Это цитата сообщения lj_retro_ladies Оригинальное сообщение

Палатина Александра (часть первая)

Старшая дочь цесаревича Павла Петровича и его второй жены Марии Федоровны, урожденной принцессы Вюртембергской родилась 29 июля 1783 года.
Императрица Екатерина не слишком обрадовалась рождению внучки, написав своему давнему заочному другу барону Гримму 16 августа: "Моя заздравная книжка на днях умножилась барышней, которую в честь ее старшего брата назвали Александрой. По правде сказать, я несравненно больше люблю мальчиков, нежели девочек…"
Тем не менее, в честь этого события, императрица подарила сыну "мызу Гатчино с тамошним домом, со всеми в нем находящимися мебелями, мраморными вещьми, оружейною, оранжерею и материалами и с двадцатью принадлежащими к той мызе деревнями".
Воспитательницей великой княжны стала баронесса Шарлотта Карловна Ливен – мать шестерых детей, женщина умная, волевая, обладавшая педагогическим талантом.
Свои обязанности баронесса Ливен исполнила блестяще: и Александра, и последовавшие за ней сестры – Елена, Мария, Екатерина, Анна (Ольга, родившаяся между Екатериной и Анной, умерла в возрасте двух лет) – были отменно воспитаны и образованы.
В 1787 году Мария Фёдоровна с гордостью писала о четырёхлетней дочери, что она "продолжает быть прилежной, делает заметные успехи и начинает переводить с немецкого".
А три года спустя императрица пишет барону Гримму о старшей внучке: "До шести лет, она ничем не отличалась особенным, но года полтора тому назад вдруг сделала поразительные успехи: похорошела, выросла и приняла такую осанку, что кажется старше своих лет. Говорит на четырех языках, хорошо пишет и рисует, играет на клавесине, поет, танцует, учится без труда и выказывает большую кротость характера…".

Портрет Великой княжны Александры Павловны в русском национальном костюме. Неизвестный художник.

[показать]

Портрет Великой княжны Александры Павловны. Д. Левицкий, 1790-е гг.

[показать]

Портрет Великой княжны Александры Павловны. И. Б. Лампи, 1792 г.

[показать]

В семье монарха дочь или внучка – прежде всего, средство для заключения союза, разменная монета в политической игре. Однако, для Александры бабушка-императрица решила устроить еще и самую выгодную из всех возможных партий – выдать свою любимицу замуж за наследного принца Швеции Густава-Адольфа.
Отношения Швеции и России, еще со времен Петра I трудно было назвать дружественными, но пойти на сближение правителей обоих стран заставила опасность, исходившая из революционной Франции.
Предполагали, что договоренность о браке кронпринца и великой княжны была оформлена как секретная статья Дроттингольмского мирного трактата, который был подписан в октябре 1791 года, завершив тем самым русско-шведскую войну 1788-1790гг.
Намерения эти, если они, разумеется, существовали, были нарушены: 16 марта 1792 года Густав III был убит, и потенциальный жених Александры Павловны стал королем Швеции Густавом IV.
Регентом при несовершеннолетнем короле стал его дядя – гецог Карл Зюдерманландский, который резко поменял политику Швеции, предпочтя держать курс на сближение с Францией.
Тем не менее, прибывший в Петербург в октябре 1793 года с поздравлениями по случаю бракосочетания великого князя Александра Павловича шведский посланник барон Стенбок имел так же поручение начать переговоры о династическом союзе России и Швеции.
Самым главным условием русской стороны было обязательное сохранение Александрой Павловной православия, однако, именно этот вопрос, шведский посланник обошел стороной.
Переговоры, хотя и медленно, продолжались, и в январе 1794 года, императрица написала регенту: "Как с политической, так и с семейной точки зрения я всегда смотрела и теперь смотрю на этот союз как на самый желательный во всех отношениях".
Увы, через два месяца в русско-шведских отношениях возник новый кризис, обостривший их до крайности и переговоры были прерваны на продолжительное время.
И все же, мысли о том, чтобы сделать свою внучку шведской королевой, Екатерина II не оставила.
В апреле 1795 года она пишет барону Гримму: "Покойный король желал женить сына на старшей из моих внучек... Девица моя может терпеливо ждать решения своей участи до совершеннолетия короля, так как ей всего одиннадцать лет. Если же дело не уладится, то она может утешиться, потому что тот будет в убытке, кто женится на другой. Я могу смело сказать, что трудно найти равную ей по красоте, талантам и любезности, не говоря уже о приданом, которое для небогатой Швеции само по себе составляет предмет немаловажный. Кроме того, брак этот мог бы упрочить мир на долгие годы".

Портрет Великих княжен Александры и Елены. М.-Л.- Э. Виже-Лебрен, 1795 г.

[показать]

Юную великую княжну, разумеется, не спросили, хочет она замуж или нет.
Впрочем, одиннадцатилетнюю Александру уже год обучали шведскому языку и всячески подготавливали к будущему браку.
Несмотря на то, что Густав-Адольф отличался нетерпимостью, высокомерием, был самовлюбленным и заносчивым человеком, все окружающие постарались создать у Александры Павловны хорошее мнение о женихе.
Но существовало два камня преткновения – вероисповедание будущей королевы, а также выдача бывшего главы "русской" партии в Швеции – барона Армфельта, который, после провала заговора по отстранению от власти регента и первого министра барона Рейтергольма, бежал в Россию и жил в Калуге.
С русской стороны на требование выдать барона Армфельта, последовал резкий отказ.
Регент, подстрекаемый Рейтергольмом, пришел в крайнее раздражение. Оставив осторожность, он пошел на открытое столкновение. 1 ноября 1795 года, в день, когда Густаву-Адольфу исполнилось 17 лет, в Стокгольме было официально объявлено об обручении будущего короля с принцессой Луизой-Шарлоттой Мекленбург-Шверинской. Во всех костелах Швеции было приказано молиться за здравие будущей королевы.
Коварство герцога вызвало бурю негодования в Зимнем дворце.
"Пусть регент ненавидит меня, пусть ищет способ отмстить — в добрый час! Но зачем он женит своего племянника на кривобокой дурнушке? Чем король заслужил такое жестокое наказание? Ведь он думал жениться на невесте, о красоте которой вся Европа говорит в один голос", - писала возмущённая императрица.
Отношения между Россией и Швецией к началу 1796 года обострились до крайности.
В январе 1796 года Суворов провел смотр русских войск в Финляндии, на границе со Швецией. Но войны все же удалось избежать. Глубоко уязвленный тем, что переговоры об обручении были затеяны без совета с ним, Густав-Адольф впервые пошел против воли своего опекуна, публично заявив, что вступит в брак только после того, как станет королем.
Тем не менее, отношения двух стран оставались напряженными вплоть до мая 1796 года, когда регент направил императрице письмо, в котором, в выражениях самых категорических, под свое честное слово подтвердил, что брак короля с принцессой Мекленбург-Шверинской не состоится.
Вполне откровенно высказался регент и по предмету, в наибольшей степени интересовавшему Екатерину.
"Что касается до известного дела, - писал он, - я не сомневаюсь, что оно будет окончено к взаимному нашему удовольствию и увенчается полным успехом, если с обеих сторон к этому будут стремиться одинаково и с осмотрительностью, которой, безусловно, требуют обстоятельства. Впрочем, никто не знает лучше Вашего императорского величества, какое достоинство должен придавать государь всем своим действиям. Следовательно, Вы легко поймете, как щекотлив для короля этот шаг. На сцене мира он молодой дебютант, призванный к великому назначению и его слова и счастье для меня дороже моих собственных дней. Вы не можете, конечно, не знать, что первые шаги часто определяют всю карьеру".
А 11 августа король и регент, инкогнито – под именами графов Гага и Ваза – прибыли в Выборг.
Два дня спустя состоялось знакомство высоких шведских гостей с императрицей и её семьей в Петербурге.
О своих впечатлениях императрица не замедлила написать барону Гримму:
"Граф Гага мало того что понравился всем, он сразу заставил всех полюбить себя, а заметьте, что у нас этого никогда не бывает: он исключение. У него замечательная наружность, кроткая и вместе величественная, премилое выражение лица, умное и приятное. Он редкий молодой человек, и, уж конечно, никакое государство в Европе в настоящее время не может похвастаться подобным наследником престола. Он добр и чрезвычайно вежлив, при этом осторожность и чувство меры в нем развиты не по летам. Одним словом, повторяю еще раз, он очень мил".

Портрет Густава IV Адольфа.

[показать]

Невеста ни в чем не уступала жениху: "Будущая королева прелестна. Ей четырнадцать лет; она умна и необыкновенно любезна; с нею обходятся как со взрослой. Императрица обожает ее, и заметно, что она ее любимица". (1)

Портрет Великой княжны Александры Павловны. П. Жарков.

[показать]

В столице один за другим следовали роскошнейшие праздники – при дворе и в домах виднейших сановников.
Императрица могла быть довольна – Густав и Александра друг другу понравились. В своих письмах Екатерина не уставала расхваливать юную пару:
"Все замечают, что Его Величество все чаще танцует с Александрой и что разговор у них не прерывается… Кажется, и девица моя не чувствует отвращения к вышеупомянутому молодому человеку: она уже не имеет прежнего смущенного вида и разговаривает очень свободно со своим кавалером. Должна сказать, что это такая парочка, которую редко можно встретить. Их оставляют в покое, никто не мешает, и, повидимому, дело будет слажено или, по крайней мере, условлено до отъезда Его Величества…".
И, наконец, настал решающий день. Вот как описала его сама императрица:
"Двадцать четвертого августа шведский король, сидя со мной на скамейке в Таврическом саду, попросил у меня руки Александры. Я сказала ему, что он не может ни просить у меня этого, ни я его слушать, потому что у него есть обязательства к принцессе Мекленбургской. Он уверял меня, что они порваны. Я сказала ему, что я подумаю. Он попросил меня выведать, не имеет ли моя внучка отвращения к нему, что я и обещалась сделать и сказала, что через три дня дам ему ответ. Действительно, по истечении трех дней, переговорив с отцом, с матерью и с девушкой, я сказала графу Гага на балу у графа Строганова, что я соглашусь на брак при двух условиях: первое, что мекленбургские переговоры будут совершенно закончены; второе, что Александра останется в религии, в которой она рождена и воспитана. На первое он сказал, что это не подвержено никакому сомнению; относительно второго он сделал все, чтобы убедить меня, что это невозможно, и мы разошлись, оставаясь каждый при своем мнении".
Однако, несколько дней спустя, великая княгиня Мария Федоровна подробно описала свекрови-императрице бал у графа Безбородко: "Любезная матушка! Долгом своим ставлю отдать Вашему Императорскому Величеству отчет о вчерашнем вечере, в котором вижу добрые предзнаменования, ибо внимание короля к Александрине было очень заметно. Он танцевал почти только с нею одною, и даже после менуэтов, видя, что дети просили у меня дозволения протанцевать еще один контрданс, подошел к регенту и сказал ему что-то очень тихо. И, действительно, он опять ангажировал Александрину. Они часто и подолгу сидели вместе, во все время разговаривая свободно и весело".
Вопрос о том, что окажется сильнее – фанатичные религиозные взгляды, внушенные королю с детства или обаяние великой княжны оставался открытым до бала у австрийского посланника Кобенцеля, проходившего 2 сентября.
Чрезвычайно довольная императрица писала об этом барону Гримму:
"Бал был очень веселым, прошел слух, что обо всем договорились окончательно на словах. Не знаю уж, как это случилось, из озорства или еще как, но, танцуя, влюбленный решил слегка пожать ручку суженой. Побледнев как полотно, она сказала гувернантке: “Вы только представьте себе, что он сделал! Он пожал мне руку во время танца. Я не знала, как поступить”. А та спрашивает: “И что же Вы сделали?” Девочка отвечает: “Я так испугалась, что чуть не упала!”";
и русскому послу в Швеции генералу Будбергу: "…граф Гага на балу у имперского посланника сказал мне, что представленные ему объяснения победили его сомнения и что он более ничего не имеет против.
На следующий день король был гостем Павла Петровича и его супруги в Павловске, а затем - в Гатчине.
7 сентября Мария Федоровна писала Екатерине:
"По-видимому, все устраивается по нашим желаниям... Разговор мой с королем я начала с того, что рассказала ему, как грустит малютка, как беспокоится, видя его печальным. Я просила его поговорить со мною как с другом. Король отвечал: "Я уже просил Вашу дочь успокоиться, не следует ничего опасаться". Затем, поблагодарив меня за дружеское участие, он прибавил: "Когда она будет у меня в Стокгольме, настанет конец всем моим печалям". Поймав его на слове, я отвечала: "Но вы еще так долго не увидитесь. Вы любите друг друга (этому предшествовало множество уверений в дружбе с обеих сторон и сожаление о предстоящей разлуке), и я предвижу, что Вы станете тосковать по ней, а она по Вас. Сочтите, на сколько месяцев вы расстаетесь". Насчитали восемь месяцев. При этом на глазах у молодого человека выступили слезы. "Это очень долго", — прибавила я. На это он мне сказал: "Да, это очень долго".
При таком повороте разговора я просто должна была сказать: "Но Вы же сами говорили, что печали Ваши окончатся, когда она будет в Стокгольме, почему же Вам не ускорить эту минуту?" На это он возразил: "Я очень желал бы этого, но для бракосочетания короля существуют только два времени года: осень и весна — зимою то невозможно". "Но, — заметила я, смеясь, — отчего бы Вам не жениться теперь?" Он отвечал: "Двор не составлен, и апартаменты не готовы". "О, - возразила я, - что касается двора, то его составить недолго, а если кто кого любит, тот не обращает внимания на апартаменты". Тогда он отвечал: "Море опасно".
Тут подала голос Александра: "С Вами я всегда буду считать себя в безопасности". Это весьма тронуло короля, у которого во все время разговора были слезы на глазах. "Доверьтесь мне, Густав, Вы говорите, что желали бы поскорее кончить дело?" "Очень бы этого желал, — отвечал он, — но это зависит от герцога".
Тогда я сказала: "Что же, хотите ли, Густав, чтобы я переговорила с императрицей? Принимаю это на себя, и, без всякого сомнения, Ее величество не поставит Вас в ложное положение". Он отвечал: "Да, Ваше Высочество, но нужно чтобы она сделала предложение регенту как бы от себя, а не от меня".
Это он сказал с искренним облегчением, взволнованно благодарил меня".
Как бы там ни было, однако, в понедельник, 8 сентября, на балу, дававшемся в Большой зале Таврического дворца, Екатерина, считавшая дело вполне устроившимся, предложила регенту обручить короля и Александру Павловну не откладывая.
"Регент тотчас же согласился, и отправился сообщить об этом своим министрам и потом королю, который уговорился уже с великой княгиней-матерью просить меня сделать это предложение регенту. Через час герцог пришел сказать мне, что король согласен на это от всего сердца. Я спросила, будет ли обручение с церковным благословением или без него. Он ответил: с благословением, по вашей вере и просил назначить день, тогда, подумав, я сказала ему: в четверг, в моих покоях; так как они желают, чтобы это произошло частным образом, не в церкви, в том соображении, что в Швеции брак этот должен быть объявлен публично лишь по совершеннолетии короля. При этой церемонии со стороны короля должны были быть регент и трое государственных чинов, а с нашей стороны, я, мое семейство и министры, коим назначено подписать договор, граф Николай Салтыков и генеральша Ливен".
На следующее утро шведский посол на торжественной аудиенции просил руки Александры Павловны для короля. Одновременно было официально объявлено о расторжении мекленбургской помолвки.
Екатерина II дала свое согласие. Великой княжне начали готовить приданое, сопровождать ее в Швецию, в качестве статс-дамы, должна была сама Екатерина Дашкова.
В тот же день должны было состояться утверждение союзного трактата и брачного договора, самым важным пунктом которого являлась статья о сохранении будущей шведской королевой православного вероисповедания:
"Ее величество императрица Всероссийская и Его величество король Швеции, воодушевленные равным стремлением обеспечить счастье и спокойствие семейных уз, которые соединят Его величество и Ее императорское высочество великую княжну Александру Павловну, внучку Ее величества императрицы Всероссийской, сочли своим долгом заранее позаботиться об особо важном предмете, состоящем в необходимости обеспечить свободу совести будущей королевы Швеции по отношению к православной апостольской греческой религии. Вследствие этого Их величества согласились между собой о нижеследующем:
1. Ее императорское высочество великая княжна Александра Павловна, став королевой Швеции, не будет стеснена или обеспокоена из-за своих религиозных взглядов. Напротив, ей будет предоставлена полная свобода следовать в этом отношении тому, что продиктует ей ее совесть и убеждения. Таким образом, этот вопрос никогда не станет предметом обсуждений и ни в коей степени не повлияет на мир и союз между двумя августейшими супругами.
2. Ее величество королева будет иметь внутри или вне покоев, которые будут отведены для нее в Стокгольме и других дворцах короля, часовню, где она сможет внимать божественной службе и выполнять другие акты веры и благочестия, которые предписывает ей ее вера, отправляя их, однако, таким образом, чтобы не бросить тень на господствующую в Швеции религию.
3. Духовник и другие служители этой часовни будут находиться под защитой естественного права в силу законов веротерпимости, установленных в Швеции.
В то же время Ее величество в качестве супруги и королевы будет сопровождать короля, своего супруга, при его посещении лютеранских церквей и принимать участие в религиозных службах по торжественным и другим случаям, в которых он сочтет необходимым и приличным ее присутствие".
Шведская сторона согласилась на принятие этой статьи, оговорившись, однако, что окончательное решение по этому вопросу будет принимать король.
11 сентября, в день обручения, король отказался подписать брачный договор с вышеупомянутой статьей, заявив, что его честного слова вполне достаточно.
Весьма возмущенная этим обстоятельством, Екатерина отправила королю на подпись следующую записку: "Я торжественно обещаюсь предоставить Ее Императорскому Высочеству Великой Княгине Александре Павловне, моей будущей супруге и королеве Швеции, полную свободу совести и отправления религии, в которой она рождена и воспитывалась, и я прошу Ваше Императорское Величество смотреть на это обещание как на акт наиболее обязательный, какой я мог дать".
Ответ короля был составлен весьма уклончиво и обтекаемо: "Дав уже свое честное слово Ее Императорскому Величеству, что Великая Княжна Александра никогда не будет стеснена в том, что касается религии, и, так как мне показалось, что Ее Величество осталась довольна, я уверен, что Ее Величество нисколько не сомневается, что я достаточно знаю священные законы, налагаемые на меня этим обязательством, так что всякая другая записка была бы совершенно излишней.
Густав-Адольф. Сего 11 сентября, 1796 г.".
Но это было еще не самое страшное - король попросту не явился на церемонию обручения.
Вечером этого же дня у императрицы произошел легкий апоплексический удар, т.е. инсульт.
На следующий день король и регент были приняты императрицей:
"Регента я нашла в отчаянии, что касается короля, я увидела, что он уперся, как вол. Он положил на стол мое письмо; я предложила сделать в нем изменения, как ему было предложено вчера, но ни доводы регента, ни мои не могли склонить его к этому. Он постоянно повторял слова Пилата: что я написал, то написал; я не изменяю никогда того, что я написал. При этом он был неучтив, упрям, не хотел ни говорить, ни слушать того, что я ему втолковывала. Регент часто обращался к нему по-шведски и предупреждал о последствиях его упрямства, но я слышала, что он отвечал ему с гневом. Наконец, через час они удалились, сильно поссорившись друг с другом, регент плакал навзрыд. Лишь только они вышли, я тотчас приказала прервать переговоры, а так как уполномоченные были в сборе, то это и было им объявлено к крайнему их удивлению".
Поскольку 12 сентября было днем рождения великой княгини Анны Федоровны – жены великого князя Константина Павловича – вечером был назначен большой бал.
Невеста, невинная жертва политических игр, просила избавить ее от необходимости быть на этом балу. Неудавшаяся помолвка отразилась на ее юной, чистой душе: вернувшись из Тронного зала в свою комнату, Александра Павловна, даже не успев отослать приближенных, горько разрыдалась. О том, чтобы танцевать на следующий день на балу, не могло быть и речи. Мария Федоровна сообщала в записочке Екатерине: "Малютка рыдает и именем Бога просит, чтобы ей не быть на балу, говорит, что чувствует себя нездоровой. Я все-таки уговариваю ее одеваться, но она просит меня ее оставить. Она чрезвычайно расстроена". Еще бы! Испытать такое не по своей вине, быть оскорбленной в самых лучших чувствах...
Бал прошел, но хозяином его стал великий князь Павел Петрович. Императрица появилась совсем ненадолго и держалась с Густавом подчеркнуто холодно. Король, между тем, вел себя как ни в чем не бывало.
Хотя помолвка и не состоялась, но переговоры о браке и о шведско-русском союзе продолжались в течение всех девяти дней, пока Густав и его свита оставались в Петербурге. Екатерина II писала в Стокгольм генералу А.Я.Будбергу:
"13 и 14 сентября в шведском дворце происходила великая брань, которую, как говорят, слышали на всех трех этажах дома... Вечером 14 сентября я получила от регента письмо, в котором он просил меня простить глупости его племянника; казалось, он был в отчаянии".
17 сентября в Кавалергардской зале Зимнего дворца состоялось подписание брачного договора, с той, однако, оговоркой, что он останется без исполнения, если через два месяца, когда наступит совершеннолетие короля, он не согласится его утвердить. Статья о вероисповедании великой княжны осталась в нем с небольшими изменениями, на которых настояли шведы. Трактат и все четыре сепаратные статьи были подписаны русскими и шведскими полномочными и скреплены - каждая в отдельности - их личными гербовыми печатями.
Впрочем, императрица уже не питала никаких иллюзий относительно брака короля и великой княжны:
"Сегодня, 17 сентября, договор подписан, но с оговоркой, что он останется без исполнения, если через два месяца, то есть когда наступит совершеннолетие короля, он не согласится его утвердить, что мне кажется сомнительным. Это тем более подозрительно, что через час после подписания, когда король и регент пришли ко мне, то в течение часа не было сказано ни одного слова о договоре... Надо признаться, что странный характер, который король продемонстрировал в этом деле, полностью уничтожил выгодное мнение, которое о нем здесь поначалу создалось... Говорят, что завтра они хотят уехать. Слава Богу!"
Король и регент уехали 20 сентября.
Накануне отъезда короля, 19 сентября, Екатерина написала Будбергу в Стокгольм письмо, в котором как бы подвела итог всей этой истории:
"Сообщу Вам некоторые мысли, порожденные в моем уме странными поступками, которые мы видели. Прежде всего, несомненно решено, да и сами шведы в этом сознаются, что герцог и Рейтергольм потеряли доверие короля. Я приписываю это собственному их поведению: они в течение многих лет старались отклонить его от союза с Россией и чтобы достичь того сколь возможно вернее, избрали средство, которое нашли в уме молодого короля. Они выбрали для него ригориста-духовника и постоянно внушали королю, что он потеряет любовь и преданность своих подданных, если женится на женщине не одной с ним веры. Но королю всего семнадцать лет и он, будучи занят только своими богословскими идеями, не предвидит важных последствий, которые повлекли бы за собой и для него, и для великой княжны принятие ею другой религии.
Первым последствием такого легкомысленного поступка была бы утрата ею в России всякого расположения к себе: ни я, ни отец ее, ни мать, ни братья, ни сестры, никогда больше не увидали бы ее; она не осмелилась бы показаться в России, и поэтому лишилась бы значения и в Швеции".
С тем же курьером в Стокгольм отправилось следующее указание:
"Господин посол генерал-майор Будберг. Предписываю Вам объявить в Швеции, когда представится к тому случай, что с этого времени Швеция должна знать как вопрос государственный и непоколебимый принцип, что великая княжна Александра, если когда-нибудь она сделается королевой Швеции, останется в греческой вере, без чего она будет бесполезна, если не совершенно вредна для Швеции".
30 сентября Будберг сообщил Екатерине, что шведская консистория единогласно решила, что религия будущей шведской королевы не может представлять никакого препятствия к браку.
Но, "как только король стал совершеннолетним (1 ноября), он оставил всякую мысль об этом браке, находя, что он не согласуется с его долгом по отношению своей страны ввиду различия религий". (2) А год спустя, женился на принцессе Фредерике Баденской – родной сестре Елизаветы Алексеевны, жены Великого князя Александра Павловича.

1. Княгиня А.А. Голицына.
2. Графиня В.Н. Головина.

http://retro-ladies.livejournal.com/526582.html