музыка, которая обладает в этот период наибольшим значением, становится неким саундтреком для него.
Так, осенью прошлого года я слушал много дэт-метала. Даже в институтский период моего увлечения экстремальной музыкой я не слушал столько брутальщины. Но, несмотря на это, главной темой прошлой осени для меня была песня Сергея Калугина "Хуанхэ. Дождь над великой рекой".
Эта песня как-то странно и гармонично совпала с внутренним состоянием, в которое я тогда вступил. Помню, что тогда я только-только перестал носить перевёрнутый крест, который странным образом отсекал все мои связи с реальностью.
Несмотря на то, что в песне Калугин обращается к китайскому культурному наследию, у меня переживаемое состояние почему-то устойчиво ассоциировалось с тем, что содержится в исламских мистических ответвлениях.
В частности, присутствовало холодное ощущение покорности и мужественного смирения перед чем-то глобальным. Подобное чувство возникает при созерцании огромных пустых равнинных пространств, поражающих своими величием и монументальностью.
Постоянно вспоминая песню "Хуанхэ. Дождь над великой рекой", обратил внимание на одну вещь. Почти все стихотворные произведения, даже те, где лирические герои не наделены персонифицированным характером, обладают качеством - все образы, заключённые в них, являются прежде всего оболочкой для состояния, переживаемого автором, непонятного энергетического потенциала, заложенного в них, способного обладать как побудительными, так и подавляющими свойствами.
Это проявляется везде. Даже если взять для примера героические поэмы Пушкина и великодержавные оды Ломоносова и Державина, всё равно - любые образы, использованные в стихотворениях, будут лишь оболочкой для переживаемых автором чувств, обладающих энергетическим зарядом, способным передаваться от автора к слушателю.
И, вот, здесь, возникает мощная параллель с системой Таро. Также, как и поэзия, каждая карта Таро несёт в себе образ, который содержит в себе потенциал, способный проявляться в зависимости от конфигурации. Но, если для активации потенциала стихотворения достаточно его прочитать, то для раскрытия принципа, заключённого в карте Таро, необходимо поместить её в условия, которые будут способны проявить её потенциал.
Например, автор описывает себя как рыцаря, несущегося в бой с неравными силами врага. Данный поэтический образ, если отделить его от прикрас, по своей сути описывает переживание столкновения автора с некоей глобальной силой, обстоятельствами, ситуацией, которые сильнее его, но при этом - нежелание отступать перед ними.
Также и карты Таро - каждая из них является неким графическим стихом, описывающим состояние, которое переживает персонаж, изображённый на ней.
Если на Младших Арканах персонажи по большей части обезличены - не только не имеют лиц, но зачастую там нет вообще живых существ, как на тузах, то по мере старшинства они начинают проявлять всё больше личностных черт, на придворных картах оказываясь уже чётко прорисованными, а на Старших Арканах - окружёнными символами и атрибутикой, раскрывающей полностью всё богатство и разнообразие черт, присущих архетипу.
В песне Сергея Калугина "Хуанхэ. Дождь над великой рекой" описывается состояние персонажа, переживающего глубокое состояние восприятия окружающей действительности в уединененном, но смиренном и устойчивом состоянии. Ближе всего к нему из карт Таро был бы Отшельник, который, несмотря на качество прорисовки, ярче всего иллюстрирует состояние смирения, уединения и опыта. К сожалению, я не могу найти подходящий термин для описания этого состояния, потому, приходится использовать много слов.
