Занесло меня тут в Н/О. Это неврологическое отделение 51 больницы. С ним я уже знакома по прошлому году. Тогда был инсульт и слава Богу всё обошлось без нарушений: психики, движений, речи.
Сейчас мне предстояла плановая проверка моей неврологии для подтверждения инвалидности.
Читатель может задаться вопросом, а в чем собственно литература сего произведения.
В людях, я Вам скажу.
Наша палата 708 состояла в основном из более менее адекватных дам. Я в свои 61 год была самая младшенькая и самая "здоровая". А по сему мне было не трудно кому-то памперс сменить, кому-то принести кипяточка из кулера с другого конца коридора, кого-то покормить, да просто поговорить.
Большую часть времени я читала. А чтение у меня сопровождается запойным течением.
Итак 6 человек. По три кровати друг напротив друга. Стол стулья и туалеты для слегка встающих и ходунки.
В углу лежит Настенька, живой такой скелетик. Правая рука инсультная, левая всё время лезет под памперс. Речь "в сторону". Что ей надо, никто понять не может. Но методом чуткости выясняем, что Настенька всё время хочет пить. Выяснили, что Настеньке нашей 87 лет и похожа она на Миллера в роли Бабки Ёжки из сказки Роу. Но Божий такой одуванчик, по словам родни никогда не болевшей в жизни.
И вот прилетает ее дочь и начинается театр одного актера. Она рыдает, воет, что у нее нет денег на сиделку, а сама она стоит на бирже труда. Её чернявый муж, видать из-за московской прописки, предлагает супруге поставить палатку перед Муниципалитетом и добиваться для болящей бесплатности сиделки, памперсов и пенки для протирки тела.
Я в это время читала о том, что Гитлер собирается нападать на Польшу. И конечно же Гитлер с Польшей отошли на второй план.
А дочь Настеньки, Анастасии Герасимовны, не совладая собой, громогласно вещала, что мол, мама, что ты сделала. Собирайся, домой поедем. Но в итоге вскоре убралась сама.
Напротив Настеньки лежала Вера Семеновна. И лет ей наверное столько как и Настёне. Я сразу на неё обратила внимание. За ней ухаживала сиделка Марта. Семеновна была уже на подходе к выписке. Она в кровати делала зарядку. Её выводила Марта на прогулку по коридорному Бродвею. У Верочки были добрющие глаза, и доброе сердце, адекватная психика и несколько перенесеннных инсультов. Но как она боролась за свою жизнь!
Третьей была Надежда Григорьевна. Тоже старушка, полного телосложения. Тихая, почти не говорила. К ней каждый день приходили по очереди её дочери. Готовили ей индивидуальную еду, занимались с ней, тренировали её память.
А я читала про наглое вторжение Гитлера на нашу территорию. Защитники Брестской крепости у меня перемешивались с пословицами и поговорками, которые зачитывались Надежде Григорьевне. И ей оставалось только добавить последнее слово. Это слово почему то автоматом вставлялось в мое прочтение военных действий армии Центр.
Напротив Надюши кровать Нины Викторовны, самого адекватного пациента.Она музыкант и этим всё сказано. С ней мне было интересно перед сном потрепаться на всякие интересующие нас темы. Мы говорили о Державине, Гнесинке, я делилась прочитанным про Гитлера.
Далее кровать со мной.А что про себя писать? Прогрессирует забывчивость. Скоро я себе повешу кулончик с именем и адресом. Иногда пошатывает и какая-то дурацкая усталость, ни на чём. Поэтому меня 5 дней держат на игле и вонзаются с мои нижние полушария витамины. Таскают на обследования сердца, сосудов, глаз. Чтобы как-то сжигать калории, хожу на гимнастику, кручу педали.
Напротив меня Тамара Порфирьевна. Тоже музыкант.Но чуточку мещанка. Этим последним я её не приняла сердцем, но подарила ей пару носок, без которых она не мыслила себя в больнице, боясь подцепить грибок.
Вот кажись все и представлены. Но палата имеет свойство обновляться пациентами.
В подвернувшийся субботний день я прошусь в домашнюю обстановку. И меня отпускают.
На самом деле мы идём с подругой на пешую экскурсию, посвященную Фаине Георгиевне Раневской. Погода в этот день была просто чудо.Я к своему удивлению почувствовала ушедшую одышку и какую-то легкость в походке. А так же радость и наслаждение, от того, что очутилась в нормальной обстановке. Александр Сергеевич смотрел на меня с высоты своего пьедестала на Пушкинской площади. Народ собравшийся на экскурсию был мне приятен, тем что любил "Мулю", вернее Лялю так же , как и я.
А после экскурсии мы засели в корчме "Тарас Бульба". Поели от пуза и затем на такси отправились к больнице. Я поблагодарила Ленуську за экскурсию и ресторан и нырнула в проходную.
Через семь минут я была в палате.
Вот только на месте выписанной Веры Семёновны возлежала дама с чувством собственного достоинства, а рядом с ней стояла её точная копия. У меня вопрос на лице, который я вывожу в голос. Кто из Вас кто? Вы сестры или мать с дочерью? Оказывается в кровати мать, а стоит дочь. Присматриваюсь и вижу у матери отросшую полосу седых волос под крашенными, а у дочери меланж. Волосы красились в один период. Ну как под копирку лица! Мамашу зовут Евдокия Ивановна. Я её потом прозвала Дульсинея.
Я в этот день находилась, надышалась, наелась и меня уже начало клонить в сон. Кто-то сидел на толчке и изливал душу, при этом смачно извергая салют Победы. Я всегда радуюсь тому, что мой нос не воспринимает ароматов с 1995 года. Иначе бы я согласилась квартироваться в коридоре.
-И тебе не стыдно? Чо к девке-то пристаёшь? Чо помахиваешь своим мохнатым хоботом?, Ноги дурочка раздвинула! Как не стыдно!
В полной тишине и темноте засыпающей палаты началось наступление, а скорее выступление вновь поступившей. Как внезапное вторжение Гитлера на Родину. Вся палата проснулась. Кто-то пытался успокоить Дусю, но она всё вещала и вещала. Ей это удавалось по-Левитановски.
Я вспомнила прошлый год, когда лежала в больнице. Тогда таких было двое. И потому была рада, что в нашей палате она одна.
Пришел врач. Сделал назначение. Сестричка кольнула в пузо Дусю и ушла привязав ее за ногу к кровати.
Полночи мы пытались хорошенько расслышать рассказ о том, как в одном из углов палаты насильник и похотливая деваха занимались непристойностями. Утро и день утомлённая палата спала.
Утром пришла к Евдокии дочь и поведала нам трагедию матери, которая совсем недавно похоронила горячо любимого ею мужа и с ней от горя приключился инсульт.
Шли дни. Безнадёжно оставленная без родственников Настенька-скелетик начала потихоньку выходить из болезни.Дочь её, появившись ещё раз и проорав почти весь тихий час, нарвалась на отповедь четко поставленным голосом Нины Викторовны и в палате больше не появлялась. Либо в палатке у Муниципалитета добивалась бесплатного обслуживания, либо боялась Нины. И было очень жалко Настеньку. Она уже сжимала инсультную ручку в кулачок, в памперс не лазила, речь её стала более понятной. Она называла своё имя. И считала за мной "аз, да". Как ей нужен был кто-то из родни… Надюшу дочери держали всё время под контролем тренировки памяти. Галя, дочь Евдокии с утра до вечера сидела с матерью, забывая поесть. Ела она видимо уже когда приезжала домой. К Нине каждый вечер приходил симпатяга сынуля. А К Тамаре приносил себя супруг. А ко мне приходила Ленуська. Мы с ней на улице тусовались, так как в палате всегда было душно.
Я дочитала про всех "друзей Гитлера", которые ему помогали во время войны. Я провела параллель с нынешним безобразием в мире. И в который раз поняла, что всё скотство в политике повторяется, как под копирку. В последний день я прочитала "Даму с камелиями". К своему стыду я этого не читала. Хотя смотрела фильм. И самой любимой оперой считаю "Травиату". А потом меня выписали.
Ничего нового я Вам не поведала. Я просто написала дневник о нахождении в больнице. Мне было интересно наблюдать за людьми, с которыми меня свела судьба. Интересны были их родственники. Как каждый боролся со своим недугом. Как проявляется болезнь…
И не дай Вам Бог очутиться в этом заведении.
Доброго Вам здоровья!
Берегите себя.