Латар. Вигард. Недавно.

Вечер уже сгустил свой бархатный покров, укутал дома и сады Вигарда в мягкие складки сиреневого сумрака. Вода в заливе стала атласно-чёрной, манящей и дурманяще-опасной. Риттико и его ласковая Шет Энарайн сидели на открытой веранде его крошечного домика, который был приобретён несколько лет назад, чтобы иметь возможность проводить в уединении хоть несколько часов в сутки и не ночевать в королевском дворце, где в стенах столько ушей, сколько листьев на летнем дереве.

Там, во дворце были и его друзья. Там же были и те, кто не то, чтобы враги, но недоброжелатели. Причин неприязни уже почти никто и не помнил, они затерялись в историях про древние походы доблестных рыцарей короля Даалура Вигарда, у которого было два сына Роос и Маатс. Старшему сыну Роосу Вигарду латарская корона перешла по праву престолонаследия, а Маатс остался главой земель Вигарда, и править бы им всем Латаром долго и счастливо, но…

Роос встретил и полюбил, а потом и взял в жёны Келию Алдеринк, чей дедушка Энеорг Алдеринк сражался на турнирах с самим королём Даалуром Вигардом. И ничто не предвещало беды, но эти кровавые обычаи Латара… Король Роос Вигард был смертельно ранен на дуэли и быстро умер, оставив молодую бездетную королеву управлять страной.

Надо сказать, что вокруг Келии Вигард-Алдеринк сразу по прошествии траура стали крутиться самые завидные женихи королевства. И можно было выбрать достойнейшего из достойных, чтобы сделать его своим королём, но выбор Келии сначала озадачил всю знать, а потом и возмутил их до глубины души. Келия выбрала себе в мужья родного кузена.

У Энеорга Алдеринка было два сына Энеальд и Ингинорт. Келия был дочерью Энеальда, а её избранник Галавир сыном Ингинорта. Но, как водится, брак признали действительным, потому что его утвердил своей властью Ладекс, а с его словом никто и никогда не спорит. И трон Латара окончательно перешёл к Алдеринкам на долгие и долгие лета, пока велиста своей волей не вернула столицу в Вигард, а корону тогда ещё герцогу, а теперь королю Таару.

— И теперь справедливость восстановлена, — закончил объяснять Риттико и поднял глаза на стройные ножки своей возлюбленной.

— Элео, это такая древняя история… Чему ты печалишься теперь? Те времена давно прошли, а ты так вздыхаешь, словно только вчера у рода Вигардов отняли корону Латара! Что случилось? Признавайся!

— Не знаю, — шут пожал плечами и вздохнул. — Пожалуй, ничего не случилось пока, или мне не известны все подробности происходящего в стране.

Он поднялся с дощатого пола и принялся ходить вперёд и назад, шлёпая босыми ногами, перед подругой, оставшейся сидеть на нагретом за солнечный день полу. Элео рассказал про Большой королевский совет, про письмо горцев из Ликсы, про знамение и пятна на солнце, про встревоженного старика, про принца и двух магов, которые тоже ходят сейчас мрачнее грозовой тучи и не знают, что делать, потому что не понимают, что уже произошло и что будет дальше.

— Только вот чувствую я, понимаешь, Шет, чувствую своей шикарной задницей, что трон Латара опять раскачивается, как детские качели на суку прибрежного дерева. И вроде бы для таких мыслей нет ни одной видимой причины, а я почти уверен, что недруги снова что-то замышляют. Собаки страшные! Как бы Таар не сорвался в воду с этих качелей! Тогда трон навсегда будет потерян для Вигардов.

— А ты знаешь легенду про Чёрную богиню? — тонкими пальцами она отвела от лица прядь красно-рыжих волос и посмотрела на шута снизу вверх, хлопая ресницами и изобразив на лице детскую наивность.

— Это ещё что за собака страшная такая? Нет, не знаю, я же не историк, я шут!

— Тогда садись и слушай, и Шет Энарайн, полуцыганка-полуэльфийка расскажет тебе тайну своего племени!

Элео послушно плюхнулся на пол и поджал под себя ноги, а Шет стала рассказывать.

— В незапамятные времена в одном городе около песка, что цветом сравним с золотом солнца и лисьей шкурой, был храм, из которого миром правила богиня цвета ночи. Звали её Тенерия Имнатида, и не было иной властительницы у этого мира, кроме Чёрной богини.

— Подожди! А как же велиста? Она-то где была в те стародревние времена? — шут плюхнулся рядом с любимой на пол и приобнял её.

— Не знаю я, не отвлекай, а то ошибусь или забуду что-нибудь сказать!

Шет тряхнула своими густыми медовыми волосами, и у Элео по уже утомлённому прошлыми ласками телу пробежала новая волна возбуждения, но он усилием воли подавил свои желания и сделал сосредоточенное лицо, на что Шет прыснула от смеха, но тоже взяла себя в руки и продолжила напевно излагать легенду.

— Верховные жрицы этого храма имели власть менять прошлое и будущее людей, стран, всего мира и претворяли в реальности то, что велела им их Чёрная богиня. К ним приходили люди, получали указания и свято следовали им в своей жизни. А жрицы сменяли друг друга, никогда не становясь старыми — они умирали молодыми. Чтобы служить Тенерии Имнатиде, человек лишал себя Божьей искры — логира, его отдавали Чёрной богине. А за это и получали дар провидения и способность воздействовать на реальность.

— Загадочно как, но не понятно. Что из того, что она правила миром? Мир же продолжает стоять и не падает никуда.

— Миру и тогда ничего не угрожало. Но в людях победила жадность и жажда власти. Как всегда, увы, как всегда… Один из жрецов решил сам стать верховным служителем Чёрной богини, не спросив у неё, хочет ли она того. Он дождался смерти бывшей верховной жрицы, убил новую и объявил себя верховным жрецом. Но Тенерия Имнатида предпочла скорее разрушить свой храм, чем принять такой порядок вещей.

— Интересно, чем же ей не угодил мужик? — Элео поднял брови и округлил и без того не маленькие глаза.

— Этого мне не рассказывали, я не знаю, — поджала пухлые губки Шет. — Тебе не понравилась легенда?

— Что ты, любовь моя! Было очень интересно, но я не понимаю, к чему ты вспомнила эту замшелую старину?

— Говорят, что в те времена тоже появлялись пятна на нашем солнце… — и она встала, собрала волосы в косу, завязав их розовым пояском от полетевшего на пол лёгкого платьишка, и быстрыми шагами пошла туда, где прибой складывал свои дары, быстро убирая руки-волны, чтобы вернуться через несколько мгновений.

Элео знал, что будет дальше. Разговор был окончен, на шута нахлынули мысли и воспоминания.

Когда Шет впервые обернулась птицей с алым опереньем, руфисом*, раскинула крылья и взлетела над волнами, Риттико онемел от красоты и волшебства, которым стал свидетелем — на Бертерре крайне редко рождались оборотни. Это было ещё там, на озере Лаеж, недалеко от школы магов, куда он прибыл вместе с Уле Брабандером, просто увязавшись за другом за компанию, чтобы развлечься.
________________
*руфис — среднего размера длинноногие голенастые птицы с ярко-красным оперением, длинной шеей и длинным чуть изогнутым клювом. Размах крыльев руфиса полторы луки** и больше.

Живут руфисы по берегам озёр, рек и морей, поэтому являются очень распространённым на Латаре видом птиц. Питается руфис всей прибрежной живностью, которую можно выловить на мелководье: рачки, крабы, мелкие рыбёшки, жучки, червячки и тому подобное. Могут съедать и растения, предпочитая в таком случае водоросли.

Руфисы держатся парами, а пары сбиваются в стаи от нескольких десятков до тысяч особей. В рамках такой огромной общины руфисы действуют как единый организм или сообщество с единым центром управления. В парах верность хранится до конца жизни — все 15-20 лет.

Гнездятся руфисы на высоких, предпочтительно отдельно стоящих деревьях. В гнезде один раз в год появляется от двух до четырёх яиц. Высиживают яйца и затем выкармливают птенцов самец и самка поочерёдно. Молодняк растёт быстро и уже к исходу третьего круга Большой Луны встаёт на крыло. А после пятого круга Большой Луны молодые птицы создают новые пары, которые на будущее лето уже выведут своих птенцов.

Примечательность же руфисов состояит в том, что они не только красивы — их ярко алое оперение с огненными переливами великолепно украшает любой пейзаж. Но этот же алый цвет предупреждает хищных охотников-птицеедов, что мясо руфиса смертельно для всех, кроме так называемой морской лисицы.

Морские лисицы охотятся там же, где обитают руфисы — на мелководье, в зарослях прибрежной растительности. Они предпочитают не плавать на дальние расстояния и ловят лягушек, ящериц, рыбу и зазевавшихся птиц, включая руфисов. По-видимому, ярко-рыжая окраска меха морских лисиц делает их невосприимчивыми к пигменту мяса руфисов, которое внутри такое же алое, как и цвет перьев этих птиц, и одновременно является маскировкой при охоте на самих руфисов.

**меры длины на Бертерре
1 Ноготь = 1 см
1 Ладонь = 10 Ногтей = 10 см
1 Лука = 10 Ладоней = 1 метр (более старое название лук-и-рука, укоротившееся до современного «лука» с ударением на последний слог, означало длину руки и груди, то есть расстояние, на которое оттягивалась тетива обычного лука для выстрела)
1 Рост = 2 метра (мера почти утратила своё значение, но иногда встречается в старых книгах Бертерры)
1 Лёт = 100 Лук 100 метров (среднее расстояние, на котором выпущенная из обычного лука стрела эффективно поражает цель)
1 Гик = 10 Лётов = 1 км (расстояние, с которого на равнине слышен человеческий вскрик, гиканье)
________________

Они познакомились традиционно. Мимо мага и шута по дороге плавно тёк, перебирая струны гитар, звеня монистами и вразнобой голося свои песни, цыганский табор. Мелькали цветастые полотна развевающихся юбок, красивые и не очень лица черноглазых женщин и мужчин, цыганята старались просунуть свои настырные ручонки в карманы к незадачливым путникам.

Она увидела странного человека и резко остановилась, мотнув рыжей шевелюрой так, что та закрыла её лицо. Среди темноволосых цыган она выделялась, как горящий уголёк на фоне погасших головешек, прекрасный цветок на пожарище. У путников не было шанса не заметить такую инаковость стройной милады. Но первой с ними заговорила сама Шет.

— Мастер шут и мастер маг, — её голос не перекрывал цыганский гвалт, но отчего-то был отчётливо слышен и речь ясна так, словно милада говорила в пустом храме, — я хочу погадать вам на картах про ваше будущее, если вы мне позволите.

— Такой миладе трудно хоть что-то не позволить! — тут же воодушевился Риттико.

Брабандер слегка пнул друга в бок, но его предупреждение не достигло своей цели — шута уже было не остановить, он видел цель и к ней стремился.

— Тогда давайте отойдём с общей дороги в сторонку, и я раскину свой платок, чтобы на него класть выбранные вами карты.

Непонятным образом табор словно стих, хотя на самом деле и песни и шумные выкрики никуда не делись, да детвора верещала своими писклявыми голосами, но там, где устроилась эта странная цыганка, шум не мешал совсем. Она отвязала с талии огромный цветастый платок, затканный пышными розами и нежными фиалками, и, расстелив его прямо на траву, уселась сама и жестом пригласила своих новых знакомых.

Карты оказались настоящей колодой цыганских карт Таро, со своим Котом, Шутом и Магом. Кот был Дымным, Шут дурацким и наивным, а Маг, как и положено, рыжим. Цыганка подняла глаза на Риттико и заглянула в его душу. Так, по крайней мере, почувствовал её взгляд сам шут. Потом она, молча, ещё раз перетасовала колоду и протянула её шуту, оставив Уле Брабандера наблюдать за действом.

— Вытяни по очереди пять карт, — теперь её голос полностью завладел вниманием Риттико, он больше вообще ничего не слышал и не видел, только рыжую цыганку и её карты.

Как заворожённый, он подчинился приказу и протянул руку к колоде. Их пальцы соприкоснулись, и по руке шута пробежал сначала жар, превратившийся затем в холод, заставивший вылезти из своих укрытий зябкие мурашки. Он вытянул в случайном порядке пять карт и передал их девушке. Карты легли на розы и фиалки платка рубашками вверх, но это не смутило шута. Ему казалось, что он тоже видит их насквозь.

— Твой сюзерен станет королём Латара и уже очень скоро, — начала она без всякой подготовки, чем заставила обоих мужчин потерять дар речи. — Так что тебе предстоит стать не просто компаньоном своего сюзерена, а его королевским шутом. Почёт и уважение тебе будут обеспечены. Впрочем, это будет вполне заслуженна слава.

— Такого не может быть, но я запомню твои слова, колдунья, — Элео кое-как приходил в себя, не поверив ни единому её слову.

— Когда увидишь, что мои слова сбылись, я буду рядом, чтобы ты мне сказал о моей правоте и принёс свои извинения.

— А какая у меня будет жена? — Риттико задал самый глупый с его точки зрения вопрос.

— Красивая и необыкновенная. Ты будешь ею гордиться, а твои друзья будут тебе потихоньку завидовать.

Потом цыганка говорила ещё много всяких слов шуту, потом она так же погадала Уле Брабандеру, а потом встала и ушла, не приняв в дар ничего из предложенного мужчинами.

— Дай мне свой шейный платок, шут, — приказала она, называя его так, словно тот уже стал королевским шутом.

Элео послушно развязал зеленовато-серый шёлковый платок и протянул его девушке, а она его скомкала, как будто бы это был не драгоценный шёлк, а грязная пыльная тряпочка, подобранная ею с земли, и засунула куда-то в складки своих многослойных юбок. Цыганка ушла, не прощаясь, не сказав больше не слова. Она быстро разбежалась и успела запрыгнуть в последнюю повозку, которую этот странный народ то ли упросил путешествовать вместе с табором, то ли заколдовал. Самодвижущиеся повозки Бертерры могли и сами выбрать для себя такой вот кочевой образ жизни, а цыганские мастера ухаживают за своими повозками не хуже других мастеров-техномагов из мастерских.

Повозка покатилась по дороге, а Элео всё смотрел ей вслед, когда её с подножки спрыгнула голая, прикрытая только копной волос их гадалка. Она раскинула руки в стороны и, высоко подпрыгнув, уже в воздухе превратилась в руфиса, взмахнула алыми крыльями и рванула, что было сил, в небеса, чтобы затеряться в их синеве. Это произошло в один короткий мир, и потом повозка скрылась за поворотом дороги, а шут и маг ещё долго стояли не в силах идти после пережитого.

Когда Элео приобрёл свой домик на берегу моря, Шет Энарайн появилась снова. Риттико любил тогда прогуливаться перед сном у самой кромки воды, шлёпая по воде, сбивая обратно в воду выброшенные на берег водоросли и крупные ракушки. В тот день он увидел руфиса. Птица шла по кромке воды ему навстречу в гордом одиночестве, тогда как вообще-то руфисы любят общество соплеменников, да и вообще разных птиц. А этот руфис был один, но самое странное было то, что у птицы на шее был завязан платок. Зеленовато-серый платок. Его шейный платок!!! Тот самый, который он отдал рыжей цыганке. Риттико попытался поймать руфиса, но птица взмахнула крыльями и куда-то улетела.

Немного позже рыжая цыганка снова пришла в его дом, неся этот платок как знамя, и зеленовато-серый шёлк победно трепетал на морском бризе. Она пришла и осталась в его доме. И теперь он ни за что не согласился бы её отпустить в табор.

Риттико вспомнил, как к нему во дворце пришла другая цыганка. Это было через некоторое время после того, как Шет стала жить в его домике вместе с ним, фактически став его женой.

— Ты и есть теперь королевский шут? — скрипучий низкий голос вполне соответствовал и грубому немолодому лицу с крупным горбатым носом и мясистыми губами цыганки. — Ты Риттико?

— Да, я, — согласился с очевидным Элео.

— Шет Энарайн у тебя?

— Да. А какое тебе дело до моей жены?

— Я её мать! Она моя приёмная дочь, а ты теперь мой зятёк, — усмехнулась цыганка.
— Меня зовут Азра. Так зови меня и ты, и не смей мне мамкать. Понял?

— Угу, — кивнул шут, понимая, что что-то в его жизни окончательно переменилось прямо сейчас.

— Идём, веди меня к ней, моей дочке! — Азра не спрашивала, она требовала, и Риттико подчинился старшей по её праву.

По дороге Азра рассказывала о жизни Шет в таборе, а Элео слушал и удивлялся.

— Мы частенько бываем в Лаеже, любим колесить по берегам Арсэ. Хорошее озеро, колдовское такое, я такие места особенно люблю, — говорила Азра. — В тот год было сухо и ветренно, народ мой не очень-то любит мыться, но я всегда блюла себя в чистоте, а потому меня понесло в воду, чтобы освежиться после пыльной дороги. Гляжу, в камышах прибило и полощет на озёрной ряби корзинку. Я думала, что там бельё, обрадовалась обновкам, а там была девчонка замотанная в шёлковую пелёнку и мягенькое шерстяное одеялко. Всё такое красивое, явно эльфийской работы.

Да и девочка была прелестной, только вот рыжеволосой. Наши-то все, как журакрово крыло, чёрные, а она огонёк огоньком. Взяла я её к себе. Моя старшая дочь тогда уже своего первенца родила и кормила грудью, вот и эту девчонку мы выкормили её молоком. А на шее у младенца был крохотный медальон с надписью «Шет Энарайн». Мы с баро, а он у нас умный, наш баро, тогда всю голову сломали, что это такое, но так и стали мою девчонку звать — Шэт Энарайн. Потом уже, когда кружили по Улистену, в лесах около Шатиарна у истоков Элиби, тамошние эльфы перевели нам с ихнего языка: «шет энарайн» — «дитя солнца». Так мы с баро и поняли, что она полукровка эльфийская — эльфка её мать, а отец из людей. Если б мать была человечкой, она бы никогда не отдала воде свою девочку. А так… Отец? Откуда ж ему знать, что от него эльфка понесла?! Вы ж дело своё сделаете и в кусты, кабаны хреновы! Мда…

А росла наша Шет бойкой и звонкоголосой, песни не хуже наших петь научилась. Да и на гитаре она играет под стать самому баро, он и учил. А я учила гадать на картах наших, на цыганском Таро. И представь, и тут у нашего солнышка тоже талант открылся, да какой! Всю правду ведает! Не всё скажет, что увидит, но карты с ней откровенны как с родной.

А уж как она умеет обобрать простака, да и из умного вытрясет всё подчистую — мой брат учил, Гойха, а все знают, что он лучший вор в таборе. У своих воровать нельзя — то табу, так она старалась сбежать в город или селение какое, но всегда с добычей возвращалась. Вот и тут я не сразу забеспокоилась, что нет её долго. Думала, погуляет, да вернётся с подарками, а оно вон что… Замуж, значит, вышла за тебя, и меня, и баро не спросилась.

Ну и как тебе моя девочка в любовных делах? Нравится? Я сама её учила всем премудростям, как мужчину ублажить. Вот как только подросла моя Шет, так и научила я её играм нежности и страсти. И тут ей равной не оказалось среди нас! За её ласки дарили табору и повозки, и коней, и шелка, даже корабль однажды подарил один ненормальный. Этот всё хотел замуж за себя Шет уговорить. Да куда там! Ни в какую не пошла. Не ты моя судьба, говорит. А раз сказала, значит, так и есть — провидица она, карты ей все тайны открывают.

А потом ты на дороге у нас встретился… С того дня Шет больше ни одного мужчину не приветила, ни одного воровства не совершила, только на гитаре всё струны рвала — душу изливала, не пела — выла. Любовь, говорит, боль даёт душе, когда любимый далеко. Видать, не выдержала, прилетела к тебе.

Ты знаешь ведь, что руфис она, птичка моя, девочка? Что свобода для неё как воздух нужна? Знаешь. Хорошо, что молча киваешь. И молчи про это всегда — тайна не твоя. Я-то почти мать ей, от меня секретов у Шет почти что и не было никогда.

Радостно тогда встретились Азра и Шет, её солнышко. Азра придирчиво дом осмотрела, похвалила, осталась довольной, что её девочка в уюте и тепле живёт с любимым, в достатке. Что в неге и ласке дни её проходят, что свободы никто не лишил, что уважения к ней только прибавилось. Погостила Азра в домике у Элео тогда пару кругов Большой Луны, а потом со спокойной душой до родного табора добралась, да барону цыганскому своему добрую весть передала — счастлива Шет Энарайн.

***

Латар. Химира. Недавно.


— Ты поедешь на бал! Ты обязательно поедешь на бал! — Миреон впервые в жизни повысила голос на сына. — Как ты не понимаешь? Только ты сможешь вернуть нашу корону в дом Алдеринков! Ятта не может занять трон, потому что она женщина. А ты станешь королём, потому что в тебе течёт кровь Алдеринков и ты мужчина.

— Мам, милада Миреон… Герцогиня! Я понимаю… Только видеть все их рожи… Мне настолько все они противны, что я боюсь, не выдержу и выдам своё отношение. Ну, проскочит на лице что-нибудь лишнее…

— Вот поэтому Ятта и настаивает на твоей инициации, дурья твоя голова!

— Но я…

— Никаких «но»! Послезавтра ты принимаешь сан жреца Тенерии Имнатиды! Это решено и обсуждению не подлежит.

Миреон была непреклонна. Не для того она терпела унижения вращаясь среди придворных Нолена, когда он был ещё живым королём, не для того воспитывала своих деток как наследников короны, не для того Миреон страдала в постели с нелюбимым мужем.

Хотя, надо отдать должное Алеару Маасу, старался он изо всех сил, чтобы доставить своей жене удовольствие. Не знал герцог Алеар о вкусах и предпочтениях своей милой Миреон, не знал. А если бы узнал, то не понял бы и осудил, потому и не любила его супруга. Муж для Миреон всегда был никаким — пресным, бесцветным и безвкусным.

Особенно, когда она сравнивала его с королём Ноленом. Смотреть на них, когда они стояли рядом в королевском кабинете Химирского замка, Миреон было больно. Она до слёз желала отдать себя в руки одного, но вынуждена была терпеть руки другого.

Когда Лин Филомена ван дер Вейн стала латарской королевой и понесла от Нолена сына, мир Миреон рухнул, но герцогиня Маас не сдалась. Она упрямо поджала губы, и, гордо вздёрнув голову и стиснув зубы поплотней, чтобы не проговориться невзначай о своих истинных чувствах, продолжала бывать при дворе и продолжала воспитывать своих бастардов по королевским правилам. Она нанимала близнецам тех же учителей, что предполагались для принца крови, заставляла малюток твердить тонкости придворного этикета, выучивать генеалогические древеса домов Алдеринков и Вигардов. Дети должны знать своих друзей и своих врагов, повторяла Миреон.

Радовалась Миреон от всего сердца, когда Нолен казнил своего единственного законного наследника принца Лиора. Ничуть не жалко! Принц был предателем, потому что так считал король, а король не может ошибаться! Её король! Теперь дело было за малым, за признанием её детей наследниками по крови. Но Нолен не успел…

Как не вовремя явилась велиста! Как несправедливо она поступила с Миреон! Нет, Инира даже не догадывалась о существовании Миреон, не знала она и про её очаровательных двойняшек… Как же Миреон возненавидела велисту! Но та была ужасна в гневе своём… Устрашилась и Миреон, герцогиня Маас. Против велисты может иметь шанс только сила ей равная, а Миреон чувствовала себя соломинкой, мелкой щепкой, способной только уколоть, но не убить страшную велисту.

И теперь, когда в руках Миреон была, как ей казалось, вся сила Чёрной богини, герцогиня Маас не собиралась отступать ни на волос от своих планов на трон Латара. Поэтому её сын, её мальчик, её сияющий и прекрасный Гизард должен был стать королём. А сама Миреон и верховная жрица Иннерис, её дочка Ятта, будут подсказывать, помогать и поддерживать Гизарда в его правлении.

И если вмешается велиста… Но она не вмешается! Чёрная богиня не впускает Иниру в этот мир! Она сильнее, Тенерия Имнатида! Да славится во веки веков прекрасная Тенерис!

— Хорошо, мама, я поеду на этот проклятый бал, — тихим голосом произнёс, наконец, Гизард. — Но только после инициации я стану бесчувственным чурбаном, как Ятта…

— Не бесчувственным, а бесстрастным, Гиз. И Ятта тоже не чурбан, как ты изволил высказаться, а всего лишь здравомыслящая девочка без иллюзий и страстных затмений разума.

— Да, мама. Хорошо, мама, — он уже изображал из себя здравомыслящего человека, но мать поняла, что сын ёрничает.

— Ты отдохни, — саркастически скривив губы, ответила Миреон на его колкость, — а потом подумай ещё раз, когда успокоишь свои волнения и переживания. Они мешают тебе жить, Гиз.

— Но именно они заставили меня заняться раскопками, найти эту книгу, прочитать её и вызвать, наконец, к новой жизни Имнатиду! Не рассуждения холодного разума, а страстные порывы, мама! Безрассудство! Именно безрассудство! Будь я разумным флегматиком, я бы так и работал в своём университете, подносил бы свои статьи старому дуралею Уски Мертенсу. «Профессор, а как вы считаете… Профессор, а что вы думаете о… Мастер Мертенс, не соблаговолите ли вы посмотреть вот это…»

— Да, в чём-то ты прав, Гизард, но сейчас твои эмоции только мешают. У тебя есть время до послезавтра, чтобы насладиться ими до края. Иди к «простым» миладам, займись с ними услаждением тела и…

— А вот тут ты права, мам! До послезавтра меня даже не ищите!

— Ты всегда был умным мальчиком, Гиз, — улыбнулась Миреон и пошла в свои покои.

***


Латар. Мерг. Линдаско. Недавно.


Розовый вечер плыл по небу, растекаясь до самого горизонта молочным киселём и нежным суфле в форме ракушек, пуговок, куделей ниток и прочей милой женской чепухи. В широкое окно заглянул предпоследний, наверное, луч Осмиры, уходящей на ночной отдых.

Лердре Лин сидела на мягком пуфе перед стоящим у окна трюмо и задумчиво перебирала кончики волос, почти лежащих на коленях. Каштановые локоны непослушно скручивались снова и снова в упругий завиток, подаренный Лердре самой Виорой.

Скоро бал в королевском замке… Там она снова увидит Его! А если Виоре-судьбе будет угодно, то Он даже может пригласить её на танец. При этих мыслях у Лердре замирало сердце и сладко ныло где-то ниже пупка. Надо было придумать причёску, которая бы выгодно подчеркнула красивый изгиб шеи, нежность кожи и высокие скулы юной милады. Надо было снова понравиться Ему.

С принцем Аттором юная Лердре Лин Июсс, дочка советника благосостояния, а по-простому латарского казначея Тонгри Июсса, была знакома с самого детства. Аттор был старше, но какое-то время все дети дома Вигардов, пока они росли и ещё не имели обязанности вникать в государственные дела, проводили вместе много времени.

В то время малютка с каштановыми кудряшками напоминала юному принцу хорошенькую куколку, наподобие тех, в которые играла его младшая сестра принцесса Миретта. А вот сама малютка Лердре Лин уже тогда готова была стать хотя бы тенью Аттора, только бы быть рядом с ним, пусть незаметной, зато не гонимой.

Но чувства свои малютка Лердре уже тогда умела тщательно скрывать. То ли это было наследственной чертой, доставшейся от скрытного папеньки, то ли девочку научил кто-то из старших милад, опекавших малышку. Если старший сын Терих обучался после школы в отцовском ведомстве, то за младшей дочерью Тонгри Июсса присматривала кроме матери Финифри и бабушки Нуоки ещё и тётка Террия Вигард, старшая сестра Таара Вигарда, возглавлявшего на тот момент весь дом Вигардов.

Хрипловатый, но не лишённый приятности голос тёти Террии доносил до сознания юных дев королевских кровей разные нюансы, которые должны знать и умело использовать приличные милады из приличного дома. Например, куда спрятать полученную от ухажёра записку, или как ответить на скабрёзный комплимент мужчины, которого нужно отшить. Тётушка Террия была обделена даром материнства из-за раннего вдовства, не оставившего ей ни малейшего шанса заиметь своих детей, и потому она с упоением возилась со всеми детьми дома Вигардов, не прогоняя и девовек из рода Алдеринков. Кто же будет указывать тётушке Террии, с кем возиться, а кого гнать в три шеи? Смельчаков не находилось ни в одном из родов.

Сейчас рядом с Лердре не было тётушки Террии, и миладе приходилось самой решать, как себя следует вести, когда она встретит своего обожаемого Принца. Про себя Лердре всегда называла Аттора Принцем именно с заглавной буквы, хотя это было совсем не верно. По правилам этикета и принц, и король должны были записываться с самой заурядной строчной буквы. И мечтала назвать его хоть когда-нибудь просто Торри, вот так без всяких политесов: «Ах, Торри! Мой Принц!» Но в действительности она сомневалась даже в том, что он вспомнит её…

Девушка поднялась с пуфа и, ещё раз поправив выбившуюся из причёски кудряшку, направилась к вешалке, где висел тёплый плащ. Прогулки по берегу любимого озера Джикэ, главному, хотя и не самому большому водоёму Мерга, внутренних земель Тысячи Озёр, в вечернее время могли испортить настроение нежной девушке, наградив насморком из-за налетающего внезапными порывами влажного и холодного ветра.

Лердре шла по брусчатке вдоль берега. Закат уже полноправно залил небо и водную гладь озера кровью невинно убиенной на ночь Осмиры, и всё вокруг потеряло чёткость дневной реальности. Казалось, что алый закат — это кровь страдающих духов воздуха, кровь нежнокрылой Эори, их богини, которую тоже решили убить таким странным образом. В общем все умерли.

Почему Лердре пришла в голову именно эта мысль, девушка понятия не имела, но настрой на прогулку почти пропал. Правда, она успела удалиться от родового замка Июссов на приличное расстояние, так что, повернув обратно, ей пришлось почти бежать, подгоняемой неведомыми и неясными страхами, скорее выдуманными, чем реальными, но от этого ещё более пугающими, чем какая-нибудь известная опасность.

Итак, прогулка не удалась, и во что нарядиться на бал Лердре так и не решила.

***

Озёрный край, как ещё называли Мерг и Линдаско, был местом, где на суше было больше воды, чем в некоторых морях. Мелкие озерки и заводи даже не получили названий, а крупных озёр так много, что запомнить все их имена для новичка было большой проблемой. Но герцог Ритейр Алдеринк новичком не был, он родился в Мерге и всю жизнь до последнего дня собирался прожить именно здесь. Наместник Мерга обожал свой край — внутренние земли Тысячи Озёр, так же сильно, как и его подручный и друг маг Мерга Акко Редан.

Герцог Ритейр был из той ветки родового древа Алдеринков, которая никак не могла претендовать на королевскую корону, так далеки они были от основного ствола власти. Поэтому Ритейр посвятил свою жизнь озёрному рыболовству. И хотя Латарская Мореходка, простите, Латарское Мореходное училище было на территории Линдаско, а точнее на берегу самого большого из Тысячи Озёр — Гунэрмэ, Ритейр Алдеринк получил в народе прозвище Ритейр Рыбник. Так народ выражал свою любовь к своему наместнику за то, что герцог открыл у себя в Мерге в противовес Мореходке Училище рыбоводства и рыболовства, где взахлёб рассказывал молодым мастерам про садки и ванны, кувезы для молодняка и чаны для передержки, про сети и удилища, крючки и наживки, лески, сачки и прочая, прочая, прочая.

Наместник Линдаско, внешних земель Тысячи Озёр, граф Рофо Осгрид посмеивался в густые седые усы — мало ли чем его зять развлекается, главное, что дело своё знает, а в его дела нос не суёт. Потому что в трюме должен быть порядок! Так, постукивая по лбу оттопыренным средним пальцем, любил говорить граф Рофо, отец неистовой Нувии, связавшей свою жизнь с соседским тогда ещё мальчишкой Ритейром и родившей ему старшего сына Этельма и дочку Ольгриссу тоже готовящихся теперь к предстоящему королевскому благотворительному балу.

Кроме Нувии, у Рофо Осгрида других детей не было. Не помогло даже магическое воздействие. Ни свой маг Леволь Ригри, ни соседский Акко Редан никак не смогли наколдовать Рофо сына. По этой причине граф Рофо обожал внука и душевно любил Ритейра, а оба отвечали ему взаимностью.

Если мужская команда чувствовала себя и вела именно как команда, то женская половина семейств, хоть и вынуждена была общаться, но не очень-то делилась секретами друг с другом. Нувия была избалована матерью Виреттой Осгрид. Да и грешно не избаловать единственную и долгожданную дочку. Но характер Нувии надо было ещё вытерпеть. Не сдерживалась она ни в словах, ни в выражении своих искромётных чувств.

Виретта и Адалиса, мать Ритейра, ещё могли спокойно общаться, и Ольгрисса, обожавшая бабушку Виру, всегда могла найти понимание у этих милад. К матери же Ольгрисса старалась не обращаться и не задавать лишних вопросов. Нувия, любимая дочка графа Рофо считала так же, как и её отец, что в трюме должен быть порядок, и её командный голос разносился по всему графскому замку, казалось, не встречая препятствий даже в виде стен и массивных дверей.

Третья седовласая милада Нуока Альбеальда Июсс, бабушка Лердре Лин, частенько присоединялась к кумушкам Виретте и Адалисе, и они вместе перемывали косточки горожанок и рыбачек, рыночных торговок и других встречных-поперечных. На этих бабушковых, как их называла Лердре, посиделках встречались и девочки обоих семейств. Ольгриссе, мягкой и ласковой в своего отца Ритейра Рыбника, легко было общаться с задумчивой и внешне рассудительной, Лердре Лин.

Когда оба семейства встречались при королевском дворе в Вигарде, верховодить в этой дамской компании принималась на правах хозяйки тётка Террия Вигард, сестра короля Таара. Тогда было не так шумно, как дома, но зато разговоры дам были весьма интересны подрастающим принцессе Миретте, её кузине Эритте и, конечно же, Лердре Лин и Ольгриссе. Изредка к тётке Террии в гости приезжала и Тиоланта Алдеринк, очень дальняя родственница короля несвоевременно покинувшего этот мир Нолена.

Со временем, когда знакомство Лердре и Ольгриссы переросло в настоящую женскую дружбу, оказалось, что в рассудительной Лердре бушует такой огонь страстей, что даже Леур, бог огня, позавидовал бы этому костру. Видимо сама Саена, властительница страсти, запускающая под кожу «плавать дельфинов» и в животы «бабочек порхать», наделила девушку такой силой чувств.

Но на самом деле Лердре была миладой умной и наблюдательной, внимательно слушала разговоры взрослых и знала, что про главные чувства раскрывать нельзя даже самой близкой подруге. Поэтому сейчас Лердре не могла посоветоваться ни с бабушкой Нуокой, ни с её подругами, ни с Ольгриссой, ни тем более со своей матерью Финифри, любившей высмеять человеческие слабости, к которым относила и страстную любовь.

Одно Лердре знала точно, что на бал она поедет при любых условиях, даже если ей придётся надеть платье рыночной торговки, даже если это платье будет грязным после целого рабочего дня. Так ей хотелось хотя бы одним глазком посмотреть ещё раз на любимого Принца.