Вот это мне действительно очень страшно выставлять, даже в дневник... Оо


Название: Травма
Фэндом: Bleach
Автор: Atramentous Love
Переводчик: le_froid
Жанр: Драма, Ангст
Рейтинг: PG-13
Персонажи/пейринг: Рукия, Ичиго, мельком Бьякуя и Ренджи
Дисклаймер: ни автор, ни переводчик ни на что не претендуют
Размещение: если ЭТО вообще можно еще где-то разместить... Просто укажите имя автора и мое имя, этого будет вполне достаточно)
Предупреждения: смерть персонажа, AU, OCC

Это еще не значит, что меня нет.
Просто то «я», что вы видите,
Не совсем я, и все.

Ее глаза были цвета аметиста.

Они всегда были расфокусированы. Ее взгляд всегда был пустым. Таким пустым, что казалось, будто ее глаза были просто пятнами краски в палитре художника. Ее зрачки всегда были расширены, всегда были просто огромными, словно беззащитные цветы, раскрывающие свои лепестки в поисках солнечного тепла. Контузия…Травма, - задумчиво говорил себе доктор после первого обследования больных. Только у людей, оказавшихся на самой грани, могли быть такие огромные зрачки. Именно такие люди боялись закрыть глаза, потому что могли уже не проснуться.

У нее не было имени. Как и у многих пациентов их больницы. Япония только-только начинала оправляться после войны, и ни у кого не было времени интересоваться чужими именами. Правительство пыталось восстановить страну. Люди пытались вырыть достаточно могил, чтобы похоронить солдат, принесенных в глупую жертву богу войны. А доктора пытались спасти их всех. Имена не имели значения. Легче было начать все заново, с чистого листа. Жизнь после смерти. Первый росток на месте гибельного пожара.

Какого хрена надо было заботиться об имени?

-Медсестры помогут вам принять ванну сегодня, если вы не сможете сделать это самостоятельно, - встревожено бормотал доктор Тадаши, помечая что-то в своем блокноте. Девушка, сидящая напротив, миниатюрная, бледная, с тонкими черными волосами, вечно собранными в пучок, отказывалась от еды в течение трех дней. Он волновался за нее. Хотя она ничем не выделялась - призрак среди призраков. Она медленно растворялась, исчезала в общей суете. Это ему совсем не нравилось. Он не хотел терять пациентов, даже если они относились к нему и ко всему вокруг них с полным безразличием.

Но его слова были встречены гробовой тишиной. Тут нечему было удивляться. Она только немигая смотрела на него. Ее глаза были распахнуты так же широко, как окна, ожидающие ветерка, в знойный летний вечер. Что-то, едва различимое, мелькнуло в их глубине, но тут же исчезло. Какая-то едва заметная эмоция. И доктор Тадаши заметил ее. На всякий случай он записал свое наблюдение в блокнот и ободряюще улыбнулся пациентке.

Она неловко убрала со лба выбившуюся прядку. Но та упрямо соскользнула обратно. Девушка не собиралась снова убирать ее. Вены на ее руках болезненно выступали, слишком резко контрастируя с белым больничным халатом.

-Хорошо. Медсестры придут где-то через час. Но если вам что-то понадобится, вы можете позвать их.

Она по-птичьи наклонила голову к плечу.

Грусть.

Он внезапно понял. Та вспышка, что он видел, была печалью.

Он хотел узнать ее имя. Он чувствовал, что это жизненно важно.

Но она продолжала молчать.

Это не значит, что я больше не вижу сны.
Просто мои сны
Стали намеками на реальность.

Она видела птиц, проносящихся по глади неба, когда смотрела за окно. Небо было чудесного синего цвета, с легкими мазками ярко-алого на горизонте. Она думала о парне, который очень любил синий цвет. О парне, в улыбке которого был целый океан, в смехе которого звучали отзвуки морских волн. О парне, который казался ей таким близким, не смотря на любые расстояния. Она не помнила его имени, но помнила, как он подносил нож к своему горлу. Помнила всплеск алого.

Помнила свой крик.

Она увидела его во сне, когда доктор ушел. Доктор с вечно уставшими глазами и глубокими морщинами на его высоком лбу. Доктор, который считал ее загадкой, вопросом без ответа. Она видела парня в синем, с волосами, торчащими во все стороны, и пристальным взглядом. Во сне он отчаянно пытался приблизиться к ней хоть на шаг. Он что-то говорил, но она не слышала ни слова.

Этих слов он не говорил никогда, она знала это. Он ни разу не сказал ей этого при жизни.

Но он упорно продолжал говорить, а на его висках поблескивали бусинки пота. Она сделала шаг навстречу, и ее темные волосы неловко качнулись, легко прикоснулись к шее. Туда, где бился пульс.

Все было синим. От него исходило синее сияние, раскрашивающее весь сон в этот цвет.

А потом он опустился на колени, и его лицо исказила гримаса боли. Она никогда прежде не видела этого. Теперь она уж точно знала, что это сон. Потому что ни один человек не смог бы изобразить подобное выражение. Она хотела что есть силы встряхнуть его, ухватившись за ворот рубашки. Хотела схватить весь этот синий цвет в свои руки, хотела дождаться того момента, когда ее ладони станут чертового синего цвета. Или пока вся эта синева не взорвется миллионами ответов на миллион и один вопрос. Ей нужно было объяснение происходящего.

Он истекал оранжевой кровью.

Нож, пронзающий его горло, появился неожиданно, словно из ниоткуда. Она дрожала, стоя перед ним, и видя его умоляющий взгляд. Он все еще тянул свои руки к ней. И она осторожно коснулась кончиками пальцев его ладони. А потом закрыла глаза под его взглядом.

Он истекал оранжевой кровью. У синего парня была оранжевая кровь.

В этом сне было скрыто что-то очень важное, так она подумала, прежде чем увидеть перед собой мило улыбающуюся медсестру, слегка трясущую ее за плечо. Кое-что, связанное с оранжевым.

Что-то…


Это не значит, что я свободен.
Просто никто не может
Ограничить меня, только я сам.

Когда он увидел ее в следующий раз, девушка уже приняла душ. Не без помощи добрых медсестер. Влажные волосы облепили ее плечи, уцепились за ключицы. Она была и черной (волосы), и фиолетовой (глаза), и белой (халат и кожа), и зеленой (больничные тапочки). У нее стучали зубы, а ногти были синеватого оттенка.

Он позвал сестер, а сам решил укрыть ее одеялом.

А она все дрожала. У нее зуб на зуб не попадал, и было похоже, что тысячи маленьких барабанов отбивают какой-то особый ритм. Он осторожно поднес руку к ее лицу, аккуратно фиксируя челюсть. Стук прекратился, но доктор чувствовал, как он эхом расползается внутри нее. По костям в грудную клетку, в легкие, закрадывается в пульс.
Тук-тук-тук.

Он опустил руку. Снова застучали зубы.

Шок, - подумал он. Она была в шоке, ее кровь панически быстро неслась по венам, а ее легкие истерично заглатывали воздух, забывая о том, что его нужно отдавать обратно, что нужно выдыхать.

Доктор, поколебавшись, все же ввел ей успокоительное. Теперь он беспокоился еще больше.

Это не значит, что я не могу вспомнить.
Просто все кусочки мозаики
Еще не сложились в картинку.

Она очнулась ночью.

Человек, которого она, кажется, знала, стоял лицом к окну. По его спине вились непонятные, ломаные, черные татуировки. Она протянула к нему руку, потому что это было правильно; потому что ей было необходимо дотронуться до него. Но он сделал шаг вперед, и ее рука схватила пустоту. Она слишком устала, ей не хотелось идти за ним.

Тогда она начала говорить. Ты не понимаешь, - вот, что она сказала.

И в тот момент она поняла, что это очередной сон. Потому что она не говорила. Она потеряла эту способность тогда же, когда потеряла саму себя, свою личность. Ее голос был… неправильным. Иногда слишком хриплым, а иногда слишком высоким, в ее голосе слышались все те голоса, что она слышала за свою короткую жизнь.

Человек с невероятно красными волосами обернулся. Нет, - сказал он. И его голос был реальным. Реальнее всего в этом сне. - Это ты не понимаешь…

Она смотрела на него с ужасом и неверием вовсе не из-за красных волос (вполне возможно, что такими они и были), не из-за того, как злобно он смотрел на нее (это тоже вполне походило на реальность), не из-за того, что он говорил с ней, и она могла слышать каждое его слово (он же был жив). Она смотрела на него, потому что его глаза были оранжевыми, а это было неправильно, нереально.

Они смотрели и смотрели друг на друга. Ей казалось, что она горит под взглядом этих оранжевых глаз.

Да, она горела. Горела, истлевала, а пепел уносил ветер.

А потом она проснулась.

Что это было? Пробуждение?
Оно оказалось слишком болезненным,
И мне пришлось снова уснуть.

Он наблюдал ее уже около двух месяцев после рецидива. На восьмой день ее лихорадило так, что кожа девушки просто горела. Она должна была кричать в бреду. Она должна была умереть. Она просто должна была стать еще одним призраком, преследующим доктора в коридорах его мыслей.

Она ничего этого не сделала. Она молчала, а ее температура все поднималась и поднималась. 37,5; 38, 38,8; 39,4… Эта девушка флиртовала со смертью.

Она была бледнее мрамора, и только на щеках виднелся еле заметный румянец. Он говорил ему - Я все еще жива. Он шептал ему - Ты все еще не знаешь моего имени.

Он искушал его - Ты все еще не знаешь моей истории.

Что это было? Неужели я
Сбросил с себя все
Обязательства, избавился от прошлого?

Чай обжигал горло, а пальцы все равно дрожали.

-Ты звал меня, брат? - она подняла глаза, рассматривая его тонкий шелковый шарф, мягко обвивающий шею мужчины. Ей казалось, что его кадык - вертикальный маятник, движущийся в такт словам.
-Да. Оставь эти детские отрицания. Ты - часть клана Кучики, а мы никогда не бежали от чего-либо - даже если это могло нанести нам огромный урон. Разреши себе вспомнить его. Так будет благороднее.

Она наклонилась над березовым столом, чтобы забрать с привычной подставки, на которой были нарисованы бамбуковые стебли, чайник из полупрозрачного фарфора. Внутри него, словно кувшинки по глади озера, лениво плавали бутоны хризантем. Она аккуратно наполнила чашку брата. Его глаза были такими добрыми.

-Я не знаю, о чем вы говорите, - тихо ответила девушка, опуская чайник. Теперь мужчина совсем не обращал внимания на полную чашку, оставил ее в одиночестве, медленно качая головой. Разочарованно. Ей хотелось нервно побарабанить пальцами по столешнице, но вместо этого она еще крепче сжала сосуд. - Брат, прошу, объясните…

-Я не могу, - пробормотал он. Его слова упали куда-то вниз, в ее чашку, заставив легкую рябь пробежать по чаю из нежных хризантем. Она нахмурилась и поднесла фарфор к губам. Ей не хотелось говорить.

Ее чай был апельсиновым, с легким намеком на какие-то специи. И в тот момент она поняла, что это еще один сон.

Хризантемы. А сейчас она пила оранжевый, апельсиновый чай.

Что это было? Я вспомнил
Достаточно, чтобы жить.
Но слишком мало, чтобы умереть.

-Моя фамилия Кучики, - хрипло прошептала она через год.

Он видел, что ее глаза сияют, словно звезды. Это иллюзия, - подумал он. Но такой она нравилась ему куда больше, ведь это означало, что она еще не превратилась в призрака.

Он кивнул и улыбнулся.
-Ваша фамилия Кучики.

Ее ответом был легкий намек на улыбку в изгибе губ. Ответ был принят. Ведь у нее не было причин лгать.


Что это было? Это ты
Забрал половину меня.
Самую важную.

Он был мертв. И в тот момент она осознала, что это сон.

Мертвые люди редко говорят. Мертвые возлюбленные говорят и того меньше.

Но это не помешало ей взять его за руку.

А его рука была теплой, такой же теплой, как тогда, когда они оба были живы, когда они почти добрались до дома. И его улыбка была такой же ласковой, как тогда, когда он насмешливо и совсем небольно щелкнул ее в лоб из-за того, что она в очередной раз упрямилась.

И дождь был таким же, как тогда. И если она не будет смотреть вниз, то не увидит кровь (до безумия красную), смешивающуюся с водой, тонкими ниточками убегающую вниз по улице. А если она будет смотреть на его лицо, то не увидит чертовы раны на его груди, не увидит разорванную, грязную, промокшую насквозь униформу.

-Рукия, - мягко окликнул он ее. Он редко говорил таким тоном.

А она задумчиво оглядывала его, его рыжие волосы, вечно хмурое лицо и пыталась высвободиться из некоторого подобия объятий.

Он понял.

Он всегда понимал.

Она закрыла глаза и позвала его по имени.


Это не значит, что я не люблю тебя.
Просто я люблю тебя слишком сильно,
Слишком долго… Слишком.

Он записал имя, которое она пробормотала во сне.

-Кто такой Ичиго? - спросил он, пожалуй, слишком заинтересованно. Это имя важно, он был уверен в этом. Это имя решит все проблемы, даст ответ на все его вопросы.

Она открыла глаза, но в них больше не было огня. Пустые фиолетовые озера.

Она ничего не ответила.

И в этот момент доктор Тадаши понял, что она никогда не позволит ему разгадать свою загадку.

Травма. Рецидив. Контузия… - сказал он самому себе.

Хотя это было совсем не так.

Этого не было.

Ее глаза были цвета аметиста.

Они всегда были расфокусированы.