[750x550]Никак не могу привыкнуть к тому, что папы нет. Иногда кажется: слышу его голос, звук шагов. Скрипнет входная дверь, и в голове проносится: «Это папа вышел на крыльцо покурить». Даже в восемьдесят отец выкуривал за день пачку «Мальборо». Они часто стояли на крылечке с моим мужем Николаем, дымили и беседовали о жизни, о кино. Мне философствовать было некогда, вечно крутилась с детьми. Свободное время появлялось только вечером, когда Слава и Гоша укладывались спать. У меня глаза тоже слипались, но я старалась побыть с отцом. Иногда просто сидела рядом. Телевизор почти всегда был включен на спортивном канале. Я приваливалась к папиному плечу, и мы смотрели вместе хоккей или футбол. Теперь, когда не спится или на сердце тоска, я включаю какой-нибудь матч — негромко, фоном. И сразу успокаиваюсь, как будто снова чувствую рядом родное плечо... Строительство дома на Николиной горе мы начали в середине девяностых. Я была счастлива, когда у нас появилась дача, по тогдашним меркам — шикарная. Теперь, конечно, небольшой двухэтажный дом из красного кирпича. Он мечтал жить на природе, наверное потому, что родился и вырос в подмосковном Павловском Посаде. Дача была его любимым детищем. Папа сам разрабатывал проект и покупал стройматериалы. [750x550]Мы любили жить за городом, особенно летом. В 1997-м у меня появилось собственное жилье, но я постоянно приезжала к родителям. А потом случилась беда. Двенадцать лет назад мама сломала шейку бедра. Упала на улице в гололед. И начался кошмар! Сначала маме поставили металлический штырь. Потом его заменили эндопротезом — искусственным суставом. После нескольких лет мучений он так и не прижился. Мама героически боролась. Делала утомительные процедуры, терпела немыслимую боль. Как оказалось, напрасно. Когда нам удалось показать ее крупнейшему специалисту в области эндопротезирования, он сразу удалил злополучный сустав. Мама осталась инвалидом. Она передвигается на костылях и не может ступить на больную ногу. Но бодрости духа не теряет. Пока был жив папа, она при первой же возможности приезжала к нему на дачу, хотя нуждалась в постоянной медицинской помощи. Родители никогда не расставались надолго. Только если мама в очередной раз ложилась в больницу. Но в «желтой» прессе появились сообщения о том, что Вячеслав Тихонов разошелся с женой. Себе оставил дачу, а ей отдал московскую квартиру. Маме приписывали все мыслимые пороки только потому, что она не ходила на светские мероприятия. Когда маму не увидели на папином восьмидесятилетии в Доме кино, пошла очередная волна слухов. Неужели непонятно, что маме просто невыносимо трудно выбираться куда-то на костылях? А еще тяжелее, что ее увидят в таком состоянии — немощной, старой. Ведь раньше она была очень красивой. Энергичной, деятельной. Мои родители любили друг друга, и, несмотря на мелкие размолвки и ссоры, речь о разводе между ними никогда не заходила. Любовь к маме он пронес до конца своей жизни. Конечно, это чувство менялось с годами: из любви-страсти трансформировалось в любовь-привязанность, любовь-привычку. Но жить без своей Томуси отец просто не мог. Мама шутит, что сама «наколдовала» себе мужа. В Тихонова она влюбилась в восьмом классе, когда посмотрела с подружкой картину «Чрезвычайное происшествие». Ночью ей приснилось, что у них с Тихоновым роман, она выходит за него замуж. Прошло десять лет, и вещий сон начал сбываться! [750x550]Познакомились родители на «Мосфильме». К тому времени мама окончила филфак МГУ, работала в школе на Арбате преподавателем французского и подрабатывала как переводчица. Она делала перевод нескольких сцен фильма «Мужчина и женщина». Жана-Луи Трентиньяна озвучивал Тихонов. Папе тогда было около сорока, маме — двадцать четыре. Она была очень яркая, обаятельная! Отец всю жизнь преклонялся перед людьми, владевшими этим языком. Французский и помог ему завоевать маму. После показа в Париже фильма «Война и мир» Тихонову приходило много писем от иностранных поклонников. «Вы не поможете мне, Тамарочка? — попросил он. — Так хочется прочитать, что пишут. Но во французском я — ни бум-бум». И пригласил ее в гости на «Фрунзенскую», в свою однокомнатную квартирку неподалеку от кинотеатра «Горизонт». Маму поразило, как скромно он жил. Крошечная кухня, совмещенный санузел и… сидячая ванна! Мебели было очень мало. Тихонов после развода все оставил Мордюковой, ушел с одним чемоданчиком. За один вечер влюбленные не управились с переводом писем. Маме пришлось еще раз приехать на «Фрунзенскую» из своего Новогиреево. Было далеко за полночь, когда отец предложил: «Зачем тебе тащиться домой? Чтобы утром ехать обратно в центр? Отсюда до Арбата — два шага. Оставайся у меня». Она взглянула в его смеющиеся голубые глаза, и ей захотелось остаться здесь навсегда. Пятого декабря 1967 года мама окончательно перебралась на «Фрунзенскую". Несколько месяцев родители жили в гражданском браке. Папа заезжал за мамой в школу на Арбате и каждый раз производил там фурор. Но «аморальное» поведение молодой учительницы беспокоило ее коллег. «Это неприлично, — сказала директриса. — Своей связью вы компрометируете не только себя, но и весь преподавательский коллектив. И какой пример подаете детям?!» Папа долго не решался сделать маме предложение из-за «огромной» разницы в возрасте. За советом обратился к лучшему другу — Станиславу Ростоцкому, известному ловеласу и знатоку женщин. Тот его благословил: «Ты ее любишь? Ну так не умствуй и женись. Шестнадцать лет — ерунда». Я появилась на свет, когда папе был уже сорок один год. Он и радовался, и страшно переживал по поводу своего позднего отцовства: «Ты понимаешь, Томуся, какая это ответственность? Мне ведь пошел пятый десяток. Не дай бог, что-нибудь случится, дочку тебе придется растить одной». Отец обожал меня. Сам стирал пеленки и развешивал их на балконе «однушки». [750x550]Со своим братом Владимиром Тихоновым я общалась мало. Но иногда он приходил к нам на Рылеева. Мама не препятствовала. Это неправда, что она запрещала мужу общаться с сыном. Мама к Володе нормально относилась, всегда накрывала на стол. Они сидели вместе, разговаривали. Брат был красивым и очень обаятельным. Он мне нравился. Но что-то в нем пугало. Я его дичилась. Может быть, потому, что Володя был старше на девятнадцать лет? Иногда они уходили с папой в кабинет и что-то обсуждали за закрытой дверью. Я не вникала в тонкости их взаимоотношений, но видела, что с сыном папа совсем другой. Со мной он был свой, родной. А с Володей — слишком строгий, жесткий. В его голосе я слышала недовольство и раздражение. Он за что-то сердился на сына. Слухи, ходившие в то время по Москве, о том, что у Тихонова-младшего проблемы с алкоголем и наркотиками, до меня не доходили. Брат прекрасно выглядел. Со мной вел себя приветливо. Старался наладить контакт: «Привет, сестренка! Как поживаешь? Ты уже совсем большая стала. Говорят, собираешься в артистки? Ну что же, дело хорошее». Наташа Варлей, его первая жена, ездила за медицинским заключением после Володиной смерти. Она рассказывала мне, что в его крови не было ни алкоголя, ни наркотиков. При этом до сих пор многие считают, что мой брат умер от передозировки. Странная история. Но разгадки тайны, очевидно, уже не найти. Отец очень переживал потерю Володи, но молчал, прятал эмоции. И потом не говорил со мной о брате. После его смерти эта тема у нас в семье была закрыта навсегда. Только однажды папа обронил: «Человек он был хороший, очень добрый и порядочный». Папа и сам был удивительно порядочен, терпеть не мог, когда люди о ком-то злословили. Даже по пустякам. [750x550]А папа был типичным баловнем судьбы, да еще без какой бы то ни было «червоточинки». Он не пил, не имел любовниц, не проигрывал деньги в казино, дистанцировался от киношной тусовки, не примыкал ни к каким группировкам и кланам и был немым укором тем, кто не мог похвастаться безупречной репутацией, крепкой семьей и любящей дочерью. Его не принимали, потому что он был другим. «Слишком хорошим», — как с сожалением сказала одна журналистка. Папа видел отношение некоторых коллег и, думаю, страдал, но никогда не говорил со мной об этом. Уже после его смерти я нашла тетрадку. А в ней — короткую запись: «Мне тяжело жить. И морально, и физически». Уверена, написал он так не только потому, что был стар и болен. Отец остро переживал свое одиночество в профессиональной среде. Кино «кончилось» в середине девяностых. Как большинство артистов, мы с отцом остались без работы. Мне казалось, что он мог попросить роль у кого-нибудь из друзей и знакомых, но папа считал это унизительным. Сторонился «чернухи» и пошлости, хлынувших на экран, и жил только творческими вечерами, с которыми постоянно ездил по стране. Зарабатывал немного. Еще в 1988-м со своим другом, актером Юрием Чекулаевым, организовал творческое объединение на Киностудии имени Горького, впоследствии превратившееся в студию «Актер кино». Но Тихонов был только «вывеской», художественным руководителем. Ему платили небольшую зарплату, а бизнесом занимались совсем другие люди. Когда дела на студии пошли совсем плохо, я решила спасать предприятие, созданное отцом. И стала директором «Актера кино». Мы работаем вместе, я и муж... Николай Вороновский. Живем вместе уже почти десять лет. Коля стал мне опорой. [750x550]Внуков я родила папе в июне 2005-го, сразу двоих — Вячеслава и Георгия. Мы с Колей назвали их в честь наших отцов. Прошлой осенью я забила тревогу. Папа очень сдал. Теперь он подолгу спал и стал безразличен ко многим вещам, интересовавшим его раньше. Вел себя нормально. Ел, гулял. Но вставал в два-три часа дня. В половине четвертого завтракал. И все — нехотя, с уговорами. Вывести отца из депрессии уже никто не мог. Раньше его поддерживали друзья и воспоминания о прошлом. Но постепенно все ушли: Ростоцкий, Гостев, Полугаевский... Из того времени с ним осталась только мама. Родители часто сидели летом на крылечке, о чем-то тихо беседовали. Но теперь уже и прошлое перестало поддерживать папу. Мама рассказала: «Если позапрошлым летом мы очень много вспоминали, то теперь больше молчали. Просто сидели рядом. Однажды я спросила: «Помнишь, как ты снимался на Дону, у Бондарчука? Тебе дали выходной, и мы поехали на озеро. Жарили шашлыки и целовались в камышах». Папа насупился: «Ты меня с кем-то путаешь». Я онемела. Не знала, что подумать. Пошутил он или забыл?» Мама волновалась за папу, но ничего не могла сделать. Ей едва хватало сил справляться с собственными проблемами. То и дело ее клали в больницу. Я почуяла беду за два месяца до папиной смерти и сделала все, что могла. У отца уже не было ни сил, ни желания бороться за жизнь. Мама специально приехала на дачу, чтобы быть рядом с ним. В последние дни он очень ослаб, почти не вставал с постели и отказывался от еды. Ей приходилось уговаривать его как ребенка: «Ну пожалуйста, Славочка, съешь хотя бы сырничек, ну хоть кусочек!» Я очень надеялась на чудо. А мама предчувствовала неладное. Когда папу увезли в больницу, он приснился ей в зеркале. Как будто был уже в зазеркалье, с «той» стороны. Папа лежал в реанимации на искусственной вентиляции легких. Врачи не делали никаких прогнозов, сказали, надо подождать. В час дня я приехала домой. Смотрю: мама сидит на крыльце раздетая. На морозе! У меня сердце упало. — Мама, что случилось?! — Что-то мне нехорошо стало, — отвечает она. — Пришлось выйти на воздух. Пойду позвоню, узнаю про папу. В больнице сказали: «Вячеслав Васильевич Тихонов умер буквально минуту назад». Мама почувствовала, что ее Славочки больше нет. Мы сели рядом, обнялись и заплакали. Все расходы взял на себя Союз кинематографистов. Но как же трудно было все организовать! Папа умер под выходные, поэтому оформить необходимые бумаги было невозможно вплоть до вечера понедельника. Дата похорон еще не была определена, когда по телевизору объявили, что они состоятся в понедельник. Кто это придумал? У Дома кино начал собираться народ. Мы попросили объяснить людям, что похороны будут во вторник. А в Союзе нас уговаривали назначить их на среду! Так, мол, удобнее. Мама сказала, что это немыслимо, позднее вторника хоронить нельзя. Это уже пятый день. Теперь в Союзе говорят, что это из-за мамы на похоронах Тихонова было мало народу: «В среду пришло бы гораздо больше! Мы не успели всех предупредить!» На панихиде в Доме кино мы с Колей и мамой сидели на сцене. Я страшно боялась, что ей станет плохо. Но мама наглоталась таблеток и держалась из последних сил. Рядом с ней все время были двое друзей моего детства. Они поддерживали ее под руки, когда приходилось идти или стоять. Мне хочется сказать спасибо — Сергею Соловьеву, Алексею Петренко, Виктору Ракову, Эльдару Рязанову... Многим папиным коллегам уже тяжело ходить на похороны, они сами очень немолоды и нездоровы. Люди постоянно приходят на папину могилу. На девять дней я купила лампадку. Прихожу, а там уже стоит одна, очень красивая. Белая, ажурная, со стеклом, чтобы огонь не погас на ветру. Свеча на могиле все время горит. Дети меня спрашивали: «А где теперь дедушка? На небе?» Мы на похороны сыновей не брали, но не стали врать, что он уехал. А в Новый год пошли с ними на елку к друзьям. Там был Дед Мороз. Малыши водили хороводы, читали стихи. И вдруг мой Слава громко спросил: «Дед Мороз, а ты не встречал на небе моего дедушку? Как он там, не знаешь? Мы по нему скучаем...» [750x550] [750x550] [750x550]Одна из последних папиных фотографий. На крыльце нашего дома на Николиной горе |