[640x480]
Мой Ангел-хранитель - добрый следопыт и проводник. Он ведёт меня по жизни, невидимо держа то за руку, то за ухо - в прямой зависимости от обстоятельств и моего поведения.
Он лучше меня знает, куда и как мне надо пройти. От меня требуется только одно: позвать и довериться полностью, всей душой его смотрению.
Милосердный Ангел-хранитель повёл меня скромной жизненной тропой. Сижу сейчас на своей маленькой кухоньке, а не в кабаке, ем прямо из банки, заботливо оставленной мне сестрой в холодильнике, холодную гурьевскую кушу, а не лобстеры, как мои успешные подруги, чувствую себя самой счастливой на свете.
Потому что на дороге, по которой мы с Ангелом прошли, были не только война, боль и слёзы, но и свет, надежда и любовь. А ещё в конце пути всегда был дом, сестра и мама, которые приготовили мне ту кашу. Коты, которые мягкими варежками трутся сейчас у ног, дети - взрослые и не очень, заботы, хлопоты и самое обычное бабское счастье.
Потому что у меня есть муж, который уплетает сейчас вместе со мной эту кашу. Есть семья и дом.
Передаём друг другу ложку по очереди, потому что сил хоть как-то сервировать стол после шестнадцати часов дороги нет совсем, кусаем с одной луковицы сочные, остро пахнущие кусочки и всё время улыбаемся: мы дома.
Иногда мне кажется, что муж и есть мой Ангел-хранитель, но он с этим не соглашается. Только говорит, что отлит для меня Творцом по ангельской форме из чистого золота, при этом хитро щурится.
Доля правды в этой подначке есть. Наверное, в сплав терпения и силы, из которого его отливали, Ангел уронил своё перо милосердия. Поэтому муж терпит меня всякую: никогда не кричит, спокойно реагирует на женские переполохи, выслушивает тирады моей мамы, чинит всё, что ломается в быту. Он бывает благодарен за малое. Например, когда находит вместе со мной в оставленном совершенно пустым перед нашим отъездом в Крым холодильнике банку с кашей и бутылку с холодным компотом от тёщиных щедрот.
Между прочим, тоже след ангельского присутствия в душах родных, позаботившихся о нас. Так что омары мне не нужны категорически.
Мы вернулись. Крым, море и горы сделали своё благое дело - сорвали с оледенелой от боли военного лихолетья души оцепенение, уврачевали её своей красотой и спокойствием.
Крылатый проводник, как всегда, выбрал верный путь. Крымские дороги и тропинки, горные перевалы утомили ноги и укрепили душу. Показали, что злу всё равно не разрушить весь мир, не убить всю красоту.
Показали, что человеку всегда будет, что защищать на этой земле. Такую вот тишину, наполненную треском цикад, шумом прибоя и детским счастливым визгом в лёгких волнах или в брызгах фонтанов.
Поездка дала нам долгожданную передышку.
На контрасте между миром и войной стало понятно, почему порой приходится идти через страшные испытания. Шоковая терапия. Чтобы вспомнить главное, забытое в суете и мишуре обыденной жизни. Главное - мир во всём. В душе, семье, стране. Признание братом - не врагом - каждого человека. Осознание того, что уже от рождения каждый из нас богач - по милости Божией - вот этим солнцем, небом, морем, чудом гор, облаками, дождём, самим воздухом. Не надо воевать, всё итак уже есть, дано, подарено. Глупо думать, что поднятый разномастный флаг, поднятый над всем этим, делает это твоим. Это итак твоё, человечье, по благодати Божьей. Смотри, вдыхай, любуйся. Всё равно в карман не спрячешь и с собой не унесёшь. Учись просто благодарить Того, Кто создал всю красоту. Ищи красоты, люби красоту. В чертах ближних своих ищи её, а не признаки демонского присутствия. Ищи Ангела.
Они везде, в каждом деле нашей жизни, смотрят нашими глазами с любовью, творят нашими руками добро. За нами главный выбор, кого пустить в нашу душу - тьму или Свет.
Света в Крыму много, даже тогда, когда солнце в Ялте уже в шесть часов вечера прячется за гору, и розовые сумерки спускаются по склонам каменной чаши скал к шушукающемуся с берегом прибою. Крым - удивительная земля, Божий Эдем. И то не только свет круглых фонарей на набережной, не только синий неоновый свет реклам.
В этом году в Крыму светились души людей - так увидела глазами, промытыми слезами.
Их было много: молчаливых, непривычно для курорта сдержанных, но теплеющих взглядом, людей, стоило ему лишь упасть на брызгающихся у кромки моря детей, на цветущую белым магнолию, на толстых котов. Много светлых людей.
Сразу определяла: то дончане или луганчане, пережившие войну.
Рядом с ними светлели все остальные. Громогласные речи уступали место тихим беседам, словно сами Ангелы садились в кружок под звёздным крымским небом.
Каждое утро, в самую рань и тишь, на городском ялтинском пляже являлось Милосердие. На пляж привозили Серёгу. Встретив его там на второй день после нашего приезда, ждали его потом каждое утро.
У Серёги Ангелов-хранителей было много, но двоих из них звали Гена и Антон. Оба были крепкими, с бритыми головами и шахтёрскими отметинами по лицам в виде шрамов с въевшейся в них синей угольной пылью.
Они толкали впереди себя инвалидную коляску с безногим Серёгой, по гравию несли её на руках, взяв с двух сторон, словно трон. Все они были донецкими ополченцами, друзьями, подорвавшимися в машине на одной мине и отправленными в Крым для короткого отдыха. Гене и Антону на той мине повезло больше, Серёге - совсем не повезло.
Но безногий Серёга улыбался всему: и коротким шуточкам друзей, и солёным брызгам моря, голубям и чайкам, выпрашивающим у него кусочки булки и бутербродов. Он улыбался рассвету, когда на горизонте вдруг начиналась феерия света, и первые лучи золотили море по линии горизонта.
А потом Гена и Антон брали его на сплетённые руки и втроём входили в море. Они смеялись и фыркали, что-то кричали друг другу, а море вдруг загоралось светом. На целый день потом море было освящено любовью и братством. Те, кто хоть раз увидел Серёгу с друзьями, навсегда запоминали - ангелы среди нас, на земле, всё же есть.
Крым, повстречавшийся в том году с людьми, пережившими войну, стал более тихим и добрым. Присмирел, стал терпимее и тоньше.
Куда подевалась его вечная коммерция. Вот расположился рядом, на горячей гальке, целый выводок детишек с двумя женщинами, Таней и Светой из Луганска. На двоих - шестеро детей. Визг, хохот детский...
- Наверное, квартиру дорого снимать - спрашиваю невзначай.
- Нет, - улыбаются, - хозяйка, когда узнала, откуда мы, ничего брать не стала, только коммунальные платежи. Пустила всех в большую пристройку, а потом ещё и кота, Рыжика, приняла. Вон Машка, - показывают на тихую девочку лет двенадцати, - где-то на улице рыжего раздобыла, у нас такой под обстрелами пропал куда-то. Притащила, плачет. Говорит, мол, я Рыжика нашла. Так Марья Сергеевна, хозяйка, и на Рыжика согласилась. Теперь вот каждый вечер детям сказки рассказывает, как он из Луганска через перевал топал, Машку искал.
Ближе к двенадцати часам дня все они собираются домой, кашу манную лопать, которую им там Марья Сергеевна приготовила.
А в моей душе всё громче и громче начинают звучать слова из любимого фильма, про Шарапова и Жеглова, про место их встречи, которое никак нельзя изменить. Там старый интеллигент, угощая вместе со своей женой Жеглова картошечкой, говорил:
- Я верю, что начинается эра милосердия. Может быть, именно сейчас, среди боли и скорби тяжёлых лет зажигается заря целой эры, когда люди будут милосердны друг к другу и добры.
Потому что Ангелы среди нас. На серпантине горной дороги к Воронцовскому дворцу случился зимой оползень, и теперь ездят все туда мимо часовни Архистратигу Михаилу. Он возвышается над Ялтой и Крымом, охраняя их. В соборе Александра Невского встречает меня своим строгим ликом.
За два года, что нас здесь не было, ремонт в храме ещё не завершен, внутри леса, как и два года назад. Зато ремонт человеческих душ тут идёт полным ходом. Прихожан стало заметно больше. У молодой матушки Марины уже шестеро детей.
Входит она, красивая и видная, с коляской, а вокруг неё светлые девичьи головки в кружевных косыночках и в косах. И два сына, словно кипарисы.
- Ужас какой, целый детский сад, - притворно вздыхает экскурсионная дама в шляпке рядом со мной. И сразу же тихий старческий спокойный голос у неё за спиной - Ангел на месте:
- Милая, пойдём, батюшка тебя святой водичкой покропит. А то тебе бес глаза замылил, Божье благословение – чадородие - ужасом показал.
Улыбаюсь тихонько. Ангелы на посту.
Служба длинная и торжественная. Экскурсионная дама всё дергает без передышки стоящего рядом с ней мальчика, по виду сына:
- Пойдём уже... Жарко... Ты не устал, что ли?
Парнишка смущённо отнекивается, ему здесь нравится.
Причастие длинное и трепетное, на две Чаши. Матушка, причастив детей, уводит их на церковный двор: там качели и детская яркая горка. Людей много, до благодарственных молитв ещё минут двадцать, не меньше.
А экскурсионной даме стало плохо, выводим её во двор. Усаживаем на скамеечку рядом с матушкой, нашатырь под нос страдалице. Сын её, Миша, тут же, переживает за мать. А на детской площадке - веселье. Дети друг за дружкой на горку, и качели крутятся.
Матушка, словно читая в душах, обращается к парню:
- Тебя как зовут? Миша? Хочешь с детьми поиграть, так ступай. Ступай, с мамой всё хорошо будет, я рядом. Пусть в тенёчке и спокойствии посидит.
И к маме:
- Можно ведь?
А потом ласково мне:
- Вы ведь причаститься хотели, так идите, идите, родная, я здесь её не оставлю. Всё хорошо будет.
Выхожу из храма через час. Миша, разгорячённый, счастливый, растрёпанный, носится вместе с матушкиными детьми. Его мама плачет рядом с матушкой, что-то рассказывая ей. Матушка вытирает ей, как ребенку, белым платком слёзы.
Выходит батюшка, и дети облепливают его, отца, со всех сторон. Он кладёт каждому руку на голову, целует всех. Миша вдруг тоже подходит к нему. Батюшка целует и его.
Плачущая женщина вдруг поднимается с лавочки и непривычно кланяется сначала матушке, потом священнику. Матушка просит мужа:
- Отец, ей исповедоваться надо. Прямо сейчас. Пожалуйста, Христа ради. Мы без тебя чай пить не будем, потерпим. Правда, дети?
Вся малышня кивает ей головками.
Крым - удивительная земля, Божий Эдем. Столько всего здесь передумалось. Словно в источник меня окунули пенистый и прохладный, и передать хочется всю благодать, и слова даёт Бог.
В Крыму эра милосердия.
У меня дома тоже. Каша съедена, банка вымыта. Мы звоним домой, говорим, что уже завтра будем у них. Вернулись. Мама плачет в трубку от радости и от тревоги за нас, потому что впереди опять больница, и тревога ожидания мира, и хлопоты. Но и радость. Потому что в трубке звучит:
- Что же вы не остались там? Но - как я рада! И Аркадьевна тут у меня, вон танцует, говорит, знала, что ты вернёшься, дура малахольная.
Улыбаюсь и думаю для Ангела:
- Это не ругательство. Это они так радуются. Благодарю, проводник.