*******

Началась Великая Отечественная война.
В первые дни войны Ольга пришла в Ленинградское отделение Союза писателей и спросила, где и чем она может быть полезна. Её отправили в распоряжение редакции ленинградского радио.


Ольга Берггольц на ленинградском радио

А муж Ольги Николай Молчанов, скрыв свой тяжелый диагноз, ушел на фронт. В дневнике Ольги появилась запись: «Жалкие хлопоты власти и партии, за которые мучительно стыдно… Как же довели до того, что Ленинград осажден, Киев осажден, Одесса осаждена. Ведь немцы все идут и идут… Артиллерия садит непрерывно… Не знаю, чего во мне больше — ненависти к немцам или раздражения, бешеного, щемящего, смешанного с дикой жалостью, — к нашему правительству… Это называлось: «Мы готовы к войне!»… Есть в дневниках и такие строки: «Сегодня в 22.45 был налет по Ленинграду... Все 2 часа тревоги у меня тряслись ноги и иногда проваливалось сердце».


Среди обломков после немецкой бомбардировки Ленинграда. 1942 год. Источник: Getty Images

Еще она напишет: «Зашла к Ахматовой, она живет у дворника (убитого артснарядом на ул. Желябова) в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, – матрасишко, на краю – закутанная в платки, с ввалившимися глазами – Анна Ахматова…Она сидит в кромешной тьме, даже читать не может, сидит, как в камере смертников». Спустя 2 месяца после начала войны стало ясно, что войну мы проигрываем и наступили уныние и страх. Несмотря на то что Ольга всё понимает, по радио она обращается к ленинградцам с призывом забыть страх и слезы. Сплотиться перед лицом врага.

…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…


Жители набирают воду на Невском проспекте. Зима 1942 года. Источник: akg-images

С 8 сентября 1941 Ленинград оказался в блокаде и был подвергнут жестокой войне на истощение. Нормы на хлеб были установлены в размере 400 г хлеба в день для рабочих и 200 г хлеба в день для иждивенцев и детей. В конце 1941 года эти нормы уменьшились до 250 г и 125 г в день соответственно.



Ольга была «голосом города» почти все девятьсот блокадных дней. Она читала по радио не только свои стихи, но и произведения других авторов, письма с фронта, она разговаривала впрямую с ленинградцами. Она записала в дневнике: «ленинградцы, масса ленинградцев лежит в темных, промозглых углах, их кровати трясутся, они лежат в темноте ослабшие, вялые, (господи, как я по себе знаю это, когда лежала без воли, без желания, в прострации) и единственная связь с миром — радио, и вот доходит в этот черный, отрезанный от мира угол — стих, мой стих, и людям на мгновение в этих углах становится легче, голодным, отчаявшимся людям. Если мгновение отрады доставила я им — пусть мимолетной, пусть иллюзорной, — ведь это неважно, — значит, существование мое оправдано». Вот её стихотворение как пример:

Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
я тоже - ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на день,
в один платок закутались вдвоём,
и тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном…


О.Берггольц на Ленинградском фронте. Сентябрь 1942 г.

В радио комитет приходило много писем с трогательными словами от знакомых и незнакомых людей. Из дневника Берггольц: «Какая-то страшная пожилая женщина говорила мне: "Знаете, когда чувствуешь, что теряешь человеческое достоинство, на помощь приходят ваши стихи. Они были для меня как-то всегда вовремя. В декабре, когда у меня умирал муж, и, знаете, спичек, спичек не было, а коптилка все время гасла, и надо было подталкивать фитиль, а он падал в баночку и гас, и я кормила мужа, а ложку-то куда-то в нос ему сую — это ужас, — и вдруг мы слышим ваши стихи. И знаете — легче нам стало. Спокойней как-то. Величественнее… И вот вчера — я лежу, ослабшая, дряблая, кровать моя от артстрельбы трясется, —я лежу под тряпками, а снаряды где-то рядом, и кровать трясется, так ужасно, темно, и вдруг опять — слышу ваше выступление и стихи… И чувствую, что есть жизнь“.

Берггольц рассказала про страшный и одновременно забавный случай в своих дневниках- как-то зимой она брела по улице, страшный холод и кромешная темнота, она видит что кто-то лежит, спотыкается и падает, лежит рядом с мертвым человеком и слышит свой голос с небес и думает : наверное, я умерла. Но полежав в сугробе, вдруг поняла, что это передача записанная вчера.


Муза блокадного Ленинграда Ольга Федоровна Берггольц

Она стала большим поэтом в Ленинградскую блокаду, а её любимый Николай, блокаду не пережил. В дневниках Берггольц вспоминала, что когда мужа комиссовали и он приехал домой с оборонительных работ, у него не было сил подняться на пятый этаж. Она наткнулась на него, когда пришла домой, и потащила на себе. Помогла подняться, раздела, вымыла, уложила в постель. Ночевки под открытым небом и непосильный труд не прошли даром: приступы эпилепсии становились все чаще, блокадный голод его убивал.Трагедия была в том, что его можно и нужно было эвакуировать на Большую Землю, но только вместе с ней, а она не могла оставить блокадный Ленинград.

Ольга потом утверждала, что, когда Николай вернулся с фронта, они "влюбились в друг друга с какой-то особой обостренно-нежной, предразлучной влюбленностью… Помню, стояли мы один раз с ним на солярии, бомбежка была дикая, было светло от пожаров как днем, и этот свист от бомб – подлый и смертный. Я изнемогала от страха, но стояла, я же была комиссаром дома. И Коля вдруг подошел ко мне, взял мое лицо в ладони, поцеловал в губы и сказал: "Знаешь, если один из нас погибнет, то другой обязан досмотреть трагедию до конца", я ответила: "Ладно, Коля, досмотрю»». Потом муж начал терять рассудок и, в конце концов, оказался в психиатрической больнице.


Николай Молчанов и Ольга Бергольц

Она ходила к нему через весь город с несколькими кусками хлеба в противогазной сумке, иногда удавалось добыть несколько ложек супа. Николай умер сразу после её ухода. Доктор сказал: "Если хотите похоронить отдельно, поможем найти, он в самом низу, там за сутки трупов наложили до самого верха»". Берггольц отказалась: "Он умер, как солдат, пусть и будет похоронен, как солдат, в братской могиле». Раненые из соседней палаты попросили на прощанье зайти к ним, почитать стихи. Ольга Фёдоровна зашла, стала читать стихи. Её слушали молча, некоторые плакали. По рядам пустили пустой котелок, и каждый налил туда ложку супа. Последний протянул котелок Ольге Фёдоровне: "Поешьте, товарищ поэтесса!».. Она напишет такие строки:

Я так боюсь, что всех, кого люблю,
утрачу вновь…
Я так теперь лелею и коплю
людей любовь.

Николай Молчанов был похоронен в братской могиле на Пискаревском кладбище.


Братские могилы воинских захоронений на Пискаревском мемориальном кладбище

И вот Запись из дневника: «Да, вот так и вышло: война сжевала Колю, моего Колю, — душу, счастье и жизнь. Я страдаю отчаянно».

После смерти Николая Молчанова, друзья устроили Ольге командировку в Москву , чтобы поправить здоровье. У неё была дистрофия. В Москве она познакомилась со знаменитым советским писателем Михаилом Шолоховым. Она считала, что беременна от Николая, судя по животу месяцев пять уже. Шолохов напрашивался в крестные. Смеялись, даже отметили вином.…пошла к врачу - и выяснилось, что никакой беременности нет. Она опухла от голода…

Про пребывание в Москве она расскажет в своих дневниках: «Вот я и в Москве, на Сивцевом Вражке. О, поскорее обратно в Ленинград. Моего Коли все равно нигде нет. Его нет. Он умер. Его никак, никак не вернуть. И жизни все равно нет. Здесь все чужие и противные люди. О Ленинграде все скрывалось, о нем не знали правды так же, как об ежовской тюрьме. Я рассказываю им о нем, как когда-то говорила о тюрьме, — неудержимо, с тупым, посторонним удивлением».


Дети блокадного Ленинграда


Блокадный Ленинград. В последний путь

Оказывается, скрывалась правда о голоде в Ленинграде, о бесчисленных трупах на улицах города. Нельзя было даже организовать сбор посылок голодающим. Глава Ленинграда Товарищ Жданов уверял что в городе голода нет.


Ряды братских могил на Пискаревском мемориальном кладбище

В письме Берггольц напишет про Ленинград так : «Я только теперь вполне ощутила, каким, несмотря на все наши коммунальные ужасы, воздухом дышали мы в Ленинграде: высокогорным, разреженным, очень чистым… Я мечтаю о том, чтобы поскорее вернуться в Ленинград, я просто не могу здесь жить и не смогу, наверное… И нельзя жить именно после ленинградского быта, который есть бытие, обнаженное, грозное, почти освобожденное от разной шелухи»

Спустя 2 месяца она вернулась в блокадный, но желанный Ленинград. Там её ждала любовь - сотрудник радиокомитета Юрий Макогоненко, который молил её о возвращении. Макогоненко ей писал: «Нет, я очень не хочу потерять тебя. Я не хочу потерять такого счастья. Такое бывает только раз. Ты есть чистый воздух Ленинграда, который я так жадно, так весело, так явно глотаю. Я дышал тобой» Они стали вместе жить.


Юрий Макогоненко и Ольга Берггольц (в центре)

Но боль утраты не уходила. Запись в дневнике: «…Всё вообще после Колиной смерти кажется мне фальшивым, незначительным, лживым и ненужным. Надо сказать хорошему, очень хорошему и настоящему Юрке, что я любила и люблю всем существом только Николая…» Целыми днями она безучастно лежала на диване. Макогоненко почти насильно кормил ее, не давая умереть. Умолял писать. Убеждал, просил. Его любовь отогревала ее сердце. 18 января 1943 года блокада была прорвана. Ольга на страницах дневника делится радостью со своим умершим Колей, представляет, какой для него это был бы праздник. Из дневника Берггольц: «У нас все клубилось в Радиокомитете, мы все рыдали и целовались, целовались и рыдали – правда! Мы вещали всю ночь, без всякой подготовки, но до того все отлично шло – как никогда…Когда села к микрофону, волновалась дико, и вдруг до того начало стучать сердце, что подумала, что не дочитаю – помру.»


Ленинградцы на Суворовской площади смотрят салют в ознаменование снятия блокады. 27.01.1944 г.

Читала она такие слова: «Ленинградцы! Дорогие соратники, друзья! Блокада прорвана! Мы давно ждали этого дня, мы всегда верили, что он будет… Ленинград начал расплату за свои муки. Мы знаем - нам ещё многое надо пережить, много выдержать. Мы выдержим всё. Мы – ленинградцы». Одна её современница была тогда на Волховском фронте и рассказала Ольге: "Понимаешь, именно в той землянке, откуда генералы руководили боем, они тебя слушали и ревели, понимаешь, ревели генералы, и бойцы тоже слушали, и все говорили: увидите ее – обнимите".

Для ленинградцев она была не просто известным поэтом – Ольгой Берггольц, а Символом стойкости города. И верили уже не государству, а – ей. Она стала человеком-легендой. Кончилась война, наступило мирное время. Берггольц с ужасом обнаружила - «я не знаю , что писать».


Ольга Берггольц

В 1946 вышло постановление о журналах "Звезда" и «Ленинград», где на примере творчества Ахматовой и Зощенко собирались искоренить отдельные недостатки в литературе. От всех писательских организаций требовались выступления с поддержкой постановления и разоблачением Ахматовой и Зощенко. Ахматова перестала выходить из дома, оттого и возникли слухи, что она покончила с собой. Зощенко пытался отравиться. В эти тяжкие времена Ахматовой больше всех, рискуя всем, открыто помогала Ольга Федоровна Берггольц. Послевоенные времена становились все страшнее. Только та, прежняя жизнь в блокадном городе стала казаться подлинной и настоящей.


Ольга Берггольц и Анна Ахматова. 1947 г.

В жизни советских литераторов все шло чередом: съезды, собрания, пленумы, постановления, исключения, одобрение линии партии. О чем Берггольц написала стихотворение:

На собранье целый день сидела —
то голосовала, то лгала…
Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?..


А.Твардовский, А.Барто, Л.Ошанин и О.Берггольц на пленуме Союза писателей. Москва, 1957 г.

В отношениях Ольги и Макогоненко наступило охлаждение и потом расставание, которое длилось почти десять лет. Теперь Юрий Макогоненко работал на кафедре русской литературы Ленинградского университета. Он нравился девушкам, женщинам, друзьям. Но как ни странно, при всех своих романах и увлечениях, Юрий чувствовал, что только Ольга дорога ему по настоящему. А Ольга мучилась от лжи в их отношениях. Вот запись в дневнике: "Но что ж мне делать, если я люблю последний раз в жизни, люблю "на-чисто" и не могу притворяться!"


Ольга Берггольц и Юрий Макогоненко

Она стала спасаться от боли в душе спиртным. Это помогало, но ненадолго. Ольга, проклиная себя, признавалась в дневнике: "Но все же мне поделом – за глухоту к его страданиям из-за моего пьянства… Это – не Коля. Это обыкновенный, слабый и весьма эгоистичный мужчина, при всех его замечательных качествах. И ты его любишь, и затрепещешь, увидев его, и снова будешь реагировать на каждый бабий звонок…" Она старалась его убедить, что как только он перестанет ее обманывать, она перестанет пить , а он уверяет себя, что обманывает ее, потому что она пьет. Это был замкнутый круг. Макогоненко страстно желал чтобы в их семье родился ребенок. Но при попытках жены родить ребенка- дитя в ней погибало в тот роковой срок, когда погибло в тюрьме: в 5,5 месяцев. Ольга тяготила Юрия, и он давно искал способ, как "прилично" уйти от нее, в глазах общественности оставаясь "страдальцем". А в 1959 у Юрия Макогоненко родилась дочь от другой женщины и он рассказал Ольге об этом. После этого они расстались уже навсегда. И родятся такие строки:

А я забираю с собою все слезы,
все наши утраты,
удары,
угрозы,
все наши смятенья,
все наши дерзанья,
нелегкое наше большое мужанье,
не спетый над дочкой
напев колыбельный,
задуманный ночью военной, метельной,
неспетый напев – ты его не услышишь,
он только со мною – ни громче, ни тише…
Прощай же, мой щедрый! Я крепко любила.
Ты будешь богаче – я так поделила.


Ольга Берггольц на юбилейном вечере в честь 60-летия. Ленинград, Дом писателей имени Маяковского. 1970 г.

Ольга, расставшись с мужем, памятью вернулась к Николаю Молчанову. Она вспомнила: "Он написал мне в тюрьму: "Верен тебе до гроба в этой, и в той – в вечности"". Ведь это и к нему были обращены ее слова, выбитые на мемориальной стеле Пискаревского кладбища, где он был похоронен в общей могиле: "Никто не забыт и ничто не забыто".


Мемориал на Пискаревском кладбище


Знаменитые строки Ольги Берггольц

В её жизни осталось только одно желание: "оставьте меня в покое!" Она стала много болеть и все больше лежала. Умерла в 65 лет. Некролог появился в газете "Ленинградская правда" только через 5 дней. На панихиде бесстрашней всех говорил писатель Федор Абрамов: "…нынешняя гражданская панихида, думаю, могла бы быть и не в этом зале. Она могла бы быть в самом сердце Ленинграда – на Дворцовой площади, под сенью приспущенных красных знамен и стягов, ибо Ольга Берггольц – великая дочь нашего города, первый поэт блокадного Ленинграда". Похоронили на Волковом кладбище, в ряду классиков. Рядом Блок, Ваганова и другие. А надо было похоронить на Пискаревском, как она просила – с блокадниками.


Могила Ольги Берггольц на Литераторских мостках Волковского кладбища в Санкт-Петербурге

О, если б ясную, как пламя,
иную душу раздобыть.
Одной из лучших между вами,
друзья, прославиться, прожить.

Не для корысти и забавы,
не для тщеславия хочу
людской любви и верной славы,
подобной звездному лучу.

Звезда умрет - сиянье мчится
сквозь бездны душ, и лет, и тьмы,-
и скажет тот, кто вновь родится:
"Её впервые видим мы".

Быть может, с дальним поколеньем,
жива, горда и хороша,
его труды и вдохновенья
переживет моя душа.

И вот тружусь и не скрываю:
о да, я лучшей быть хочу,
о да, любви людской желаю,
подобной звездному лучу.


Источники:
https://dzen.ru/a/Z11hC3PO9XJX5__I
https://pitzmann.ru/berggolts-gallery.htm
https://ru.wikipedia.org/wiki/Берггольц,_Ольга_Фёдоровна
https://m-necropol.ru/berggolts.html
Дополнено фотографиями из открытых источников