В 1951-м году мама, будучи беременна мной, училась на последнем курсе Чкаловского мединститута. Последнюю сессию и госэкзамен сдавала за месяц до моего рождения. К тому времени в их отношениях с моим папой определенно наметился разлад.
Рожать мама приехала домой, в Колтубанку. Её родная сестра, моя тётя, Зинаида Алексеевна Маршанская работала здесь в поселковой больнице акушером-гинекологом.
Роды начались 21 июля. Кроме тёти Зины, роды принимала опытная колтубановская акушерка. Тётя Зина рассказывала, что родовая деятельность у мамы была слабой, я не торопилась рождаться. Медики уже были готовы накладывать щипцы - вытягивать меня наружу щипцами за голову (сейчас в таких случаях применяют вакуум-экстракцию). Но эта самая акушерка решила в последний раз подсобить мне родиться без пыточных инструментов - сильно промассировала, надавила мамин живот - и я появилась на свет в 16 часов 45 минут.
... У меня сохранилась фотография коллектива Колтубановской поселковой больницы, работавшего в 1956 году. Думаю, что с 1951 года изменения в нём произошли небольшие. Я разместила эту фотографию в группе Одноклассников "Колтубанка On-Line" и попросила земляков вспомнить, кто есть кто из 37-ми сотрудников, запечатленных на ней. Пришли замечательные добрые отзывы, и часть медработников на фото теперь имеют должности, имена, отчества и фамилии. Насколько я поняла, из акушерок никого уже нет в живых...
Итак, в Колтубанке в то время работали акушерками светлой памяти Клавдия Александровна Кичайкина, Надежда Николаевна Жимолостнова, Тамара Ивановна Келеметова и Пригорницкая (к сожалению, её имя-отчество пока не припомнили).
Дочь Клавдии Александровны Кичайкиной Марина Карпова, проживающая в Колтубанке, написала о своей маме: "Родов много приняла, ее все хвалили. Она шутила потом, что все в ее ладошки какали."
Кто из этих женщин принял на руки меня, я не знаю. Но от имени своих земляков благодарю их всех. Хотелось бы, чтобы эти слова благодарности стали известны и их потомкам.
... Декретный отпуск после родов тогда был два месяца, потом матери выходили на работу. Младенцев, если не на кого было оставить дома, отдавали в ясли. Кормящие мамы имели право каждые три часа на получасовые перерывы для кормления ребенка. Я не представляю, как они выкручивались.
После двух пацанов - сыновей тёти Зины Юры и Лёни - я была первая долгожданная барышня, со мной все нянчились, и все переживали, что я могла остаться без отца. Когда мне исполнилось два месяца, мама, как все, пошла работать, оставляя меня на бабушку.
Дедушка еще с 30-х годов болел туберкулезом. В 1951 году он уже был слаб, почти всё время лежал. Меня он очень любил, разговаривал со мной, и я от него не отходила. Бабушка, опасаясь за моё здоровье, одновременно жалея и его, и меня, покрикивала: "Милушка, а ну-ка отойди, дай дедуле отдохнуть!" Всё понимающий дедушка вздыхал: "Красавица ты моя, тебя обижают!"
Май 1952 года. Моя первая в жизни фотография, с бабулей.
Июнь 1952 года. Семья собралась в честь приезда Буриковых - детей и внучки бабушкиной сестры Любови Анисимовны. Я самая маленькая на руках у мамы.
Март 1953 года. Я с игрушками, среди которых "бубутик" - верблюдик.
Отношения моих родителей оставались неопределёнными. Тётя Зина и её второй муж дядя Лёша, Алексей Михайлович Карханин, дружили с моим папой. Думаю, именно они считали и убедили мою гордую маму, что надо первой сделать шаг к миру. В марте 1953 года мы с ней поехали в Вильнюс, где он тогда служил. Но, видимо, время было упущено, папа уже был знаком со своей будущей второй супругой. Мы вернулись в Колтубанку ни с чем. Я была мала и ничего не понимала, а для мамы это был удар.
Наверно, как раз тогда в чистосердечном родственном порыве, стремлении поддержать маму тётя Зина и дядя Лёша предлагали забрать меня и удочерить, чтобы она могла создать новую семью с чистого листа. Естественно, об этом не могло быть и речи. Но любовь и заботу тёти Зины и дяди Лёши я чувствовала всегда.
Здесь мне два года.
8 сентября 1953 года умер дедушка. Его смерть запечатлелась в моей памяти как кадр из фильма: затемнены окна, горят свечи, много народа, женщина в черном читает молитву. Это первое событие в моей жизни, которое я помню.
Бабушка через какое-то время после смерти дедушки переехала жить к Карханиным, а мы с мамой остались вдвоем в старом родительском доме на Пушкина, 21. По соседству был старый, тёмный, заброшенный дом, нависающий над "колдыбанью" - небольшим, но глубоким озерцом, образовавшимся в песчаной промоине после какого-то давнего большого наводнения. Над озерцом росли ивы, в нём плавали утки и гуси. Приближаться к этому дому было страшновато. Такую картинку рисует моя память. Допускаю, что в жизни всё было не так жутко.
Себя я помню, начиная с такого эпизода: ранняя весна - наверно, март, яркое солнце, снег только начинает таять. На мне зимний плюшевый капюшон, присланный из Москвы тётей Алей, маминой двоюродной сестрой, и потому именуемый "тятяля". К слову, когда я из него выросла, в 1955-м году, меня в нём сфотографировали на память.
Под капюшоном был шлем - очень теплый и страшно колючий, надевать его каждый раз было пыткой. Мы с мамой идем в детский сад, и она читает мне Тютчева: "Зима не даром злится..." Память у меня была хорошая, стихи я запоминала сходу.
Еще один кадр из детства: на кухне в доме тёти Зины и дяди Лёши мы с бабулей печем жаворонков. Она месит и раскатывает тесто, вырезает жаворонков с большими хвостами и перчинками вместо глаз, ставит листы на расстойку, а потом в большую русскую печь. Пекут жаворонков весной, в конце марта, к прилёту птиц. Бабушка вспоминает старинную детскую приговорку: "Жаворонушки-дуды, прилетайте к нам сюды."
На новом месте у меня появился друг - Сашка Бабаков. Думаю, он был мой ровесник. Его мама работала завклубом и была занята до позднего вечера. Мы с ним играли возле нашего дома. Частенько он ужинал и засыпал у нас, а потом мама его забирала. Как сложилась дальнейшая судьба этой семьи, я не знаю.
Я ходила в садик. Остались новогодние садовские фотографии.
Встреча нового 1956 года. Мальчики-зайчики, девочки-снежинки, целых три снегурочки - какими же они казались красавицами. Я третья справа снежинка в среднем ряду..
Зимние детсадовские прогулки запомнились красногрудыми снегирями на снегу, летние - походами в ближний лес с его светло-желтыми свечками сосен, муравейниками, красавцами-мухоморами, тропинками, устланными хвоей, на которой можно было поскользнуться.
Тётя Зина и дядя Леша в 1955-м переехали в Новотроицк, но каждый отпуск наведывались в Колтубанку. Останавливались они в доме отца дяди Лёши - Михаила Филипповича Карханина. Михаил Филиппович работал в артели плотником, строил деревянные дома. Его собственный дом вспоминается мне огромным, как терем, в который вела широкая лестница с высокими ступеньками. На дворе был колодец с журавлем.
Тётя Зина и дядя Лёша с Юрой и Лёней ходили купаться на Боровку, меня брали с собой. Боровка в жаркие лета в мелких местах прогревалась чуть ли не до состояния кипятка, про песок и говорить нечего, невозможно было наступить. Тётя Зина загорала в тени на китайском полотенце с драконами и цветами, в широкополой шляпе, темных очках - уже не колтубановская, а городская жительница.
Жизнь колтубановцев вращалась вокруг вокзала - поездки в Бузулук, Оренбург, Куйбышев, постоянные встречи и проводы. Бывая на вокзале, мы всегда заходили в ресторан (то ли это был буфет?) - просторное помещение со столиками и огромными картинами на стенах. Они меня завораживали. Помню "Охотников на привале", "Мишек в сосновом лесу", "Трех богатырей". А вот картины "Аленушка", "Рожь", натюрморты "малых голландцев" с изобилием дичи, вина, фруктов и цветов: были они в Колтубанке или в других местах - и просто смешались в моей голове? Вобщем, можно сказать, что первоначальное художественное воспитание мы получали на лучших образцах русской и мировой реалистической школы живописи.
В 1956 году помню составы с солдатами, едущие мимо наших окон на запад, в Венгрию, и тревожную тональность взрослых разговоров.
На День железнодорожника над Колтубанкой летал "кукурузник" и разбрасывал листовки с поздравлениями.
Ещё помнится ледоход на Боровке. Наша мелкая, спокойная речка весной становилась полноводной и бурной. Начинал темнеть, трещать и раскалываться лёд. На берегу возле моста собирался народ. Иногда находились смельчаки или безголовые, которые прыгали на отрывающиеся от берега льдины. Запоминающееся зрелище, но не для слабонервных.
Тема не окончена.