Это цитата сообщения галина5819 Оригинальное сообщение
Когда женщина живёт одна, она рано или поздно начинает есть со сковородки
Когда женщина живёт одна, она рано или поздно начинает есть со сковородки.
Поэтому я всегда сервирую себе завтраки. И ужины, если вдруг приходиться есть дома.
Вся посуда у меня из лиможского фарфора Medard De Noblat. Как у королевских семей Старой Европы. Хорошо, что сейчас всё можно купить небольшими партиями. Вот я и купила – две тарелки глубокие, две мелкие, две большие, две чашки, два блюдца. Ещё немножко всяких пиалочек и другой дребедени. И вазочку для цветов.
И теперь в моей стерильной белой квартире на моей стерильной белой кухне порхают золотистые птички по моим стерильным белым тарелкам и чашкам. И сухие цветки лаванды в вазочке. От живых много грязи, вода застаивается, если вдруг забыть поменять.
И я напоминаю сама себе дуру. Когда в своём белом домашнем костюме пью кофе со своей белой с золотом чашки. Чтобы самой себе продемонстрировать, что всё в порядке. Потому что если подумать про мою жизнь, то, боюсь, золотистые птички на лиможском фарфоре пикируют об белый пол быстро и вдребезги.
Муж не хотел детей. Никаких и никогда. Второй муж тоже не хотел. Похоже, у меня есть необыкновенное умение выбирать мужчин. Второго я решила обмануть. Почему бы не забеременеть без согласования с ним? Но он был настороже так, что если бы Вооружённые Силы моей страны обладали его бдительностью, ни одна часть территории никому бы не отошла.
Потом эти все ночные дозоры стали надоедать, и я поехала в родительскую квартиру делать свой белоснежный ремонт. Типа всё с чистого листа.
В тот момент, когда ты решаешь взрастить иную жизнь, приходит понимание, что это и есть начало жёсткого женского кризиса. Которого, как утверждают врачи, у женщин не бывает.
Можно изменить и поменять всё, что угодно – мужа, подруг, работу, место проживания, одежду, привычки, увлечения и цвет волос. Можно пить прозак и улыбаться всем подряд фонарным столбам. Можно каждый вечер ходить в кино, театры, на выставки и презентации. Можно подколоть лицо гиалуроновой кислотой. Можно записаться в тренажёрный зал и через полгода прощупывать крепкие мышцы на плоском животе.
А потом однажды идти по парку и увидеть, как навстречу бежит девчушка с широко раскинутыми руками и кричит тебе «мама!». И ты останавливаешься, оглушённая мыслью, ну вот, приехали, ты сошла с ума. И через секунду понимаешь, что девочка огибает тебя и бросается на шею другой женщине. И ты тихо идёшь дальше, придерживая рукой хорошо оттренированное на кардиотренажёре сердце…
И да, по вечерам главное не начать есть из сковородки. Только красивая сервировка, и чай из лиможского фарфора…
А он ей написал смешное письмо. Нашёл в соцсетях. Одноклассник, лицо которого она долго вспоминала. А он помнил и лицо, и какие-то ничего не значащие детали, и то, как они однажды на перемене объелись мороженым. Нехотя написала ему в ответ. Задала какие-то дежурные вопросы. Долго смеялась, получив ответ. Он работает сантехником. Сантехником! После политехнического института! После серебряной медали! Мир однозначно сошёл с ума. Она училась гораздо хуже, но у неё всё сложилось. Деловая женщина. И офис в центре города. И новенький автомобиль.
Она его не спрашивала о семье. И он тоже не задавал вопросов на эту тему. Обходили это, как тонкий лёд при незапланированном переходе через глубокое и не полностью замёрзшее озеро.
Переписка ей наскучила быстро. О чём писать через 20 лет после школы? Чужие люди. Она и сантехник.
А потом он пригласил её на свидание. На настоящее. Так и написал – в ресторане, вечером. И она на удивление легко согласилась.
В лысеющем дядечке с небольшим животиком трудно было узнать её бывшего одноклассника. Но разговорились быстро. И разговаривать ей было намного интереснее, чем переписываться. Он помнил о ней много разных мелочей, которые сама о себе она давно забыла. Вспоминали бесконечно, начали звонить одноклассникам – он со многими поддерживал отношения, а она ни с кем. Вдруг поняла, что какая-то часть её жизни была лишена вот этих мальчиков и девочек из детства. Договорились встретиться на следующих выходных.
Он подвёз её домой, и она стала с нетерпением ждать выходных. Купила новое платье. И новые туфли. Сто первые. Барахла в шкафу – бери, не хочу. Но хотелось иного.
В ресторане её обнимали и восторгались, какая она красавица, и спрашивали, куда она пропала, и есть ли у неё муж, и что у неё за бизнес. А она им начала почему-то рассказывать про свою дурацкую стерильную квартиру и про чашки с золотистыми птицами. И всё время глазами искала одноклассника-сантехника. Потому что всё это она на самом деле рассказывала ему.
А потом они курили с девочками на улице, и у неё кружилась голова от выпитого и потому, что последнюю сигарету она выкурила на пятом курсе института. И девочки ей рассказали всё то, что она хотела знать, но было неловко спрашивать.
Он стал сантехником тогда, когда жена уехала, оставив ему годовалую дочку. Выбора не было никакого. А эта работа позволяла работать сутки через трое.
А ещё через день они все втроём гуляли по парку. Она, он и его пятилетняя дочка. Девочка бежала, раскинув руки, и налетала то на него, то на неё по очереди.
Она обнимала девочку за плечи и первый раз в жизни хотела, чтобы время остановилось навсегда. Или, по крайней мере, надолго.
Мы любим есть со скороводки. Потому что жареную картошку нормальные люди только так и едят. Запивая чаем из белых чашек с золотистыми птицами. Чашки быстро разбиваются. Мы хохочем, потому что знаем, это на счастье. И хорошо, что посуду из лиможского фарфора можно заказывать поштучно.
ZOYA KAZANZHY