[показать]

[показать]

«Частному человеку нельзя позволить публиковать догадок своих в деле государственном, ибо причины и виды высшей власти ему неизвестны, а если оные известны, то тем более».

Это из циркулярного письма 1820 года. Но очень похоже на наше сегодня. Частному человеку никаких догадок своих в деле государственном — только безудержный патриотизм.

 

…Времена еще советские, хотя совсем незадолго до перестройки. В пражском универмаге, переговариваясь с приятельницей, подхожу к кассе, протягиваю деньги и сразу даже не соображаю, что произошло. Кассирша, пожилая женщина, говорит мне почему-то по-немецки, выделяя каждую букву отдельно: «Русская свинья».

Она смотрит на меня не отрываясь, и я смотрю на нее не отрываясь. Не помню, кто первым отвел взгляд. Но я — промолчала. Редкий случай.

А что могла сказать? Что в августе 1968-го была совсем ребенком? Что не сидела в тех советских танках, которые вошли в Прагу?

Я только что окончила факультет журналистики МГУ и, конечно, все (или почти все) про Пражскую весну знала. Но откуда мне было знать: может, кого-то из близких этой женщины задавили наши танки. А может, ее просто перекосило от звука русской речи. Поэтому, наверное, она сказала по-немецки.

Я была юной, но поняла одно: теперь моя очередь платить по счетам за танки в Праге.

Прошло лет двадцать, если не больше. Звезда, легенда и оправдание нашей профессии Инна Павловна Руденко и ее муж, тоже блистательный журналист Ким Прокопьевич Костенко, работали в Праге. Как-то Инна Павловна пришла в магазин, хотела купить продукты и сказала: дайте мне, пожалуйста… и даже показала, что именно. Продавщица ответила ей на чистом русском языке: «Я вас не понимаю». Это было уже не в первый раз, и Инна Павловна, придя домой, сказала мужу: «Я не могу больше! Я эти танки ношу на своей спине. Но я же их сюда не посылала. Все! Я поехала в Москву!» Она думала, Ким Прокопьевич кинется ее утешать… А он сказал очень строго: «Ты знаешь, что такое для меня Прага…» Она знала. Ким фронтовик, прошел всю войну и освобождал, кстати, Прагу. И он рассказывал ей, как при освобождении Праги был зацелован девушками, они кидались с цветами и целовали, целовали… Он весь в помаде, все лицо, и только одна белая узенькая полоска осталась на шее, после ранения марлей перевязанная… Так вот Ким сказал строго: «Ты знаешь, что такое для меня Прага…» И — дальше, еще строже: «Но если ко мне сейчас на улице подойдет чех и плюнет на меня — я его пойму». Помолчал и еще сказал: «Мы с тобой на Красную площадь в августе 1968 года с протестом против ввода советских войск в Чехословакию не вышли. Помни об этом и с этим чувством вины и живи».

Руденко призналась мне, что этот разговор ей очень помог. Больше, чем если бы Ким ее просто жалел и сочувствовал.

Кстати, Ким Костенко написал подлинную историю «Молодой гвардии». Юного читателя предупреждаю: к прокремлевским «Нашим» — никакого отношения! Это подпольная краснодонская организация времен Отечественной войны 1941—1945 годов. И вернул доброе имя Виктору Третьякевичу, которого под псевдонимом (очень угадываемым) в своем романе «Молодая гвардия» Фадеев изобразил предателем.

Двадцать лет страдала мама Третья-кевича, боялась днем на улицу выйти, к сыну на могилу ходила по ночам тайно. И вот после своих публикаций Ким Костенко приехал к маме Виктора Третьякевича, они поговорили, и она пошла его провожать. А когда прощались, посреди сельской улицы отвесила ему низкий-низкий поклон. Ким шел по той длинной улице, оглядываясь, а женщина так и застыла на ней в поклоне до самой земли.

Я думаю, то, что сделал Ким Костенко, — вернув доброе имя герою, — это и есть патриотизм высшей пробы.

И все-таки… Что касается патриотизма, когда надо промолчать и терпеть, а когда возбухать и бросаться в бой, пусть даже словесный?

Однажды я слушала Владимира Войновича. Когда в горбачевскую перестройку советские войска покидали Германию, его немецкая соседка сказала: «Ну и пусть уходят! Мы их к себе не приглашали!» И тут Войнович, автор знаменитого Чонкина, ярый антисоветчик, уже много лет к тому времени живший в Германии, выдал: «Как это — не приглашали? 22 июня 1941 года вы такое приглашение нам прислали — мы никак не могли отказаться!»

Широко известны пушкинские слова из письма П.А. Вяземскому от 27 мая 1826 года: «Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство». Но вот вчера я случайно наткнулось на другое пушкинское письмо — к Е.М. Хитрово, от 9 декабря 1830 года: «Мы можем только жалеть поляков. Мы слишком сильны, чтобы ненавидеть их, начинающаяся война будет войной до истребления — или по крайней мере должна быть таковой. Любовь к отечеству в душе поляка всегда была чувством безнадежно мрачным. Вспомните их поэта Мицкевича. Все это очень печалит меня. Россия нуждается в покое. <…> Будем надеяться — всегда хорошо питать надежду».

Я не знаю, в душе у украинцев любовь к отечеству такое же безнадежно-мрачное чувство, как у поляков, или какое-то другое? Но что такое быть патриотом России сегодня? Кричать, принимая невроз за символ веры, что юго-восток Украины — наш? Вообще обожествлять географическую карту, попутно гордясь, что в русских есть ИМПЕРСКИЙ ГЕН?

Или куда достойнее стать по-пушкински «слишком сильными», чтобы перестать ненавидеть другие народы и понять, наконец, что начинающаяся война в любой момент может превратиться в войну до истребления, а патриотизм — это делать жизнь людей внутри страны лучше, а не снаружи — хуже?

Наум Коржавин — очень патриотичный патриот, кустарной, ручной работы — сказал: «Патриотизм — это любовь. А не способ самоутверждения».

Осталось только научиться правильно понимать, где патриотизм как любовь, а где как способ самоутверждения.

Впрочем, ничего особо трудного. Надо только включить на минутку федеральные каналы — и не ошибетесь в определениях.

…Если они правы — зачем тогда кричат?