Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я вполне трезва.
Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось,— жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку,— никогда.


Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.
Я—aus dem Spiel {вышла из игры (нем.)}.
— Всё, что я чувствую к Вам,— легкое волнение от голоса и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума — партнёра. Ваше лицо мне по-прежнему нравится.
— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».
Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас за собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы,— всё, как все — и всё-таки не все, как все.
Вижу Ваше смуглое лицо над стаканом кофе - я любовалась Вами, я Вас очень любила.
Одно сравнение — причудливое, но вернейшее: Вы были для меня тем барабанным боем, подымающим на ноги в полночь всех героических мальчишек города.
— Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности.
Сначала Вы приходили в 4 ч., потом в 5 ч., потом в 6 ч., потом в восьмом, потом совсем перестали.
Дела? Да,— дело дней — жизнь.
— Вы просто перестали любить меня каждую минуту своей жизни, и я сделала то же, послушалась Вас, как всегда.
Вы первый забыли, кто я.
Пишу Ва-м без горечи — и без наслаждения. Вы всё-таки лучший знаток по мне, чем кто-либо, я просто рассказываю Вам, как знатоку и ценителю — Seelenzustand {сотояние души (нем.)}, и я думаю, что Вы по старой привычке похвалите меня за точность чувствования и передачи.

Наследие Марины Цветаевой
[550x545]