Изумрудный газон, хрупкое золото листвы и прозрачно-хрустальное небо. Это мое любимое время года. Раздумчиво-нежное, с таким свежим и одновременно горьковато-дымным долгим послевкусием… бабье лето. Быстротечное, неуловимое, шуршаше-грустное… осень, но все-таки лето. Разломанное на две половины. Холода, уже дышащего из ночи и дневного тепла, почти летнего, но с легкой холодинкой… Почти как я сейчас. Я тоже разломана на две половины. Я веселая и теплая, но с холодинкой грусти. Я прозрачная и нежная, очень-очень хрупкая… как осколок немыслимо дорогой китайской фарфоровой вазы… но осколок. Днем, я беззаботна, весело-творческая, много идей, много радости и красоты, мне совсем мало лет, я с любопытством, совсем детским, смотрю на мир – «а еще чем ты меня удивишь?». И удивляюсь, и радуюсь. Но, когда просыпаются желто-медовые светляки в фонарях, холодинка просыпается и занимает почти все свободное место во мне, рядом, везде. Как бы напоминая, что я одна. Давно одна. И я помню это, помню даже днем, она, холодинка преследует меня как паутинка, не видная, но ощущаемая. И эта половина меня… не знаю, спит, или умерла, или сбежала от меня… не знаю. Туда, в эту половинку, я стараюсь не заглядывать, что бы не грустить, но иногда она прорывается, каким то дурацким вопросом, или ощущением… а ты помнишь, как это целоваться с мужчиной? А как держаться за руки? А как спать на его плече? Нет. Не помню. И, наверное, не хочу вспоминать. Или боюсь. Да боюсь, что вспомнив, опять лишусь этого.