Садритдин или Сережитдин?

    Мы вели гидромелиоративные работы в Южном Йемене в 1999 году под эгидой сохранившегося от СССР Сельхозпромэкспорта. Этот Промэкспорт потом прикроят премьер и министр Греф, который полагает, что бизнес сам во всем разберется и все сделает. Какая наивность, и это человека во власти – нонсенс. Ежедневно кроме пятницы работы мы начинали с шести часов утра и вели до часу дня, когда на солнце находиться уже просто не возможно. В конце рабочего дня, а то и раньше, когда рабочие выполняли свое задание, купались тут же на сооружаемой нами плотине на реке Вади – Хаджар, и готовились к обеду. Приезжала кухня, все усаживались прямо на земле по пять человек за один поднос,  наполненный отварным и подкрашенным рисом. Сверху горы риса лежали кусочки жареного тунца. Старший из пяти человек произносил краткую молитву и трапеза начиналась. Однажды за одним подносом собралось только четыре человека, и им пришлось искать пятого. Не найдя никого из своих, они увидели меня, и стали кричать: - Вадим, таль, таль биссура!  – то- есть иди сюда быстрее. Отказываться было неприлично, и я сел по-турецки рядом с подносом. Перед трапезой самый старший должен прочитать молитву, а самым старшим оказался я, и все смотрели на меня. Как тут быть я не знал, но принял видимо верное решение. Я сказал то, что знал еще по Узбекистану: - Бисмилло рахмани рахим! -это хвала всевышнему, и пригласил всех кушать. Реакция рабочих была поразительна: они мне говорили, что я молодец, как настоящий муслим – мусульманин и прочее. Но и после этого они все что-то ждали и не ели. Теперь они, оказывается, ждали момента как же это я буду есть без ложки, ведь европеец должен есть ложкой. Я вырос в махале среди узбеков и, конечно,  умел есть плов руками, вот и тут не оплошал, взял горсть риса рукой и отправил его в рот. Ребята улыбались, говорили тамам то-есть хорошо, и все шло прилично. Я ел не спеша, а они очень быстро уплели весь рис и стали смеяться надо мной, ну что поделаешь – молодежь.

   Когда работы ведутся в деревне, это хоть где, что в России, что в Йемене, всегда много наблюдателей, и в первую очередь ребят. В один из дней мальчишки стали подходить близко ко мне, а я всегда близко стоял возле нивелира, чтобы проверять отметки укладываемых конструкций, и стали мне говорить: - Садик, шуф эбен руси! – и показывали на мальчика со светлыми, вьющиеся колечками волосами. Это значит смотри, это сын русского. Я подумал,  шутят ребята и не придал этому значения. Но по дороге домой, уже в машине, я спросил Салима, нашего водителя, правда –ли, что этот светлый мальчик сын русского. Салим, не стал говорить об этом за рулем и при посторонних, что сидели в машине, а эти посторонние были такие уставшие, что и не обратили внимание на наш разговор. Он сказал, что  мы поговорим об этом вечером наедине. Вечером я пошел к нему в общежитие, где жили все наши механизаторы, и вот, что он мне рассказал. Мальчика зовут не то Садритдин, не то Сережетдин, что похоже на русское имя Сережа. Его мама йеменка, вторая жена богатого человека, который держит в поселке магазин и маленькую пекарню. Лет двенадцать тому назад, когда Южный Йемен был народно-демократический, в стране было много русских специалистов, в том числе и врачей. Мама этого мальчика лечилась в одном из госпиталей, где были русские хирурги, а через девять месяцев родился этот мальчик. Мальчик со светлыми волосами, поэтому все до сих пор судачат, что он от русского доктора, да и имя его подозрительно редкое похожее на русское Сережа. Я попросил Салима показать мне эту женщину, а сделать это было очень просто, так –как всей женской половине деревни понравилось стирать белье именно на нашем  сооружении где было чисто и на бетоне белье не пачкается. Перед сооружением река течет плавно, на берегу растут ивы толщиной в обхват, и их ветви создают тень такую необходимую в этом жарком климате. Салим показал мне эту женщину, но близко подойти к ней и всей женской компании мужчине было не прилично. Эта история периодически всплывала у меня в голове, но я ничего не делал чтобы узнать о ней подробнее. Подвернулся случай. Я как-то ехал в машине один и в двух-трех километрах от поселка где мы работали увидел на обочине дороги женщину с большим свертком. Я остановил машину и предложил ей доехать до поселка. Женщина была вся в черном, с головы до ног, лицо закрыто до самых глаз. Теперь в капиталистическом Йемене бедные женщины все так ходят. Как не странно, она согласилась, и теперь я смог разглядеть ее внимательнее. Толи  специально, толи случайно она открыла лицо, и я узнал в ней маму Сережетдина. Я даже воскликнул: - А ведь я вас знаю, и вашего сына знаю. Она улыбнулась, видимо поняла мой бедный арабский язык, и сказала, что до нее дошли слухи, что русский инженер интересуется ее сыном, и эти слухи уже ей надоели.  Пока мы ехали я успел разглядеть на ней много золотых украшений: кольца и браслеты на руках, золотая цепочка поблескивала рядом с золотыми серьгами, и я понял, что, несмотря на все сплетни, муж видимо ее любит и балует.