Солнце. Горящий шар. Блестит в стеклах, в посуде, в кольце на пальце. Я сижу за столом. В белой фарфоровой миске дымится белый рис. Я отхлебнула горячий чай и посмотрела в стакан. Тонкие листья медленно оседали на дно. Начинался новый день. Надо сделать его как можно более полезным. Надо впитать в себя всю свежесть ветра, всё тепло солнца, всю радость улыбки, и всю нежность кошачьей морды, уткнувшейся в ладонь. Я быстро оделась и вышла из дома. Впереди был долгий путь. Он. Тот, кто одним взглядом дарил спокойствие во время бури. Кто не давал оступится. Кто заставлял меня одевать теплый шарф и не сидеть на холодном полу. Он был аккуратен и точен. Честен и силен. А ещё, он любил меня.
Что такое убийство? Она сидела на деревянном стуле и читала его письмо. Вода…сочное желтое яблоко. Аромат терпкого октября. И тут глаза выхватили строчку: «Ты поторопилась. А теперь уже поздно. Я не люблю тебя.» Тишина. Часы перестали тикать. Кусок яблока во рту потерял вкус. Просто кусок чего-то жесткого. Она с трудом жевала его. Челюсти плохо слушались. Проглотила. И залилась слезами. Они текли двумя ручьями и всё потемнело. Помутнело. Цвета поблекли. Разделились на светлые и тёмные. Руки стали коченеть. Живот скрутило от боли, захрустели суставы. Она сползла на пол. Почему? За что? Что я сказала не так? Где случился тот момент, когда он понял, что можно нажать на спусковой крючек?
Она была убита. Мертва. Знаете, как легче всего убить? Надо сначало приручить, потом заманить в угол и выстрелить прямо в сердце. Преданность и предательство. Даже корень один. Любимое существо покорно опустит голову и подставит шею. И даже лапами не закроется. Только в последний раз мельком глянеть в глаза, потому, что не посмеет вслух что-то сказать. Побоится даже сказать «извини». И оно будет до последней секунды верить, что Любимый просто дернет за лапу, легко ударит по загривку и скажет, что испугался потери. Попросит, чтоб больше так не делала.
Но он занес меч над склоненной головой и ударил. По настоящему. До хруста в позвонках. Он скажет потом, склоняясь над окоченелым телом, что он не виноват и что не стоило так скоро открывать свою душу человеку с оружием.