[600x585]
Вспоминается Чеховское: «Почему люди не летают?» Выходишь из дома, полный забот и земных дел, и вдруг, невзначай, поднял глаза к небу, посмотреть: не будет ли дождичка, а там - синь высокая и пух облаков, солнце золотом сыплет щедро, Ангелы Божии смотрят ласково, но для глаза невидимо, а для сердца зримо. Взмолился - и полетел! А они тихонечко гладят тебя ветром по голове непутевой:
- Здравствуй, человече!
- А я Ангела сегодня видел, - серьёзно сказал мне Лёшка, девятилетний мальчуган с огромными голубыми глазами. Помню, замерла тогда на пороге его больничной палаты, обменялась с его маленькой и худенькой мамой Таней тревожными взглядами.
- Вот, с утра сегодня заладил, - вздохнула она, - видел и видел...
- Лёшка, это Вадим Юрьевич был, - не очень уверенно сказала я. – Знаешь, какой он непоседа! Как его ночное дежурство, так и ходит по палатам, вот тебе и показалось.
- Толстый ангел!? - улыбнулся Лёшка, недоверчиво поводя худенькими плечами. - Ангелы толстыми не бывают...
Мне не хотелось разуверять Лёшку в его вере, да вот только человекам Ангелов видеть не должно, разве что по великой святости. У нас, медиков, поверье есть, что иногда перед самым концом жизни человеческой иногда бывает такое. Но вот в конец Лёшкиной жизни верить и не хотела, и не могла, привычно гладя его лысую голову после очередной капельницы.
И маме Тане в глаза смотреть не могла, тонула в её боли и тревоге. Потому и села на стул. Пока Лёшка сонно ворочался на постели, всё рассказывала, рассказывала ему о том, что Ангелы, по моему разумению, всякие бывают.
-Знаешь, Лёшка, а я ведь знаю одного толстого Ангела. Честно. Когда-то его в храме встретила. Вот пришла туда, дура взрослая, и не знаю, что делать, куда ступить. Полжизни не ходила, а тут пришла. Стою, плачу. Слов ещё не слышу, только сердцем понимаю, что тут великий Праздник идёт, да вот без меня как-то. Ничего не знала: ни как молиться надо, ни как к Причастию подходить. Смотрю: все люди куда-то цепочкой пошли. Руки сложили крестом на плечах. К Чаше идут. А я как же? Вот и я за ними бегом - у них Праздник, а у меня что? Но передо мной Ангел встал, дорогу преградил. Старый такой, толстый, и глаза, словно всё небо, да только грозовое. В ризах красных и в венце. Борода белая-белая. Схватил меня за руку и сердито так:
- Ты куда, очумелая, лезешь? Вечером на исповеди была?
А я тогда даже не знала, что это такое - исповедь. Стою на виду всего храма, глазами моргаю.
-Нет, - говорю, - не была.
-Куда ж ты, дура, лезешь? - строго он мне так.
- Так там же Праздник, я же вижу, - говорю ему. Плакать начала ещё пуще, чем до того. Он меня за руку взял. Рука у него мягкая-мягкая, пахнет чем-то неземным. Отвёл меня на лавку у стены, строго так сказал:
- Сиди тут до конца службы, не вставай, я потом к тебе подойду.
Пришёл, когда храм уже пустеть начал. Долго мы с ним на той лавке сидели. Рассказывал он мне и про Небо, и про порядок, и про душу мою всё-всё мне рассказал. А звали его отец Сергий.
И был он толстый, и добрый, и старый-старый.
- Вот видишь, - спорил со мной Лёшка. Это же батюшка был, а не Ангел. У него же и имя было, и руки, и сердился он на тебя.
Он уже не сердится, Лёшка, - тихо говорила я.
- А мы к нему пойдём? - все не унимался он.
- Не знаю, - отвечала я. Это как заслужим.
- Чего тут заслуживать? - не сдавался малышок.- Вот поздоровею, и пойдём, в храм же можно всем.
-Нет, Лёшка, меня к нему сейчас точно не пустят, потому что не заслужила. Он ведь, знаешь, теперь на Небе. Он теперь точно Ангел. Лёшка притих, словно понял что-то.
Потом прошептал:
- Тогда и я Ангела точно знаю. Он у нас в соседнем доме в Луганске жил, мы с ним даже как-то в одной больнице лежали. Только он совсем ходить не мог, его сестра, Ленка, в инвалидной коляске катала. Вывезет во двор, когда мы в футбол играем - я ведь, тетя Ира, тогда ещё хорошо в футбол играл, - а он сидит, радуется, когда мы гол забьём. Начались обстрелы, его больше не вывозили. Мне в подвале как-то сказали:
- Его больше здесь нет. Он ушёл на Небо, стал Ангелом… Значит, Ангелы точно всякие бывают, даже больные, раз и Серёга - Ангел.
Лёшка засыпал. Ещё месяц носила ему ангелов из материи, которых придумала моя подруга в далёкой стране, прислала целую коробку - мягких и светлых. Они висели над Лёшкиной койкой на ниточках. Когда мы с мамой Таней открывали форточку, ангелочки тихонько качались на капельнице.
А потом, однажды ночью, Лёшка тоже ушёл. Мама Таня, почернев в одну ночь, отнесла мягких матерчатых ангелочков в соседнюю палату мальчику с таким же диагнозом, какой был и у Лёшки - рак. Потому что Лёшка уже сам был ангелом. Мальчишки в соседней палате им обрадовались.
Когда уже спрятала глубоко в сердце и боль, и память о Лёшке, иногда, выйдя весенним утром на крыльцо, я так хочу взлететь, пусть не телом, но хотя бы молитвой, туда, где синь бескрайняя, и Свет, и Ангелы, где нет ни войн, ни бед, ни болезней, ни печали, ни воздыхания, но жизнь безконечная.