Я очень прошу внимательно прочитать предупреждение и не лезть под кат, если эти кактусы на вкус вам неприятны! Выслушивать моралистические истерики у меня нет никакого желания.

Название: Родительский инстинкт
Автор: surazal
Пейринг: Хиаси/Хината
Гет (хентай)
Рейтинг: высокий.
Саммари: его любимая дочь
Размещение текста на других ресурсах и в личных дневниках запрещено. Текст охраняется Законом об АП. Свидетельство о публикации №21106240898


Маленькая ладошка освещалась узкой полоской света, которая падала наискосок из двери, оставляя в темноте и постель, и всю остальную комнату.

Хиаси подошел ближе и присмотрелся. Рука Хинаты была расслаблена, пальцы чуть согнуты – дочь крепко спала.

Хиаси осмотрел комнату бякуганом, как делал это всегда, с самого рождения Хинаты. Он забыл сделать это лишь однажды.
Он всегда злился, когда был вынужден пропускать подходящие миссии, что он делал только в таких случаях, как сегодняшний, – из-за ранений, которые даже при медицинском вмешательстве требовали длительного восстановления чакры.
Руководство не хотело терять еще одного члена самой сильной семьи в деревне.
Хиаси презрительно усмехнулся. Сразу заныли все лицевые мышцы и нервные узлы. Опустившись на пол возле стола, он, морщась от боли в шее, поднял голову и проверил комнату младшей дочери наверху.
Ханаби читала, лежа на полу.
Главу клана неумолимо начинало клонить в сон. А из-за чуть отодвинутой двери ему по-прежнему была видна ладошка дочери, ее длинные пальцы, тоненькое запястье. Хиаси в секунду оказался возле двери и еще ненамного отодвинул ее.
- Отоо-сан, - услышал он из темноты.
- Я разбудил тебя?
- Нет, - слышно было, что она улыбается, - я проснулась, когда вы в дом вошли.
«Почему же ты не вышла мне навстречу?»
- Как ваше обследование, отоо-сан? Простите, что не выхожу к вам, меня сегодня… поломали немножко, еще больно.
Он не пользовался бякуганом, но слышал, как она повозилась и подняла с подушки голову.
- Не беспокойся. Я думаю, что с тобой уже завтра все будет в порядке.
- С…спасибо, отоо-сан, - он снова услышал эту застенчивую улыбку из темноты. 
И улыбнулся в ответ.
Он был уверен, что она увидела это.
Застенчивость, доставшаяся ей от матери, иногда бывала в ней просто невыносима. Но твердость и несгибаемость, унаследованная от отца, порой придавала ей странное очарование, особенно сейчас, в период ее взросления – когда она так улыбалась, когда подавала ему еду, когда…
Пальцы Хиаси скомкали жесткую серо-зеленую ткань косоде, он непроизвольно и тяжело вздохнул.
Она ничего, совершенно ничего не помнила. Так будет лучше, убеждал он себя и сейчас, как тогда, семь лет назад. Он с легкостью стер ее память, осознанно и жестоко наказав себя за произошедшее в тот год в маленькой комнате отеля при горячих источниках.
Хиаси решил переночевать рядом с комнатой дочери. Он часто так делал. Эта ночь без луны, без звуков и запахов почему-то тревожила его.
Будто что-то страшное таилось неподалеку.
Постелив себе, он лег, не раздеваясь, чувствуя легкий озноб, – организм шиноби лечил себя сам, включая все резервы элемента Огня.
Мучительно хотелось спать, но природному желанию мешали надоедливые воспоминания.
Некстати вспомнилась мать Хинаты – миловидная девушка, о которой они с дочерью никогда не говорили. Он с усилием вспомнил ее имя.
Хюга Хиаси никогда не был женат. Когда его возраст приблизился к тридцати, он все чаще начинал слышать от других о необходимости передать далее бесценные гены клана. Хиаси не особо сопротивлялся, тем более, что логика и внутренние ощущения говорили ему практически то же самое.
Время от времени случалось так, что мужчины рода Хюга – по странной закономерности относящиеся к основной ветви – предпочитали любить отнюдь не женщин. Не стал исключением и нынешний глава клана. И именно Хидзаси, тогда уже обзаведшийся семьей, посоветовал брату не тянуть с детьми. Политическая обстановка грозила войной, и старший из близнецов, не особо ломаясь, пошел на поводу у родни, природы и собственного здравого смысла.
Дальняя родственница – настолько дальняя, что он даже не считал ее полноценной Хюга, но все же обладающая семейной техникой, согласилась на его предложение сразу же, тем более, что для нее это была, как он уверял ее, большая честь. Она переехала в резиденцию семьи, оставив маленькую и уютную казенную квартиру. Хиаси не скрывал, что ему приятна была забота компаньонки и о нем, и о ее собственном здоровье, – ведь она должна была дать жизнь новому поколению древнейшей семьи страны Огня.
Когда Хиаси узнал, что они наконец зачали ребенка, он был немало удивлен, увидев свою родственницу в тот вечер у себя в комнате – он-то предполагал, что она отныне не будет спать с ним, так как их совместная миссия была выполнена. Тем удивительнее было выражение ее глаз – глаз, которых он считал «не чистыми», имеющими более пигментированную, чем у него, почти голубую радужную оболочку.
Она тогда ласкала его самозабвенно и по-настоящему нежно – Хиаси нравилось это, он отвечал ей лаской, еще не зная, что она умрет, давая жизнь его первенцу, и он будет плакать в тот день, а долгожданная новорожденная дочь даже не удостоится его взгляда.
Он вспомнил, что впервые взял на руки Хинату, когда ей исполнилось года полтора. Она была тяжелее Неджи. Он пытался немного поучить ее элементарным техникам, будучи уверен в том, что она окажется куда талантливее своего двоюродного брата. Ведь она принадлежала к главной ветви семьи.
Но малышка, не привыкшая к отцу, не видевшая его по неделям, только вжалась спиной в дерево и смотрела затравленным взглядом, сжав исцарапанные пальцы в кулачки.
- Нии-сан, - позвал Хидзаси. – Не рано ей такое?
- Твой же смог… он и пошел раньше, - с оскорбленным видом заявил Хиаси брату, но тот только усмехнулся. – А она, как я вижу, никуда не годится. Разве только рожать.
Улыбка слетела с лица Хидзаси.
- Я так не думаю… Неджи-кун! Ну-ка пойдем, мама нас ждет, - подхватив своего сына на руку, младший брат небрежно кивнул старшему и исчез, не утруждая себя выполнением этикета.
- Мог и пешком уйти, - проворчал Хиаси, и побрел в дом, едва не забыв Хинату, словно прилипшую к стволу сосны и все так же таращившую на отца огромные бесцветные глаза, ничуть не похожие на глаза ее матери.

То ли отчаяние двигало им, то ли злость, только Хиаси сделал еще одну попытку. Мать его второй дочери также принадлежала к одной из побочных ветвей клана, но держала себя непочтительно и дерзко, а в постели совершенно не нравилась Хиаси, еще помнившему спокойную нежность и неподдельную страсть матери Хинаты. Он злился, потому что его новой компаньонке удалось забеременеть лишь через несколько месяцев. С разочарованием он принял и ту новость, что у него снова родилась девочка. Хиаси не без удовольствия выслушал гневные крики молодой матери, которой не понравилось имя Ханаби (оно и его самого раздражало) и почти сразу же легко отпустил ее на спланированную впопыхах миссию, на которой она и погибла.
Когда дочери немного подросли, их отец столкнулся еще с одной деликатной проблемой, которой не мог предвидеть.
- Какой идиотизм, какая косность, - только и сказал Хиаси на собрании старших членов клана, где ему мягко намекнули, что в семье, имеющей нескольких дочерей, только одной положено посещать Академию*.
Но подчинился.
Там же и тогда же ему посоветовали отдать в Академию именно старшую дочь, что вполне соответствовало существующим приличиям. Во второй раз слово «идиотизм» промелькнуло только в голове Хиаси – он не рискнул оказаться слишком непочтительным и выказывать неуважение своей семье.
Правление он принял жесткой рукой. Никогда не будучи снисходительным или жалостливым, Хиаси, тем не менее, пользовался любовью каждого, всех, кроме своих детей. И Неджи.
- Не бросай Неджи, - сказал ему тогда брат, неразличимый сквозь последние в жизни Хиаси слезы. – Он совсем один будет…тяжело ведь…
- Братик, не бросай меня, - как эхо повторил старший, прощаясь и с собою прежним, и с братом.
- Я там ему оставил… написал кое-что, передай, как подрастет, когда…на чуунина сдавать будет, - голос Хидзаси дрогнул, - нии-сан, прошу тебя. И о девочках своих заботься.
А эти старые бестактные придурки даже в их последние мгновения вместе не оставляли их наедине.
Даже ненавидеть их Хиаси не имел права.
У него не было эмоций, желания отыграться на более слабых, починяющихся членах семьи.
Но с того дня его твердый от природы характер приобрел еще и небывалую гибкость, что сделало Хиаси Хюга практически неуязвимым для человеческих чувств.


Хината вздрогнула во сне – ее отец почти физически ощутил это, хотя их разделяла перегородка. Он с трудом вспомнил, что находится дома, а не под проливным дождем, что за стеной спит дочь, а не жена…она не была ему женой... а как Хината была похожа на нее в детстве...
И снова сон.
Ему снилась Ханаби, но в этом сне она была не похожа на себя, такую исполнительную и талантливую, она убегала куда-то вместе с Неджи, используя странную маскировочную технику, а Хината была рядом, смотрела в небо. «Отоо-сан, возьмите меня с собой на источники, как тогда!»
Хиаси дернул головой и вновь проснулся. Неспокойно спалось ему; но он с удовлетворением отметил, что теперь недомогание почти не ощущалось.
«Дурные сны всегда приходят при ранениях…»
Он воспользовался нелюбимой техникой принудительного засыпания, где-то подсмотренной и не вполне отточенной, активировал ее на глубоком вдохе, и выдохнул, уже впадая в спокойный, глубокий сон.

Много лет, с того самого ужасного случая, не было дня, чтобы Хюга Хиаси не пожалел о каждой минуте, проведенной на недавно открытых источниках, находящихся в двадцати километрах от деревни Листа.
В тот год Хината поступила в Академию, и он сам был полон надежд и ожиданий на ее счет. Расщедрившись, Хиаси пообещал ей отдых перед началом учебы, которая, как он догадывался, обещала даться ей отнюдь не легко.
Тогда ее глаза могли сиять - как у ее матери, а улыбка еще не пряталась.
Онсен, в котором они отдыхали, был в большей степени предназначен для аристократии, и сразу после открытия практически пустовал. Хиаси откупил для себя и дочери самые дорогие апартаменты и сразу же по прибытии, не пообедав, решил опробовать воду источника.

.
Обрамленный связанными из взрослого бамбука стенами, прямо из купальни открывался вид на белое, ненастное небо, так похожее на глаза Хиаси.
Хината сидела на теплых камнях и ловила ладонью капельки, долетавшие оттуда, куда в бассейн с тихим, умиротворяющим звуком падала темная, дымящаяся вода.
Она так и мечтала – чтобы бассейн оказался купальней под открытым небом, чтобы отсюда было видно невысокие горы, покрытые старыми рощами, чтобы день был не жарким...
Если бы она не стеснялась отца так сильно, она бы рассказала ему о своих мечтах. Ей казалось каким-то чудом, что все они сегодня сбывались.
В те годы она доверяла Хиаси, и любила его еще сильнее за то, что благодаря ему эти волшебные каникулы стали реальностью.
Она исподлобья наблюдала за отцом, сейчас таким расслабленным, ласкаемым горячей водой источника. Концы его длинных черных волос, распушившись, плавали по поверхности, обвивая его грудь и плечи. Хината мечтала тоже носить длинные волосы, когда станет взрослой.
Ах, как ей хотелось быть похожей на него – сильного, прекрасного, неумолимого! и это должно было однажды случиться. Ведь не зря же она была его дочерью.
А еще хотелось, чтобы этот день никогда не заканчивался.
Ее сердце билось все сильнее; но это не мучило ее, а радовало, как пробуждение ранним утром, когда сердце помнит только хорошее. Она мало-помалу начинала чувствовать собственную чакру.
Хиаси приоткрыл глаза и увидел, что дочь смотрит на него с легкой улыбкой, наклонив голову к плечу, и смотрит, по всей видимости, довольно давно. Ему не хотелось разрушать очарование этих минут, и он внезапно пожалел о том, что ни на одном фото у Хинаты нет и никогда не будет такого взгляда.
Она обещала стать настоящей красавицей, много красивее собственной матери. Он не в первый раз отметил врожденную аристократичность Хюга в каждом ее жесте. Ей очень шло темно-синее юката, которое она застеснялась снимать при нем.
Он дорого бы дал, чтобы узнать, о чем она подумала, когда увидела его без одежды... Восхитилась ли она? Испугалась? Была смущена?
Наверное, была смущена. Хиаси пошевелился и шумно выдохнул.
Дочь сильно вздрогнула. Он увидел, что она поджимает под себя уже наверняка порядочно затекшие ноги, и как можно мягче сказал ей:
- Мусуме-сан, иди сюда, искупайся.
Она послушно встала, развязала пояс (ее пальцы соскальзывали с него, так что это получилось не сразу), сбросила юката и рыбкой скользнула в воду, почти не подняв брызг.
Ей подумалось: как хорошо, что Ханаби осталась дома.
Хината никогда не смогла бы объяснить себе, почему она чувствует такое облегчение от того, что они с отцом были здесь только вдвоем.
- Так тепло, - еле слышно сказала она, застенчиво улыбаясь Хиаси.
Погрузилась с головой, вынырнула и погрузилась снова.
На нее нахлынула радость – сильная, как ветер в вершинах древних сосен и криптомерий, ветер, который она ощущала на пути в этот онсен, - в его руках, прижатая к его крепкой груди, защищенная от всего мира, даже от ветвей, которые он отводил от ее лица.
Ее дух захватывало, как от скорости, которую так любил Хиаси.
Он улыбнулся, наблюдая за дочерью, словно ее мысли стали видны ему.
Хината перевернулась под водой и, вынырнув, ойкнула, легонько ткнувшись головой в локоть Хиаси.
Он усмехнулся, перехватив ее и притягивая к себе.
- Не ушиблась?
Она вдруг засмеялась, мотая головой и разбрызгивая вокруг себя мгновенно испаряющиеся горячие капельки.
Хиаси привлек ее ближе, и она в смущении зажмурилась, ожидая, что сейчас он снова, скорее всего, сделает ей что-то хорошее…
Она чувствовала, что его ладони, спокойно лежащие на ее лопатках, были горячее распаренного воздуха купальни, горячее этой бурлящей воды - они были незнакомо нежны, неподвижные и таящие сладкую опасность неведомого.
Хиаси слабо дотронулся губами до ее лба. Увидел, что чакра её волнуется, как неспокойное море, как игристое вино…чакра, которой она совсем скоро научится управлять, и которая по характеристикам до мелочей повторяет его собственную.
Он ощутил прилив радости и гордости за себя, за нее, за то, что она не зря родилась на свет, что она так похожа на него.
Упираясь острыми локотками в его грудь, Хината дрожала, как молодой листок. Ее недавно остриженные волосы разлохматились от пара, стоявшего над водой, а лицо раскраснелось, и от этого пигмент глаз казался еще светлее.
- Отоо-сан! – не слова Хинаты, но ее голос – умолял.
И Хиаси поцеловал ее. В губы, осторожно, бережно. Почти отцовским поцелуем, не разжимая рта.
До ее матери он никогда и никого не целовал; и сейчас, едва контролируя себя, он, чуть касаясь, целовал Хинату - точно так же, как когда-то малознакомую родственницу с почти голубыми глазами.
Но Хината была совершенно не похожа на мать.
В ней, обладательнице сильных генов, чувствовался и сильный темперамент. Бесстыдство. Жажда. Кровь.
Случайно она задела коленом его пах, и непроизвольно потерлась, с удивлением чувствуя изменения его чакры и сердечного ритма, не понимая пока, что означает эта незнакомая ей твердость...
У Хиаси кружилась голова. Крепко сжимая Хинату в руках, он целовал и целовал ее в глаза, в щеки, соскальзывал губами на подбородок и ниже – на шею, с удовлетворением слыша, как она начинает дышать все тяжелее.
Она ждала. Пока не понимая, ждала – сводящего с ума, незнакомого удовольствия, дрожащая, готовая ко всему.
Хиаси запустил язык в ее рот, больше не боясь напугать ее, и Хината, запрокинув голову под давлением его ладоней, вжалась в него всем телом, словно прося защиты, как она делала в раннем детстве, когда прибегала в его спальню, напуганная ночным кошмаром.
- Отоо-сан!
«Еще раз назовет меня…» - думал Хиаси, удивленный тем, что сейчас его возбуждает, когда Хината так называет его.
Он осторожным движением запустил руку в ее промежность, покрытую тонкими темными волосками, и принялся тихонько поглаживать, будучи уверенным, что ей это нравится.
Дочь дернулась, удивленно вскинув на него взгляд – он видел, как набухли вены на ее висках, как пылает бешено вихрящийся, тонкий поток чакры, обвивая ее голову, словно фантастический нимб. Где-то в глубине сознания Хиаси пробежала мысль, что в такой ситуации и при такой высокой температуре может впервые активироваться семейная техника.
- Хорошо…Хината, все хорошо, - негромко произнес он и погладил дочь по голове, прислоняясь к краю бассейна, впервые за долгие годы чувствуя дрожь в ногах.
Хината обняла его, прильнула и уронила голову на его плечо, застонав по-настоящему, со всхлипами, протяжно.
«Как рано она повзрослела», - подумал Хиаси, вспомнив об одной из родственниц, что в неполные тринадцать лет дала жизнь неоднозначной личности по имени Учиха.
- Отоо-сан…- все-таки шепнула Хината, касаясь его уха пересохшими губами.
Его пальцы вдруг почувствовали внизу липкое, теплое, то, что было даже горячее, чем вода источника. А Хината заволновалась, заерзала, с шипением выдыхая сквозь зубы.
Нажав на две точки на ключице дочери, он в одну секунду расслабил все ее мышцы.
- Прости меня, Хината!
- А…- на ее лице отразилось удивление и непонимание.
Когда он вошел – аккуратно, на половину длины, – она все-таки закричала. Зажмурившись и ерзая на нем, она изгибалась, стремясь избавиться от неожиданной боли, в то время как он неумолимо и очень медленно задвигался в ней.
- Моя доченька…доченька моя…
- Отпустите, отоо-сан, - робкая просьба стала надрывным криком, когда он вошел в нее до конца, а ее слабенькие пальцы, сжимавшие вспотевшие плечи Хиаси, похолодели и заметно дрожали.
Он целовал ямочку на ее шее и тонкие ключицы, успокаивал без слов, не позволяя ей слишком спешить, и сам пока еще сдерживаясь.
«О Ками-сама, я дрючу собственную дочь! Проклятая кровь…» - все бессвязнее становились его мысли, все сильнее сотрясалась в его руках Хината, прогнувшись в спине, сколько позволяло его объятие, касалась затылком поверхности воды, всхлипывала, уже начиная любить эту непрекращающуюся боль, это разрывающее удовольствие.
Она пульсировала внутри, то быстрее, то медленнее, и Хиаси понял, что надолго растянуть удовольствие не получится.
Он зарычал чуть слышно, сдерживаясь изо всей силы, чтобы не пугать дочь, но напрасно – она, оглушенная собственными криками, не слышала ничего.
Сжимая ее, вдыхая до одури нежный, тонкий девичий запах, Хиаси двигался быстрее, и все тяжелее становилось его дыхание, все чаще стоны.
Хината окончательно потеряла контроль над собой и уже не шевелилась, а только тихонько подвывала, обмякнув в его руках, привалившись к его плечу головой, и липкая розовая ниточка тянулась из ее рта, пачкая волосы отца.
Хиаси чувствовал ее матку, толкаясь все крепче и презирая свою несдержанность.
И Хината, его старшая дочь, мучимая и наслаждающаяся сексом с отцом, кончила, непроизвольно насадившись на него сильнее, вызвав этим новый приступ ужасной боли.
Хиаси уткнулся губами в ее тонкую шею – было нестерпимо, обжигающе, сладко чувствовать эту пульсацию маленькой вселенной…
Она глухо вскрикнула, и в глубине ее широко распахнувшихся глаз словно сверкнуло зеркало.
Хиаси, унесенный собственным наслаждением в какую-то другую реальность, не смог остановиться, и пробуждение бякугана его дочери произошло в горячем онсене, заполненном их идентичной пылающей чакрой и бесстыдно утоляемой похотью.
Она не поняла, что произошло. Она слышала лишь свои чувства, и ей было хорошо, как никогда, ей, неоправданно юной, но оказавшейся достаточно взрослой, чтобы подарить удовольствие и самой получить его.
Глава клана Хюга все-таки вспомнил о самоконтроле, казалось бы, уже похороненном под наслаждением, и в последний момент вышел, кончив в воду.
Он понял, что этим резким движением причинил Хинате сильнейшую боль – ее губы, зацелованные им, дрогнули, и она всхлипнула, еле слышно...
Хиаси прижал дочь крепче, навалившись на край бассейна и, тяжело дыша, всмотрелся в ее лицо.
Она все еще дрожала, с недоумением глядя на бледные кровяные разводы на поверхности воды.
И вдруг начала заваливаться назад – побледнев до синевы и сжав тонкие губы, блестевшие от слюны отца.
Хиаси мгновенно покинул бассейн.
Уложив Хинату на пол, он приподнял ей голову и положил на лоб остуженную в одну секунду ладонь.
Ее лицо разгладилось, бякуган в закатившихся глазах более не был активен, и старший Хюга выругал себя всеми известными ему площадными выражениями.
Он чувствовал вину за то, что позволил в таких условиях вырваться опаснейшей технике.
Воздействие, которым он воспользовался, чтобы обезболить ее, не сработало в ожидаемой степени, но плохо повлияло на самоконтроль Хинаты.
У него оставался один выход.


- Было хорошо? Хината?
- Отоо-сан…да, спасибо, - она была немного удивлена его холодным более обычного тоном.
Они вернулись в Коноху на сутки раньше положенного срока. Хината, с улыбкой наблюдая разлитый над домом оранжево-розовый закат, была счастлива.
- А мы…еще поедем туда, отоо-сан? – она повернулась к нему, радостно сияя глазами.
- Нет, - очень резко ответил он. – У тебя начнутся занятия, а я буду на миссиях.
Ее брови надломились, она в раздумье потеребила нижнюю губу. Спрятала вздох.
- Позвольте идти, отоо-сан?
- Да. Иди, Хината.
Он не смотрел на нее, не смотрел на закат – уставившись в стену, он проклинал случившееся и желал себе смерти.
А когда дочь неслышно исчезла в полумраке дальних комнат, старший Хюга вцепился в собственные безупречно уложенные волосы, еще хранящие запахи соснового леса, белого чая и нежной кожи Хинаты, у которой он стер память о случившемся в онсене в тот вечер.
Он рухнул на колени, повторяя про себя только одно слово и мечтая исчезнуть из всех миров сразу, вместе с собственной душой и памятью.




- Отоо-сан! Простите, отоо-сан, проснитесь, пожалуйста!
Хиаси проснулся мгновенно, подавив всегдашнее утреннее желание активировать бякуган, открыл глаза.
Воздух был тяжел, хотя стояла полная тишина – и всюду была разлита, как продолжающийся тяжелый сон, странная тревога, казалось, будто у Конохи участился пульс.
Дочь сидела рядом, одетая, вид у нее был несвежий.
- Отоо-сан, простите, - она склонила головку, и длинные прядки упали ей на грудь. – Изумо-сан здесь, он говорит, что вы нужны…
Хиаси перебил ее.
- Скажи там, что мне понадобится пять минут, - поднялся, повязывая хитаи, хмурясь от тоскливых предчувствий.
Хината вновь появилась в комнате. Ее отец заметил, что на ней частичная экипировка чуунина.
- Пожалуйста, скажите, что вам требуется, - она смотрела на него с такой же тоской, и оба каким-то шестым чувством понимали, что этот вызов – не просто вызов на очередную миссию; что грядет тяжелое, нелепое, страшное своей неизбежностью, но пока неясное. То, что может разлучить их без возможности в последний раз поговорить. То, что может и не позволить выжившему проводить другого в последний путь и даже встретиться там, где встречаются все пути, в том числе пути куноичи-неудачниц, принадлежащих к сильным кланам, и пути их страдающих отцов.
Хината мелко дрожала, едва заметно шевеля губами, и не решаясь – как всегда, не решаясь.
Он не мог сказать ей, даже если бы уверился, что ее жизнь подходит к концу.
Она сжимала руки, продолжая молча смотреть на него, – и взгляд ее был как странная, протяжная песня.
«Доченька моя», - подумал Хюга Хиаси, глядя в ее заплаканные светлые глаза.
Вспомнила ли она хотя бы теперь?
Он не стал отвечать себе на этот вопрос и вышел в рассвет.