ИЗ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ ЕВГЕНИИ ПЕТРОВНЫ ТУРМАНИНОЙ, УРОЖДЕННОЙ ФАЙДЫШ (1893-1973)
В 1907 году мы рано поехали на дачу. Дом сняли в Черкизове (Старков Погост). Из окон была видна река, лес на другой стороне… Простор и красота...
С дядей Ваней [Иван Александрович Торлецкий] переписывались. Вот текст его письма ко мне:
«Дорогая Женюрочка!
Спасибо мой дружочек золотенький за твое милое письмо. Я предполагал приехать к Вам сейчас, но 1) приболел 6 дней инфлуэнцией, с осложнением в горле (слава богу, еще без нарыва) и сейчас еще сижу дома, 2) дела по сдаче в аренду Гиреева меня задерживают. Как только освобожусь, то обязательно приеду.
Ванну для тебя куплю и вышлю на днях, т.к. наши старые гиреевские все проржавели и их посылать нет возможности: по дороге все разваляться.
Камертон для скрипки тоже привезу с собой.
Как Вы все там поживаете? Ловите ли рыбы? Что Мизгирь подплывает? Воображаю до чего беситься на вольном воздухе?
У Вас, вероятно, там хорошо и привольно. А главное есть река и просторы для глаза, чего в Гирееве нету, и за что я его терпеть не могу.
В Пятницу я зайду к маме твоей и передам ей Ваши гостинцы, т.к. вероятно кто-нибудь из твоих братьев поедет в Пески.
Мой дорогой дружочек, напиши мне ещё письмецо, ты не можешь себе представить, как мне приятно получить от Вас весточку.
Целую тебя крепко и Нюру тоже.
Тёте поклонись от меня и поцелую ручку.
Любящий тебя всей душой.
Твой дядя Ваня
9 мая 1907 года»
И вот однажды дядя Ваня приехал к нам в гости в Черкизово. В деревенской обстановке он не был так величествен.
Тетя - Мария Степановна была счастлива, но мне было скучно с ними.
И я была рада, когда он уехал. Сев в поезд, он был раздосадован небрежным отношением к нему и прислал письмо, в котором выразил всё своё неудовольствие. Когда Мария Степановна меня спросила, я не могла припомнить, чем я могла не угодить.
С Марией Степановной они оживлённо переписывались.
Иван Александрович Торлецкий - Марии Степановне Ворониной:
Дорогой друг мой Степочка!
Письма Ваши получил: т.е. Ваше, Женюркино и Нюры, и, поверьте мне, от души за них благодарен. Все что Вы пишите в своем письме голая правда, но ведь бывает же человек невольно слеп и во многом.
Вы спрашиваете причину всего случившегося? Представьте себе паровик, у которого клапан предохранительный испортился или слишком нагружен. Паровик лопается и не без вреда окружающим. Но ведь и паровик разлетелся на много кусков, ведь и ему не легче? Вот я такой-то паровик и был. Это стихийное, а не общечеловеческое. Не по силам были стихии для меня испорченного человека (сознаюсь в этом откровенно). Хотя стенки и были хорошие, мягкие и заботливые, как никто и никогда не будет. Ну что же делать, и я чистосердечно каюсь в своих всех прегрешениях перед своим большим другом. А то жизнь моя будет тяжела, это я знаю, и что мне сердца такого не найти, как у Степочки, я тоже знаю, и в глубине души всегда это чувствовал. Так что же? Поживу да и сбегу опять к хорошему сердцу. Я как-то теперь успокоился, когда принял вышесказанное решение. И не забывайте меня с Женей и не надо забывать, т.к. хотя еще много придется провести время врозь, но … если примите как-нибудь блудного сына, то он явится к Вам… пока тишь, молчанье… “Разлука тоже наука”…Переехал я в Симеиз, где все изменилось до неузнаваемости. Сколько настроено новых дач, а где мы жили, там теперь живет (купил у Семенова) один из братьев Мальцовых и разделал сад вокруг “под орехи". Я Вам на днях пришлю открытки со своими фотографиями. В новом парке все так разрослось, что его и не узнаешь. Есть уже магазины, и даже аптека. Чудная гостиница “Вилла Ксения”, как раз напротив входа в парк, против дачи, где мы жили. Много очень народу и есть одна дамочка (живет в той же даче Субботина, где и я живу)… На Вас похожа в молодости. Вот ей богу же. Я с Вами болтаю, как с другом, простите. Только ножки мои что-то пошаливают немножко. Должно быть … года, да жизнь бывшая веселая да сытная. Кажется, придется тоже пить контрэксвил. Нюра напрасно рвет мои открытки, всё же я ей и Женюрке завтра напишу письмеца. Пока целую Ваши ручки крепко-крепко. Не забывайте своего папашку - глупого и несчастливого. Пишите письма более 1 раза в неделю в Алупку и получу Ваши письма.
Ваш Иван Торлецкий
Вот письмо Марии Степановны Ивану Александровичу Торлецкому:
Дорогой друг мой, я больна вами и судьба ваша не даёт мне покоя. Вы не раз за эти 1½ года говорили, что я не должна была уезжать из Гиреева, а поднять вас на смех и вся бы ваша страсть кончилась бы. Из этого и прочих ваших откровенных разговоров со мной видно мне ясно, что чувство ваше к ней было вспышкой. А потому считаю своей нравственной обязанностью написать вам, что венчаться, только для того чтобы не скомпрометировать девушку, а потом бежать ко мне или ещё куда более бесчестно, чем объяснить ей теперь всё как есть. Если не можете, то посоветуйтесь с кем-нибудь беспристрастным в этом деле.
Верите, я это пишу, имея в виду только ваше благополучие. Не могу также допустить, чтобы вами в этом руководило фатовство и тщеславие, что вас полюбила 20-летняя девушка, жизнь с которой за всё почти время была в тягость.
Вы себя хорошо знаете – вам нужен покой по многим причинам, а ей если здорова жизнь, а больна то ваш уход; - для первого вы устали, а для второго не в силах и не привыкли. Я бы многое могла бы и подробно представить вам в вашей будущей жизни, но вы как человек умный (но поддаётесь чужому влиянию) сами себе вполне уясните, не ставлю точки над “И”. Посоветуйтесь с кем-нибудь, как поступить в этом деле, ну хоть с Викт. Фел., которому вы верите – но не жениться это не честно.
Если нужна будет моя помощь вас выручить, я готова приехать и сказать попу, не соврав, что вы мне это обещали.
Хотя это для меня будет тяжело, но сделаю бескорыстно, как всё и всегда. Предлагаю и пишу всё это только потому, что вы мне всё о своей жизни писали и говорили.
Ваш верный друг СтепочкаО случившемся дядя Ваня говорил так: “Представьте себе, Стёпочка [Стёпочка – это ласковое обращение по отчеству к Марии Степановне Ворониной] паровоз в котором накопилось слишком много пара. Хоть стенки были и мягкие, и хорошие, но он должен был его выпустить или разорваться”.
И Мария Степановна ждала и старалась быть весёлой, очень грустила.
Я всё это видела и тогда дала себе слово никогда не быть причиной развода супругов и сдержала это слово, хотя, как я потом напишу, много было искушений.