Снег

Ночь уже накрыла Лондон с головой своим непроницаемым покрывалом. Если подумать, сейчас было не больше десяти вечера. Но так как зима уже постепенно вступала в свои права, темнело рано, и сейчас было довольно холодно (как ни крути, пятнадцатое декабря на дворе). Колючий ледяной ветер насквозь прошивал даже теплую куртку Джона, заставляя мурашки бегать по всему телу, а пальцы неметь. Сейчас он молча плелся за Шерлоком, которому, казалось, погода была нипочем. Конечно, они могли поймать кэб и преспокойно доехать до Бейкер стрит без отмораживания себе всего, что только можно. Но после того, как очередной псих заманил их в ловушку и чуть не заставил их почувствовать себя жертвами газовых камер, после того, как им пришлось прижиматься к полу и дверной щели, надеясь достать до спасительного кислорода, когда казалось, что весь мир состоит из зеленых кружочков, расплывающихся перед глазами от того, что дыхание приходилось задерживать так долго, на сколько это только было возможным, освободившись и разобравшись с маньяком, который оказался еще одним почитателем Мориарти, Джон с Шерлоком одновременно развернулись и пошли до дома пешком, жадно вдыхая еще недавно казавшийся загазованным и закопченным ледяной воздух, который залеплял дыхательные пути и раздирал легкие при слишком глубоком вдохе, как жидкий азот, но был желанней всего сейчас.
Джон чувствовал такую вселенскую усталость, что уже был готов лечь на первой попавшейся лавочке, накрыться оставленной анонимным чтецом, как это обычно бывает в парках, газеткой и уснуть, надеясь не замерзнуть до утра. А тут еще Шерлок, и так одним шагом перемахивая чуть не два метра разом, и вовсе прибавил скорости.
-Если ты хочешь избавиться от меня, так и скажи, а не доводи до инфаркта. – слова Джона прозвучали одиноко на фоне тишины какого-то закоулка, в котором они сейчас находились. Шерлок резко остановился и развернулся к Джону. Второй просто не успел сориентироваться и чуть было не налетел на детектива. Теперь они стояли вплотную друг к другу. Высокий, весь состоящий из длинных линий, всегда непроницаемый Шерлок Холмс и среднего роста, немного нескладный, простой, временами забавный и сейчас чертовски усталый Джон Ватсон.
- Просто хотел, чтобы ты шел побыстрее. А иначе, учитывая твое состояние и пониженную громкость твоих мыслей, мы придем домой только к полуночи.- спокойно сказал Шерлок, смотря на Джона немного изучающее своими серыми со светлыми прожилками на радужке глазами. Доктору временами казалось, что они рентгеновские лучи, и детектив может разобрать любую вещь одним таким пристальным просвечивающим взглядом до последнего винтика, до последнего атома. Иногда эти глаза напоминали ему жидкий свинец или ртуть. Тогда думается, что от такого может расплавиться даже то, что в принципе плавиться не должно. А иногда они казались зеркалами, отражающими все, что происходит вне их, но намертво скрывающими то, что находилось за ними. Джон терпеть не мог, когда был последний вариант. Ведь у доктора, как бы тот ни старался, всегда, казалось, лицо подсвечено неоновыми лампочками, и все его эмоции на виду.
Сейчас Шерлок был непроницаем, как всегда. Это впечатление еще усиливалось тускло-оранжеватым светом высокого уличного фонаря. Тени, причудливо легшие на нестандартные черты лица детектива придали ему еще больше сходств с каким-то каменным изваянием. Джону срочно захотелось сделать что-нибудь с этим окаменелым лицом, как-то расшевелить его. Тогда он ляпнул странную вещь, надеясь, что это сработает:
-Так всегда. Я постоянно торможу процесс. Я мешаю твоей стремительности и безупречности, - сказал Ватсон, делая неполный шаг назад.
Да! В яблочко! Эти слова кардинально изменили лицо Шерлока. Теперь он смотрел на Джона с некоторой долей удивления, и призрачной тенью озадаченности, что было принципиально редким явлением в мимике Холмса.
-Ты идиот, Джон, -сказал с ноткой раздражения и чего-то незнакомого в голосе Шерлок и сделал шаг ближе к доктору, восстанавливая прежнее расстояние, а вернее его практически отсутствие, между ними, заставляя тоненькие ниточки в груди Ватсона где-то слева стянуться и разом задребезжать, как если бы кто-то ударил по ним медиатором. Джону вообще всегда казалось, что у Шерлока свое личное электромагнитное поле, при приближении к которому, он, доктор, терял контроль над большинством своих мыслей, поэтому он так часто выглядел тупым. Теперь он стоит вплотную к Шерлоку и не знает, что и думать, когда одна небольшая группа снежинок садится на заостренную скулу детектива и немедленно тает, превращаясь в маленькую блестящую капельку.
Они так и стоят, не говоря друг другу ничего даже на невербальном уровне. Но они связаны так даже лучше, чем если бы они разговаривали. Внезапно несколько невесомых холодных снежинок опускаются на губу Ватсона, тая в ту же секунду. Шерлок смотрит и борется с желанием прикоснутся и стереть мельчайшие прозрачные бисеринки.
А тем временем снежные хлопья становятся все больше и больше, летают все чаще и чаще, запутываясь в волосах обоих, оставаясь на плечах белой блестящей стружкой, оседая на ресницах и застилая обзор.
Джон хочет убрать снежинки с глаз, но Шерлок останавливает его руку. Вместо этого он сам протягивает свою к лицу доктора, осторожно касается ресниц, смахивает мешающие снежинки, напоминающие пух или конфетти, вызывая у Джона очередную волну дрожи. И это явно не от холода.
Тогда детектив, решается и проводит пальцами по всему контору лица Ватсона, легко очерчивая все изгибы.
Джон сдается. Он не хочет упустить момент, ведь ему такое могло только сниться. Он прекрасно понимал, что Шерлок никогда не захочет быть привязанным к кому-то, зависеть от кого-либо. Но сейчас доктор просто не может поступить иначе. Он подается навстречу Холмсу. Не встречая никакого сопротивления он касается губами его губ на несколько секунд. Это даже поцелуем назвать сложно, но этого жеста достаточно, чтобы оба почувствовали разряды тока внутри и вокруг них.
Внезапно Шерлок отстраняется. Он берет холодную ладонь Джона в свою, засовывает себе в карман, видимо пытаясь так согреть или согреться. Это было не очень удобно, но ничего менять не хотелось. Они еще с минуту простояли так, наблюдая, как падающие снежинки тают от их дыхания. Затем они развернулись и продолжили так, кажется, давно начатый путь, который разделился на «до» и «после».
А снег все падал и падал, присоединяя к черной ночной вуали белое пуховое поблескивающее покрывало.