1) Другие апологеты. Апостол Иоанн. Столпы монашества. Ранние христиане.

 

Антоний Великий. Вопросы святого Сильвестра и ответы преподобного Антония.

Если, согласно нелепому Оригену, на земле нет рая, то почему узнали о нем те египтяне? Почему тогда и божественный Моисей — первый создатель Священного Писания — сказал: «И спустился Господь в рай» — а не «взошел»; «ввел Господь Адама в рай» — а не «возвел»!

Антоний Великий. Вопросы святого Сильвестра и ответы преподобного Антония.

а Иоанн Богослов, изгнанный из-за Господа, был осужден [и сослан] на Патмос, и после умер.

Антоний Великий. Вопросы святого Сильвестра и ответы преподобного Антония.

Ибо сказал Господь: «Есть некоторые из здесь стоящих — а не все — которые не вкусят смерти, пока не увидят Царствие Божие». И его ненадолго увидев, через некоторое время окончили жизнь: Иоанн и все Апостолы и Пророки ушли из сего жития, кроме Еноха и Илии, которые во плоти живы доселе, но весьма вскоре и они умрут.

Антоний Великий. Объяснение некоторых изречений св. Антония Великого, сделанное после его смерти одним старцем.

ибо вот авва Павел, начало пустынножителей и перворожденный из монахов (которого авва Антоний называл иногда Пророком Илией, иногда Иоанном Крестителем, иногда Апостолом Павлом), пока жив был, ни мало не был известен между людьми.

Антоний Великий. Объяснение некоторых изречений св. Антония Великого, сделанное после его смерти одним старцем.

Вопрос. Когда авва Еллений из Сирии пришел к авве Антонию, авва Антоний, увидев его, сказал: добро пожаловать, денница, восходящая заутра. А авва Еллений отвечал ему: здравствуй и ты, светлый столп, украсивший вселенную. – Кто этот Еллений? И почему блаженный так назвал его?

Ответ. Еллений этот жил во времена аввы Антония и был равен ему по степени совершенства и делам. Его похвалил император Константин Победитель, говоря: Благодарю Господа Иисуса Христа, что в дни мои есть три божественных светила, – блаженный авва Антоний, авва Еллений и авва Евхин. Так сказал он потому, что они гораздо превосходили всех монахов, которые жили и были известны в то время.

 

Викторин Петавский. Толкование на Апокалипсис.

П сле убийства Домициана все суды были прекращены и Иоанн был отпущен с рудников. Позже он передал именно то Откровение, которое получил от Господа. Вот [что означают слова]: надлежит опять пророчествовать.

 

Дионисий Великий Александрийский. К Домицию и Дидиму.

скрылись с целью тайно посещать братьев пресвитеры Максим, Диоскор, Дмитрий и Луций, (известнейшие в мире Фавстин и Акила блуждают в Египте), а также и оставшиеся после умерших от болезни 2) диаконы Фавст, Евсевий и Хэремон. Евсевия Бог с самого начала укрепил и уготовал для безбоязненного служения бывшим под стражею исповедникам и для небезопасного погребения тел почивших и блаженных мучеников 3). Правитель (города) и доныне не перестает одних из приводимых к нему, как я сказал, жестоко умерщвлять, других терзать пытками, иных изнурять темницами и узами и предписывает, чтобы никто не приближался к ним, наблюдая, не попадется ли кто-нибудь. И однако Бог, благодаря ревности и неусыпности братий, облегчает страдальцев.

Дионисий Великий Александрийский. Об обетованияъ против Непота.

Наоборот, этот не удовольствовался даже однократным наименованием самого себя, чтобы продолжать дальнейшее повествование, но снова повторяет: аз Иоанн, иже и брат ваш и общник в печали и во царствии и в терпении Иисус Христове, бых во острове, нарицаемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисусово, да и в конце сказал: блажен соблюдаяй словеса пророчества книги сея,—и аз Иоанн, видящий и слышащий это. Итак, что написал это Иоанн—верить надобно, основываясь на собственных словах писателя; но какой именно Иоанн, еще не видно. Ведь он не назвал себя, как во многих местах евангелия, нивозлюбленным учеником Господа, ни возлежавшим на персях Его ни братом Иакова, ни самовидцем и слышавшим самого Господа. Между тем он употребил бы которое-нибудь из вышеупомянутых выражений, если бы хотел ясно обозначить самого себя. Ничего такого однако же нет. Он назвал себя только братом нашим, общником, свидетелем Иисусовым иблаженным вследствие того, что видел и слышал откровения. Я полагаю, что мужей, соименных апостолу Иоанну, было много: по любви к нему и вследствие удивления, соревнования и желания подобно ему быть любимыми

Дионисий Великий Александрийский. Об обетованияъ против Непота.

В Деяниях апостольских есть и другой Иоанн,нарицаемый Марк, которого Варнава и Павел взяли с собою и о котором к тому же сказано:иместа же Иоанна слугу. Но он ли написал (Откровение), утверждать не могу: в самом деле не написано, что он отправился вместе с ними в Азию, а говорится только: отвержеся от Пафа, сущии с Павлом, приидоша в Пергию памфилийскую, Иоанн же отлучився от них,возвратися во Иерусалим. Я думаю, что это какой-либо другой (Иоанн) из бывших в Азии, тем более, что в Ефесе были, говорят, две гробницы, и каждая называлась гробницею Иоанна. — Равным образом мысли, слова и сочетание их делают весьма вероятною догадку, что этот Иоанн был не одно лице с тем (евангелистом).

 

Корнелия Римский. Послание Фабию.

Корнилий, описывая Фабию поведение Новата, пишет так: «Так вот, знай: этот диковинный человек давным-давно стремился к  епископству, но скрывал ото всех это страстное свое желание, а прикрыл он свое безумие, пользуясь исповедниками, которых первоначально имел на своей стороне, — вот что я хочу сказать. Максим, священник у нас, и Урбан, дважды пожавшие урожай доброй славы за свое исповедание, Сидоний и Келерин, человек, который все пытки по милости Божией перенес, укрепил силой веры слабую плоть и победил противника своим мужеством, — все эти люди, хорошо поняв Новата и воочию видя его злобность, двоедушие, клятвопреступничество, лживость, его неумение жить с людьми и его волчью дружбу, вернулись в Святую Церковь и перед множеством епископов, священников и мирян раскрыли все его уловки и злые дела, давно им замышленные; они скорбели и каялись, что, поверив этому лукавому и злонравному животному, на короткое время покинули Церковь».

 

 

 

2) Философы.

 

Дионисий Великий Александрийский. О природе против эпикурейцев.

Одна ли вселенная, и есть ли она гармоническое целое, как кажется нам и мудрейшим из греков, Платону и Пифагору, стоикам и Гераклиту, или же она состоит из двух начал, как тоже думали иные, или даже она есть беспредельное множество (миров), как казалось иным, которые, впадая в различные заблуждения мысли и выдумывая различные (новые) имена, пытались раздробить.

Дионисий Великий Александрийский. О природе против эпикурейцев.

Из последних одни, указывая на атомы, как на какие-то неразрушимые и малейшие тела, количеством бесчисленные, и измыслив какое-то пустое пространство, беспредельное по величине, утверждают, что эти атомы носятся по воли, случая (ὁς ἔιυχεν)в пустом пространстве, сами собою (αὐτομάτως) сталкиваются друг с другом вследствие беспорядочности движения и, соединяясь между собою по причине, разнообразия своих форм, взаимно удерживают друг друга в этих соединениях и таким, образом производят мир и все, находящееся в нем, или лучше—беспредельные миры. Такого мнения держались Эпикур и Демокрит; причем разногласили они только в том, что первый считал все атомы весьма малыми и потому недоступными для чувств, а Демокрит полагал, что есть некоторые и весьма большие атомы, Но, по мнению того и другого, они суть атомы и называются так вследствие неразложимой прочности. Другие под именем атомов разумеют тела без частей, являющиеся частями всего (существующего), из которых, как из неделимых, слагается все, и в которые все разрешается. Творцом имени этих тел, не имеющих частей, был, говорят, Диодор; Гераклит же будто бы дал им только другое имя, назвав их тяжестями (ὅγκους); у него и Асклепиад.

 

 

 

3) Григорий Чудотворец о себе.

 

Григорий Чудотворец. Благождарственная речь Оригену.

Первоначальное мое воспитание от самаго рождения проходило под наблюдением родителей, а нравы в отеческом доме уклонялись от пути истины. Что я освобожусь от них, этого, я думаю, и никто другой не ожидал, и не было никакой надежды у меня самого, так как я был еще дитятей и неразумным и находился под властью отца, преданнаго идолопоклонству. Потом — потеря отца и сиротство, которое, может быть, было для меня началом истиннаго познания.Ибо тогда в первый раз я обратился к спасительному и истинному слову, не знаю как [это произошло], более ли по принуждению или добровольно. Ибо какая способность суждения могла быть у меня в четырнадцатилетнем возрасте? Между тем с того времени это священное слово тотчас начало, так сказать, посещать меня, потому что в нем именно достиг полнаго выражения всеобщий разум человечества; однако, тогда оно посетило меня в первый раз.Я считаю, — если и не издавна, то, по крайней мере, когда размышляю об этом теперь, — немаловажным признаком священнаго и дивнаго промышления обо мне именно это стечение обстоятельств, которое может быть так расчислено по годам, чтобы, с одной стороны, все, что предшествовало этому возрасту, насколько оно состояло из дел заблуждения, могло быть отнесено на счет моей незрелости и неразумия, и чтобы священное слово напрасно не было вверено душе, еще не владеющей разумом, но, с другой стороны, чтобы, когда она сделается уже способною к разумной деятельности, она не была лишена, если даже и не божественнаго и чистаго разума, то, по крайней мере, страха, сообразнаго с этим разумом, и чтобы человеческий и божественный разум одновременно достигли господства во мне, один — помогая мне неизъяснимою для меня, но ему свойственною силою, а другой — воспринимая эту помощь. Размышление об этом исполняет меня одновременно и радостью и страхом, когда, с одной стороны, это водительство возвеличивает меня, но, с другой стороны, я боюсь, что, даже удостоенный столь великаго, я тем не менее не достигну цели.Однако, не знаю каким образом, моя речь слишком задержалась на этой части [моего повествования]; с одной стороны, я хотел бы подробно изложить дивное направление меня к этому мужу, однако, с другой стороны, с самаго начала поспешаю и доселе говорю кратко, чтобы перейти к следующему по порядку, не потому, что будто я воздал должную хвалу или благодарение и почтение тому, кто так управил меня, — да не буду высокомерным, употребляя такия выражения и в то же время не говоря ничего достойнаго, — но потому, что я просто предлагаю повествование или открытое исповедание или как иначе приличным образом можно назвать это.
Григорий Чудотворец. Благождарственная речь Оригену.

внушил мысль одному из моих учителей, которому поручено было только наставить меня в латинском языке, — не для того, чтобы я достиг в нем совершенства, а чтобы я и в этом языке не был совершенно несведущим; но случайно он имел некоторыя познания и в законах.Внушивши ему эту мысль, он чрез него склонил меня изучать римские законы. И муж тот делал это с большою настойчивостью. Я позволил убедить себя, но больше из желания доставить удовольствие мужу, чем из любви к тому знанию.Он, взявши меня в качестве ученика, начал учить с большим усердием. При этом он высказал нечто, что сбылось на мне самым истинным образом, именно, что изучение законов будет для меня самым важным запасом на [жизненный] путь, — ибо этим именем [ἐφόδιον ] он назвал это, — захочу ли я быть ритором из тех, которые выступают в судах, или каким либо иным.Он выразился так, имея в виду в своей речи человеческия отношения; а мне прямо кажется, что он предсказывал истину, объятый некоторым вдохновением, которое было скорее божественным, чем проистекало из его собственных мыслей.Ибо когда я волей-неволей начал изучать названные законы, то на меня уже некоторым образом наложены были оковы, и город Берит должен был послужить и причиною и поводом моего пути сюда. Этот город находился недалеко от тогдашняго моего местопребывания, имел, так сказать, более римский отпечаток и считался разсадником названнаго законоведения.A этого священнаго мужа другия дела как бы навстречу мне влекли и привели в эту страну из Египта, из города Александрии, где он жил прежде. Я, конечно, и не умею определить побудительных причин к этому [с его стороны], и охотно пройду мимо них.A между тем для того, чтобы я прибыл сюда и вошел в общение с этим мужем, не было никакой необходимости, насколько это зависело от изучения мною законов, так как возможно было переселиться и в город Римлян.Как же и это осуществилось? Тогдашний правитель Палестины неожиданно взял к себе моего зятя, мужа моей сестры, и против его желания одного только, разделивши с супругою, переместил его сюда, чтобы он помогал ему и разделял с ним труды по управлению народом, — ибо он был несколько сведущ в законах и, без сомнения, еще и теперь.

Григорий Чудотворец. Благождарственная речь Оригену.

Итак, все побуждало меня [к этому путешествию] — убедительныя основания, которыя приводили мне по отношению к сестре, моя собственная наука, к тому же еще и воин, — ибо и о нем должно упомянуть, — который принес с собою разрешение на большее количество, чем нужно было, государственных колесниц и подорожныя в большем числе, именно скорее для меня, чем для одной только сестры.Такова была видимая сторона дела; но были причины, которыя хотя и не были явны, тем не менее были самыми истинными: общение с этим мужем, истинное научение чрез него о Слове, польза, которую я должен был получить от этого для спасения моей души, — [все это] вело меня сюда, — хотя я был слеп и не сознавал этого, но это служило к моему спасению.Итак, не воин, но некий божественный спутник и добрый провожатый и страж, сохраняющий меня на протяжении всей этой жизни как бы на далеком пути, миновавши другия места и самый Берит, ради котораго больше всего я думал устремиться сюда, привел меня в это место и здесь остановил; он все делал и приводил в движение, пока со всем искусством не связал меня с этим виновником для меня многих благ.И божественный ангел, после того как прошел со мною так далеко и передал руководство мною этому мужу, здесь, вероятно, успокоился, не от усталости или изнурения, — ибо род божественных слуг не знает усталости, — но потому что он передал меня мужу, который должен исполнить все, насколько возможно, промышление и попечение обо мне.

Григорий Чудотворец. Благождарственная речь Оригену.

Но он стремился возбудить и развить не только эту сторону моей души, правильная постановка которой принадлежит одной только диалектике, но также и низшую часть моей души: я был изумлен величием и чудесами, а также разнообразным и премудрым устройством мира, и я дивился, хотя и без разумения, и совершенно поражен был глубоким благоговением, но подобно неразумным животным, не умел ничего объяснить. - [так он возбуждал и развивал во мне и эту способность] другими отраслями знаний, именно посредством естественных наук он объяснял и изследовал каждый предмет в отдельности и притом весьма точно до самых первоначальных элементов, потом связывал это своею мыслью и проникал в природу как всего в совокупности, так и каждаго предмета в отдельности, и следил за многообразным изменением и превращением [всего] сущаго в мире, до тех пор, пока своим ясным научением и доводами, которые он частию усвоил от других, частию сам придумал, не принес и не вложил в мою душу, вместо неразумнаго, разумнаго удивления относительно священнаго управления вселенной и совершеннейшим образом устроенной природы. Этому возвышенному и божественному знанию научает для всех возлюбленнейшая физиология. Что же я должен сказать о священных науках — всем любезной и безспорной геометрии и парящей в высотах астрономии? И все это он напечатлевал в моей душе, научая или вызывая в памяти, или не знаю, как нужно сказать. Первую, именно геометрию, так как она непоколебима, он просто делал как бы опорой всего и, так сказать, крепким основанием; a возводя до высочайших областей посредством астрономии, он чрез обе названныя науки, как бы посредством лестницы, возвышающейся до небес, делал для меня доступным небо.

Григорий Чудотворец. Благождарственная речь Оригену.

[к этому стремился] и он [когда] намеревался сделать меня невосприимчивым к скорбям и нечувствительным ко всякаго рода бедствиям, напротив, внутренно упорядоченным, уравновешенным и поистине богоподобным и блаженным.И этого он старался достигнуть свойственными ему мягкими и мудрыми, но вместе с тем и особенно настойчивыми речами относительно моего характера и образа жизни.И он управлял моими внутренними движениями не только своими речами, но в известном смысле также и своими делами, именно посредством изследования и наблюдения душевных движений и чувств, — так как наша душа обыкновенно скорее всего тогда и приводится в порядок из разстройства, когда последнее познается, и из состояния смятения она переходит в определенное и хорошо упорядоченное, - чтобы она как в зеркале созерцала самое себя, именно самыя начала и корни зла, всю свою неразумную сущность, из которой проистекают наши непристойныя страсти, а с другой стороны все, что составляет наилучшую часть ея — разум, под господством котораго она пребывает сама по себе невредимою и безстрастною. Потом, точно взвесивши это в себе самой, она все то, что происходит из низшей природы, ослабляет нас распущенностью или подавляет и угнетает нас унынием, как, например, чувственныя удовольствия и похоти или печаль и страх и весь ряд бедствий, которыя следуют за этого рода состояниями, — все это она должна вытеснить и устранить, возставая против них при самом возникновении и первом возрастании их, и не допускать даже малейшаго увеличения их, но уничтожать и заставлять безследно исчезать.

 

 

 

4) Дионисий о себе.

 

Дионисий Великий Александрийский. Против епископа Германа.

Тут только понял я, зачем они пришли, и стал кричать, прося и умоляя их удалиться и оставить нас, а если им угодно оказать лишь какую-нибудь услугу, то предупредить сопровождающих меня воинов и отсечь мне голову. И когда я взывал ο всем этом,—ο чем знают сотоварщи и соучастники всех моих бедствий,—они подняли меня насильно. Я снова упал было спиною на землю, но они, схватив меня за руки и за ноги, вытащили и увели меня. За мной следовали: Гаий, Фавст, Петр, Павел, которые были свидетелями всего этого; они взяли меня, вынесли из местечка на носилках и увезли, посадив на свободного осла.

Дионисий Великий Александрийский. Против епископа Германа.

? Но много ли он может указать бедствий, которые приключились с ним,— столько ли, сколько мы перенесли судебных приговоров, конфискаций имущества, изгнаний, расхищений, отречений от гражданских достоинств, презрения к мирской славе, невнимания к похвалам правителей и советников, столько ли, сколько вытерпели мы неприятельских угроз, криков, опасностей, преследований, бегств, нужд и всяких скорбей? Что случилось со мною при Декии и Сабине? Что-теперь при Эмилиане? Где тогда находился Герман? Что говорили о нем? Но бросим это великое безумие, в которое я впадаю из-за Германа, и рассказ ο каждом событии в отдельности предоставим братиям, которые знают их.