Здесь https://vb-remont.ru/ - качественное загородное малоэтажное строительство в москве.
* * *
Лично я всегда радуюсь когда натыкаюсь на попытку спасти и восстановить очередного иерусалимского «старичка» (я имею ввиду конечно старый, полуразрушенный дом, из чудесного иерусалимского камня). Понятно что это намного хлопотнее и дороже чем попросту снести его до основание и построить что то современное, но к счастью в последние десятилетие и в нашем городе наконец поняли, насколько важно сохранить старое архитектурное наследие даже если его «стаж» насчитывает менее века и не ведётся на тысячелетия.
На этот раз обнаружил такого могиканина на улице Давид Елин. Стянутый «по ребрам и ногам» стальными опорами, он всё таки стоит уже почти целый век, и надеюсь что после такого тщательного ремонта простоит (по крайней мере ) ещё столько же.
Если посмотрите на карте, то скорее всего на ней будет указано что это квартал Мекор Барух, однако исторически это не совсем так. Ибо как раз эта улица (вместе с соседней ул. Михаэль Пинес) является костяком иерусалимского квартал с красивым женским именем — «Рухама». Был он построен на несколько лет ранее самого Мекор Барух. Землю приобрёл Эфраим Коэн-Райс в 1908 году, а первые дома были построены в 1924. Квартал по тем временам был самым модерным и роскошным и соответственно силились в нём довольно состоятельные люди. Но что делать, прошедшие время конечно внесло свои изменения, кроме того квартал стал ультрарелигиозным что в свою очередь привело к различным беспорядочным достройкам и дополнениям, но если внимательно приглядеться то даже и сейчас можно заметить остатки прежней элегантности.
Ну и конечно типичные старые иерусалимские дворы (я не поленился и специально заглянул в один из них).
Всеобщее нагромождение и хаос (некоторые скажут даже сламс) — да, верно, но именно это и есть типичный иерусалимский двор начала двадцатого века. Не верите мне — так может поверите Амосу Озу (отрывок из "Мой Михаэль").
Как-то давно сказал мне Михаэль Гонен, что коты никогда не ошибаются в людях. Никогда не подружится кот с человеком, который не любит котов. Итак …
Я просыпаюсь до рассвета. Иерусалим – удаленный город, даже если живешь в нем. Даже если в нем родился. Я просыпаюсь и слышу ветер в переулках Мекор Барух. Будки из жести, выстроенные во дворах и на ветхих балконах. Ветер прошелся по ним. И по мокрому белью, трепещущему на веревках, протянутых во всю ширину улицы. Мусорщики волокут баки с мусором на край тротуара. Один из них вечно бранится сиплым голосом. В чужом; дворе петух раскричался сердито. Со всех сторон врываются далекие голоса. Какое-то возбуждение, напряженный покой разлиты вокруг. Вой котов, обезумевших от страсти. На севере – одинокий просвет по кромке темноты. Далекий рокот мотора. Стон женщины в соседней квартире. Отдаленное пенье колоколов с востока, быть может, это церкви Старого города. Свежий ветер бороздит кроны деревьев. Иерусалим – город сосен. Между соснами и ветром царит напряженная приязнь. Старые сосны в Тальпиоте, в Катамонах, в Бейт-а-Керем, за черной рощей Шнеллера. В этот же час в низине, в деревне Эйн Керем, белые туманы под утро – провозвестники царства иных цветов. Монастыри, окруженные высокими стенами, в нижней деревне Эйн Керем. Но и за стенами перешептываются сосны. Жуткие заговоры плетутся в тусклом предутреннем свете. Клубятся заговоры, будто я не слышу. Будто я и не существую. Шуршанье шин. Молочник на велосипеде. Его легкие шаги в подъезде. Приглушенный кашель. Собачий лай в подворотнях. Что-то устрашающее было там, вовне, учуянное собаками, но скрытое от меня. Скрежет жалюзи. Они плетут заговоры, как будто меня нет. Но мишень их – я.
Каждое утро, покончив с покупками, я вывожу Яира и его колясочке на прогулку. В Иерусалиме – лето. Безмятежная голубизна неба. Мы направляемся к рынку Махане Иегуда, чтобы подешевле купить новую сковородку или дуршлаг. Когда я была девочкой, мне нравились голые загорелые спины грузчиков с Махане Иегуда. Мне приятен был запах их пота. И сегодня водоворот запахов на рынке пробуждает во мне некое умиротворение. Иногда я сижу на скамейке перед оградой религиозной школы для мальчиков «Тахкемони», детская коляска рядом, а я глазею на мальчишек, резвящихся на переменках.
Часто мы отправляемся подальше, к роще Шнеллер. По случаю такой прогулки я готовлю полную бутылку чая с лимоном, бисквиты, клубок шерсти для вязания, серое одеяло, кое-какие игрушки. В роще Шнеллер мы обычно проводим час, час с четвертью. Невелика роща, растет она на крутом склоне и устлана мертвыми сосновыми иглами. С детства я привыкла называть эту рощу лесом.