Настроение сейчас - мечтательно-романтическое

.....я не хотела себя связывать, хотела в любой час быть свободной для тебя. Где-то, в сокровенной глубине души, всё ещё таилась детская мечта, что ты ещё позовёшь меня, хотя бы только на один час. И ради этого одного возможного часа я оттолкнула от себя всё, лишь бы быть свободной и явиться по первому твоему зову. Чем была вся моя жизнь с самого пробуждения от детства, как не ожиданием, ожиданием твоей прихоти!
И этот час действительно настал. Но ты не знаешь его, не подозреваешь о нём, мой любимый! Ты не узнал меня и в этот раз - никогда ты не узнавал меня! Я ведь и раньше часто встречала тебя в театре, на концертах,..., на улице - каждый раз у меня замирало сердце, но ты не смотрел на меня: я ведь внешне сильно изменилась, из робкого подростка превратилась в женщину; говорили, что я хороша; я всегда была богато одета и окружена поклонниками. Как мог ты признать во мне робкую девушку, которую видел в полумраке своей спальни! Иногда с тобой раскланивался кто-нибудь из сопровождавших меня мужчин; ты отвечал на поклон и бросал взгляд на меня, но этот холодный взгляд был просто данью вежливлсти, знаком минутного интереса; это был не знающий меня чужой, страшно чужой взгляд. Помню, однажды это неузнавание, к которому я уже почти првыкла, причинило мне жгучую боль; это было в театре, я сидела в ложе со своим другом, а ты в соседней ложе. Началась увертюра, свет погас, и я больше немогла видеть твоё лицо, но я слышала рядом с собой твоё дыхание, как тогда, в ту ночь, а на бархатном барьере, разделявшим наши ложи, покоилась твоя рука. И мной овладело неодолимое желание наклониться и смиренно поцеловать эту чужую, столь любимую руку, когда-то ласкавшую меня. Взволнованая звуками музыки, я едва удерживалась, чтобы не прижаться к ней губами, не уступить безумному порыву. После первого акта я попросила моего друга увести меня. Я больше не могла сидеть рядом с тобой в темноте - так близко и ... так бесконечно далеко.
Но час настал, он настал ещё раз, последний раз в моей разрушенной жизни. Это произошло почти год назад, на другой день после дня твоего рождения. И странно : я весь день думала о тебе, потому что день твоего рождения я всегда справляла, как праздник. Рано, рано утром я вышла из дому, купила белые розы и , как всегда, послала их тебе, в память о забытом тобой часе.
........вдруг словно ледяным холодом или огненным жаром обдало моё сердце - я увидела тебя: ты сидел за соседним столиком с приятелями и смотрел не меня восхищённым и полным желания взглядом, тем взглядом, который всегда проникал в самы недра моего существа. Впервые за десять лет ты вновь смотрел на меня со всей присущей тебе силой безотчёной страстности. Я вся задрожала и чуть не выронила из рук поднятый бокал.
.....
Твой взгляд становился всё упорней, всё пламеннее, он жёг меня как огнём. Я силилась понять, узнал ли ты меня, наконец, или я для тебя опять новая, другая, незнакомая женщина? Кровь прихлынула к моим щекам, я рассеянно отвечала на вопросы моих друзей. Ты не мог заметить, как взволновал меня твой взгляд. Едва уловимым кивком головы ты сделал мне знак, чтобы я наминуту вышла в вестибюль......
Я дрожала, как в ознобе, меня била лихорадка, я не могла выдавить из себя ни слова, не могла смирить охватившее меня волнение.
......Ты стоял в вестибюле и ждал меня; когда я подошла, лицо твоё просияло. Улыбаясь, поспешил ты мне навстречу; я сразу увидела, что ты не узнал меня, не узнал во мне ни подростка, ни девушки давно минувших лет; опять тебя влекло ко мне, как к чему-то новому, неизвестному. - Найдётся у вас как-нибудь и для меня часок? - спросил ты, и по твоему уверенному, непринуждённому тону я поняла, что ты принимаешь меня за одну из тех женщин, которых можно купить на вечер. - Да, - произнесла я то же трепетное, но само собой разумеющееся "да", которое однажды, более десяти лет назад, сказала тебе робкая девушка на сумеречной улице. - Когда мы могли бы увидеться? - спросил ты. _ когда хотите, - ответила я: перед тобой у меня не было стыда. Ты удивлённо взглянул на меня, с таким же недоверчивым любопытством и недоумением, как в тот вечер, когда я точно так же поразила тебя поспешностью, с какой дала согласие.
- Можно и сейчас? - несколько нерешительно спросил ты. _ да, - ответила я, - идём .....

..........Не колеблясь ни минуты........не думая о добром, любящем меня человеке, на чьи средства я жила уже несколько лет и которого я поставила в самое нелепое и унизительное положение: у всех на глазах его любовница, прожившая с ним два года, убегает по знаку первого встречного.О, я глубоко сознавала всю низость неблагодарнось, всё бесстыдство своего поведения; я понимала, что поступаю нелепо и наношу хорошему и верному другу смертельную обиду, понимала, что порываю с налаженным существованием, - но что значила для меня дружба, сама жизнь по сравнению с нетерпеливым желанием вновь ощутить твои губы, услыхать нежную ласку твоих слов? Я так любила тебя: теперь я могу сказать тебе это, когда всё прошло, всё миновало. Мне кажется, если бы позвал меня с моего смертного одра, у меня явились бы силы встать и пойти за тобой.
.......и мы поехали к тебе. Я снова слышала твой голос, чувствовала твою близость и была так же опьянена, так же по-детски счастлива, как при нашей первой встрече.
......В твоей комнате мало что изменилось: прибавилось только нескольо картин, книг, немного новой мебели, и всё было так знакомо мне! А на псь менном столе стояла ваза с розами - с моими розами, которые я накануне, ко дню рождения, послала в память о той, кого ты всё-таки не вспомнил, всё-таки не узнал даже теперь, когда она опять была подле тебя и ты соединял с ней уста и руки. Но всё же мне отрадно было видеть, что ты хранишь мои цветы, что вокруг тебя витает частица моего "я", дыхание моей любви.
Ты обнял меня. Снова я осталась у тебя на всю долгую ночь. Но и тут ты не узнал меня. Счастливая, принимала я твои ласки и видела, что твоя страсть не знает разницы между любимой и купленной женщиной, что ты предаёшься своим желаниям со всей беспечной расточительностью твоей натуры. Ты был так нежен и чуток со мной, женщиной, приведённой из ночного ресторана, так дружески сердечен и рыцарски почтителен и в то же время так страстен в наслаждении, что я, пьянея от счастья, как десять лет назад, опять со всей силой почувствовала твою неповторимую двойственность - высокую одухотворённость в любовной страсти, когда-то покорившую меня, полуребёнка. Я не встречала человека, который так пламенно отдавался бы во власть минуты, с такой щедростью раскрывал бы другому сокровеннейшие глубины своей души, - чтобы затем, увы, всё померкло в какой-то безграничной, почти противоестественной забывчивочти. Но и я забыла о себе. Кто была я, здесь, в темноте, подле тебя? Страстно влюблённая девочка, или мать твоего ребёнка, или чужая женщина из ресторана? Ах, всё было так знакомо, уже пережито и вместе с тем так упоительно ново в ту блаженную ночь! И я молилась, чтобы ей не было конца.
......Но ты не узнал меня. Нет, ты не узнал меня, и никогда я не была столь чужда тебе, ибо...ибо иначе как мог бы ты сделать то, что сделал через несколько минут? Ты поцеловал меня, ещё раз страстно поцеловал, так что мне пришлось снова поправить растрепавшуеся волосы. И вот, стоя перед зркалом, я вдруг увидела - я чуть не упала от ужаса и стыда, я увидела, как ты украдкой сунул в мою муфту две крупных бумажки. Как я только удержалась, чтобы не вскрикнуть, не ударить тебя по лицу, - ты платитл за эту ночь мне, любившей тебя с дества, матери твоего ребёнка! Я была для тебя только проститукой...., не больше, ты заплатил мне, заплатил!Мало того, что я была забыта тобой, я должна снести от тебя унижение.
Я начала торопливо хватать свои вещи. Только бы уйти, поскорее уйти, - мне было слишком больно. Я взяла шляпу - она лежала на письменном столе возле вазы с белыми розами, моими розами. тут мной овладело властное, неудержимое желание: я решила сделать ещё одну попытку: - Не дашь ли ты мне одну из твоих белых роз? - С удовольствием, - ответил ты и тотчас вынул из вазы цветок. _- Но, может быть, тебе подарила их женщина, которая тебя любит? _ Может быть, - сказал ты, - не знаю. Они присланы мне, и я не знаю кем. За это я их и люблю. _ Я взглянула на тебя. _ Может быть, они тоже от женщины, забытой тобой!
.....Но ты меня не узнал.
Я поспешно направилась к дверям, потому что слёзы готовы были брызнуь у меня из глаз, а этого ты не должен был видеть. Я так бежала, что в прихожей чуть не столкнулась с твоим слугой. Он проворно отскочил в сторону, услужливо распахнул предо мной дверь, и в этот миг - ты слышишь? - в этот краткий миг, когда я сквозь слёзы взгянула на старика, в его газах вспыхнул какой-то свет. В этот миг - ты слышишь? -в в этот единый миг Иоганн узнал меня, хотя ни разу не видел меня с моего детства. Мне хотелось стать перед ним на колени и целовать ему руки за то, что он узнал мня. Но я только выхватила из уфты эти ужасные деньги, которыми ты пригвоздил меня к позорному столбу, и сунула их старику. Он задрожал, испуганно посмотрел на меня - в эту секунду он, быть может, больше отгадал обо мне , чем ты за всю свою жизнь. Все, все люди любили меня, все были ко мне добры, только ты, только ты один не помнил меня, только ты один ни разу не узнал меня!

Мой ребёнок умер, наш ребёнок, теперь мне некого любить на всём свете, кроме ьебя. Но кто ты для меня, ты, никогда, никогда не узнающий меня, проходящий мимо меня, как мимо прозрачной воды, наступающий на меня, как на камень, ты, неизменно обрекающий меня на разлуку и вечное ожидание? Один раз мне казалось, что я удержала тебя, неуловимого, в ребёнке. Но это был твой ребёнок: он жестоко покинул меня и отправился в путешествие, он забыл меня и больше не вернётся. Я опять одинока, одинока, как никогда, у меня ничего нет, ничего нет от тебя: ни ребёнка, ни слова, ни строчки, ни какого знака памяти, и если бы ты услышал моё имя, оно ничего не сказало тебе. Почему мне не желать смерти, когда я мертва для тебя, почему не уйти, раз ты ушёл от меня? Нет, любимый, я не упрекаю тебя, я не хочу вселить своё горе в твой озарённый радостью дом. Не бойся, я не стану больше докучать тебе; прости меня, я должна была излить душу в час смерти своего ребёнка. Только раз я должна была всё высказать тебе, - потом я опять скроюсь во мраке и буду молчать, как всегда молчала перед тобой. Но ты не услышишь моего стона, пока я жива, - только когда я умру, получишь ты это завещание, завещание женщины, любившей тебя больше, чем вседругие, и которой ты никогда не узнавал, всю жизнь ожидавшей тебя и не дождавшейся твоего зова. Быть может, быть может, ты позовёшь меня тогда, и я в первый раз нарушу верность тебе: я не услышу тебя из могилы. Я не оставлю тебе ни портрета, ни знака памяти, как и ты ничего не оставил; никогда ты не узнаешь меня, никогда. Такова была моя судьба в жизни, пусть будет так и в моей смерти. Я не позову тебя в мой последний час, я ухожу, и ты не знаешь ни моего имени, нимоего лица. Я умираю легко, потому что ты не чувствуешь этого издалека. Если бы тебе было больно, что я умираю, я не могла бы умереть.
Я больше не могу писать... такая тяжесть в голове... всё тело ломит, у меня жар...кажется, мне сейчас придётся лечь. Может быть, скоро всё кончится, может быть, хоть раз судьба сжалится надо мной, и я не увижу, как унесут моё дитя... Я больше не могу писать.... Прощай , любимый, прощай, благодарю тебя тебя. Всё, что было, было хорошо, вопрки всему... я буду благодарна тебе до последнего вздоха. Мне хорошо - я сказала тебе всё, ты теперь знаешь, нет, только догадываешься, как сильно я тебя любила, и вто же время моя любовь не ложится бременем на тебя. Тебе не будет недоставать меня - это меня утешает. Ничто не измениться в твоей прекрасной, светлой жизни... я не омрачу её своей смертью.... это утешает меня, любимый.
Но кто... кто будет посылать тебе белые розы ко дню твоего рождения?Ах, ваза опустеет, лёгкое дуновение моей жизни, раз в год овевашее тебя, - развеется и оно! Любимый, послущай, я прошу тебя... это моя первая и последняя просьба к тебе... исоплни её ради меня: каждый год, в день твоего рождения - ведь это день, когда думают о себе, - покупай розы и ставь их в синюю вазу. Делай это, любимый, делай это так, как другие ра в году заказывают панихиду по дорогой им усопшей. Ноя больше не верю в бога и не хочу панихид, я верю только в тебя, я люблю только тебя и жить хочу только в тебе... ах, только один раз в году, незаметно и не слышно, как я жила подле тебя... Прошу тебя, исполни, это, любимый.... это моя первая просьба к тебе и последняя....благодарю тебя....люблю тебя, люблю... прощай....

Он дрожащей рукой отложил письмо. Потом долго сидел задумавшись. Смутные воспоминания вставли в нём - о соседском ребёнке, о девушке, о женщине в ночном ресторане, но воспоминания неясные, расплывчатые, точно контуры камня, мерцающие под водой. тени набегали и расходились, но образ не возникал. Память о чём-то жила в нём, но о чём - он вспомнить не мог. Ему казалось, что он часто видел всё это во сне, в губоком сне.
Вдруг взляд его упал на синюю вазу, стоявшую перед ним на письменном столе. Она была пуста, впервые за много лет пуста в день его рождения. Он вздрогнул; ему почудилось, что внезапно распахнулась невидимая дверь и холодный ветер из другого мира ворвался в его тихую комнату. Он ощутил дыхание смерт и дыхание бессмертной любви; что-то раскрылось в его душе, и он подумал об ушедшей жизини, как о бесплотном видении, как о далёкой страстной музыке.

Стефан Цвейг.


я это печатала из книги и слёзы накатывали на глаза, невозможно равнодушно всё это прочитать, мне казалось, что она - это я, и я прожила с ней её жизнь.

[450x600]