[604x377]


Хорошо бы Родине послужить. Господи, отчаиваться начинаю! Но, правда, до молитвы Тебе - помолюсь, поплачу... легче становится. Сильно меня через детей давят. Страшно за них. У нас кто не знает, и не поверит... И двери все всякой гадостью обвешали, и звонки, и по компьютеру. На работе в отпуск отправили - говорят, там посмотрят, как себя вести буду. У нас ведь город в основном олигархический - моментально все под доллар ложатся. Господи, дай, чтобы хоть какая-то польза от меня была...

Соседка говорит: как из такой дурищи, как я – серьга в ухе - такая поэтесса выросла…Только ничего бы не выросло, если бы не Ты, Господи. Так бы и осталась с серьгой в ухе, да посетил скорбями. Всем говорю, кто мне из знакомых рассказывает, что приключений моих на три бы жизни хватило: " Хорошему и покладистому человеку Господь и жизнь даёт тихую, а такую лошицу норовистую, как я, надо прогнать по пересечённой местности, чтоб подуспокоилась и думать начала.
Меня сейчас просто разрывает стихом.

Детей у меня семь. Из них один сын "собственный" и ещё шесть приёмных - выкормышей. Мы этих деток официально не усыновляли, долгая история, сейчас уже все почти взрослые, а тогда принимали к себе «на выкорм», как мы смеялись, детей с трудной судьбой - у кого родители спились, кто из дому ушёл от побоев и пьянства. Так у нас за последние 8 лет «семеро козлят» и оказалось. Все были тогда практически одногодки - 13-14 лет. Некоторых с родителями помирили - переросли они у нас то время, когда обид было много. Теперь шутят: " У нас родителей больше, чем у всех". Мы с мужем мечтали - вот, дети вырастут, может, сподобит где-нибудь Господь возле монастыря пожить, потрудиться…

Святыни Киево-Печерской Лавры отстояли, стоят миряне и монах стеной живой, сменяя друг друга. В Почаеве ворота Лавры закрыты, практически осада. Об одном думаю - неужели богохульникам не страшно? Один раз видела, как судит Господь - это страшно. Притом вопреки всем земным нашим понятиям. Неужели они никогда не задумывались, что даже помысел такой страшен - приблизиться к святыне с нечистой мыслью? Сейчас такие времена, что только молитвой и держимся. Раньше ленилась, то на вечернее правило вставать нет сил, то на утреннее, каждый раз с борением - чего греха таить, а вот сейчас - только и спасение. Читаю молитвы, слёзы льются. Может, придётся на завтра детишек некоторых вывозить на малую родину, у нас там дом, колодец, уголёк есть. Сыну после госпиталя реабилитация нужна. Хоть две недели, зарплату у нас всё равно не выплатили, в магазинах продуктов всё меньше. Мне на земле сподручней прокормить пока ребят, да и на войну не отдам - не будет этого, чтобы мои сыны по русским стреляли. Хватит, один уже защищал до последнего нашего президента - спасибо, жив вернулся, хоть и в госпитале пролежали, а живой. Пока.

Страсти кипят, во мне тоже борение идёт с этой напастью - ох, и лютая это мука - страсти давить. Чуть зазевался - вылетело горячное, не поймаешь, а те, кому ещё тяжелее - в обидах подхватили, понять можно, да потом каешься, в два раза больше говорить приходится, пояснять, упрашивать, каяться. Спасибо, упрятали меня на время в глухомань - навоевалась сама с собой. Побывала в духовном госпитале, поняла - только молитвой. Практически порвёт тебе уже душу всем: и гордыней своей, и страхом, и своеволием, а потом повернёшься лицом к своим грехам - и с воем, с молитвой, практически полумёртвый - к Тебе, Господи, да с плачем, с упованием, с молитвой - вот и прояснение в душе, отрада, понимание приходит. Как же трудно в себе гада давить! И то ведь - не я давлю, а Господь всё за нас благое совершает - только силу надо найти от своего хотения отказаться. Ох, и трудно! И ещё поняла - как же славно во времена скорби быть среди единоверцев, единомышленников.
Очень больно видеть, как сейчас накинулись у нас на все русское.
…Плачу. Вдруг так накатило, так понятно стало - все это внутри нас. И пока внутри себя не вымету, не наведу порядок с Божьей помощью - ничего не будет. У нас в Донецке сейчас мужчины на баррикадах каждый вечер батюшке исповедуются и причащаются - говорят, готовимся умирать. Как, глядя на них, не прозреть?

Стало радостно и чисто на душе после воскресной службы, Причащения, и опять я в поездах, между Донецком и Днепром. Мне бы куда в деревеньку, да поглуше. Вот как о благодати мечтаю сейчас - вот бы успокоилось все, да на трудничество в Никольский монастырь, это у нас недалеко. Мы как-то с мужем ездили - как же все в голове и в мире на место становится в таких местах, да если потрудиться.
Мне Господь даровал великое чудо - любовь. Просто надо знать все мое прошлое, чтобы понять, насколько этот человек - Божий Дар мне. Ведь до него была долгая жизнь. Я была 17 лет замужем за иудеем, атеистом. Моя бывшая свекровь исповедовала каббалу. Не буду ничего писать - этот человек уже вот как шесть лет, как предстал перед Богом. Но была страшная боль от гонений внутри семьи на меня и сына за нашу веру. Было много чего. В результате мы с сыном остались. Без ничего. Я в тот момент уже была уволена отовсюду. И вот однажды, когда было так тяжело, помню, ночью, плакала и взмолилась: «Господи, дай поддержку!" На следующий день ко мне в гости пришла моя подруга с мужем и с братом. Я знала, что он живёт в шахтерском краю, работает в шахте, старше меня на пять лет. Женат никогда не был. И вот пришёл он в гости с ними и ошарашил: " выходи за меня замуж" Я опешила - ведь даже разговора "соприкоснувшись рукавами" не было до того. Проводила. А он через день пришёл вместе с моим сыном - где-то встретились, и говорят оба: " Мы уже всё решили. Тебе самой будет очень трудно. У меня тогда еще раковая больная на руках была, тетя, надо было досматривать. Говорит мне муж будущий: "И только венчаться". Он в вере крепок. Вот так, сходили к батюшке, рассказали всё, он благословил на брак. Венчались. После ещё месяц сидели по ночам, разговаривали, друг другу души изливали. И стал мне муж и опорой, и другом, и защитой. Сыну стал настоящим отцом. А через год у нас стали выкормыши образовываться - сын в техникум поступил, у двоих друзей мать умерла, а отец запил по-чёрному. Потом племянник мой приехал, у него тоже родители развелись. А муж мне говорит: " В тесноте, да не в обиде". И все мальчишки за ним стаей ходят - он им и комнату перестроил, две вместе соединил, и кровати двухъярусные наладил, и машину научил всех водить, а если где обижали - мог сходить и обидчиков пугнуть. Он ведь шахтёр до этого был, как женились мы с ним, я попросила - никаких шахт, у него уже два завала было - в одном вся его бригада погибла, а его достали, только два пальца на ноге ампутированы. Вот там, в завале, говорит, вся правда жизни - как на ладони. Так с нами за последние восемь лет семеро деток и проживало. Вырастили, Бог дал. Вот в таком чуде любви и живу, и Тебя, Господи, благодарю.





Такая неделя последняя случилась - сегодня первый день, как поспала целых 6 часов! В приходе - в Днепропетровск приехала на неделю - храмовый праздник, сразу на другой день после Пасхальных празднеств отмечается, приезжают отцы из соседних приходов, служат Литургию, а потом Крестный ход, общая братская трапеза, так что подготовок много. Вчера в ночь жарила 200 пирожков, да ещё готовила: мы ведь в этот праздник в строящемся Храме столы накрываем для всех приходящих, надо всех накормить. А до этого службы, муж пономарил, немножко читала. Какой праздник! Когда нас вчера четыре отца с купола благословили (мы только Крест и купол к Празднику подняли на храм, ещё все в лесах, а муж у меня с сыновьями громоотвод и заземление делали и электрику, вот батюшки и поднялись посмотреть), так спокойно и хорошо стало! Сил влилось новых в душу море.
Даст Бог, не навсегда сумятица наша нынешняя. Может, сподобит ещё времена мира увидать? Вспоминаю - какая же я счастливая ещё этим летом была, когда вечерами после ударного труда в огороде под орехом на старой кровати Достоевского читала.

Между Днепром и Донецком совсем замоталась. В Днепре теперь штаб правого сектора, меня мои опять хотят в степи Донбасса спрятать, я ведь у «правосеков» на отдельном счету, " гроб уже заказан", как они выражаются. Так что на полулегальном положении. Нет, не буду о грустном. В интернет выхожу наскоками, общаюсь с друзьями редко. Вся моя деятельность сейчас - кормить, лечить, если надо, связной быть, да Богу молиться. Вот ещё даёт Господь, что хоть стихами боль иногда выливается. А то бы разорвало уже. Мамы наши сдали сильно от нервов, опять же - всеми правдами и неправдами - достаю инсулин, везу в Донецк, кому нужно. Женщинам у нас сейчас легче передвигаться, мы незаметнее. Дневник этот пишу для свидетельства - по поездам, да на кухне, да на блокпостах. Благодетель сейчас тот у нас, кто лекарством поделится, да хлебушком. Ну, да даст Бог - не навсегда беда такая. А коль по-другому суждено - на всё воля Божья.

Пишу с ноутбука старенького, знаков препинания почти нет - не нажимаются. Жива, здорова. Везу сейчас на Донбасс инсулин, хоть немного, сколько сумели достать - у нас там сейчас у многих напряжёнка, подсуетилась партизанскими тропами - дай Бог, пока на человек двадцать хватит, хоть на месяц. Буду жива - на майские опять в рейд за инсулином поеду. Такое у меня пока первоочередное задание. Весна у нас, хочется жить. Красота. А в красоте и всё легче.

Не спала сутки, вот в 11 часов - опять в поезд. Измоталась уже, но лекарства надо возить - машиной не провезёшь: блокпосты. Жива, слава Богу. Достаем лекарства, где можем, блокада с медикаментами. Вокзалы, вокзалы. Много боли, крови, людской. И вместе с тем - весна, милость Божья во всем. Всё трудней и трудней мне проскакивать, Донбасс берут в блокаду. Но пока Бог миловал. Боюсь, что ожесточаюсь сердцем. Молитва - как воздух, как единственное спасение. Очень мы здесь переживаем о России, все понимают, как там сейчас тяжело - Россию провоцируют на войну. Дай Бог россиянам т терпения и веры. Мы знаем, что русские наши братья навек, мы не ждём, что кто-то придёт и всё тут у нас решит - понимаем, что Россию искушают страшно. Мы будем тут стоять против нечисти до конца, дай Бог выстоять. Меня тут ПСы (прости, Господи! - это так тут правый сектор у нас называют) объявили вне закона, значит, охота по-новой пошла...
Сын лежал в реанимации, молилась Божьей Матери, просила сына моего взять под Свой Покров Материнский. Теперь, когда сердце за них рвётся, а меня ведь ими сильно пытаются прижать - то в армию призывают, то еще как давят - все себе говорю: " Божья Матерь управит". Иначе бы уже в пепел вся перегорела. И каждый раз - маленькое чудо, отводит пока беду. Самое и сложное - твёрдо стоять. Спасибо мужу - только взвизгну, он мне так спокойно говорит: " Прекрати истерику. Иди и молись". И говорит это ласково. Иначе беда. Когда про сына святой Клеопатры читала, как был в ангельский чин причислен, всё на себя её переживания тянула - есть у меня такая беда всё примерять - а как бы я? И не могла тогда представить, земная маловерка. А вот как за горлышко меня взяло - нет уже сил за детей сгорать сердцем, поняла - без веры в то, что всё в руках Божьих - мне смерть душевная сразу. Не понесу. С ума сойду. А так твержу себе: " Мы все Боговы, так должно", - и вздохнуть можно. Невозможно человеку по своему хотению ходить, не под силу нам это и не по уму, одна глупость и подлость получается у меня. Сама ничего не могу, только выбор в сердце сделать, да и то, сколько колебаний и трусости каждый раз.

Вчера была у меня тяжелая ночь - поэтому утром рвануло стихами. Видно, так у меня эмоции выходят - возле раненых я молчу. Так захотелось мира…
Просто вдруг увидела - не сейчас, ещё раньше - мир так прекрасен! Помню этот момент, не забыть никогда: ехали с мужем после службы, на душе были покой и мир после стольких лет смятения и вдруг - всё заиграло такими красками, таким теплом - думала, вот так и умирают от счастья. Вот с тех пор - как в передаче очевидное - невероятное. Раньше сначала всё смешное, плохое, странное в людях и мире замечала. И словцо у меня было - будь здоров как язвительно. Знаю, написала тогда в прозе вещицу, все знакомые из прошлой крутой и безумной жизни обхохатывались, а ведь там ничего-то хорошего, кроме ёрничанья, не было. Слава Богу, вдруг пришло осознание - что же делаю? Какую глупость и подлость пишу? Сожгла всё до последней страницы. И вдруг мир, обычный, обыденный с такой стороны показался! Всё прошу теперь - Господи, не оставь! Это же чудо какое - всё, что рядом! Как-то на братской трапезе, после воскресной службы - мы всегда чай в трапезной пьём все вместе, с отцом настоятелем, да беседы ведём - спросил кто-то из новеньких: "А где Дух Святый есть?!» Я вдруг возьми да ляпни - обычно помалкиваю, а тут что-то так сами сказалось: " Да я так думаю, что вот прямо в палисаднике нашем, в кустах жасмина цветущего и есть". А батюшка на меня так посмотрел и заулыбался. Ничего, значит, не совсем дурость, наверное, ляпнула. Не строжил потом, только сказал: "Пиши, если душу озарил Господь". По послушанию всё так славно делать. И как вижу, что меркнуть мир начинает, сразу думаю: "Что-то со мной не так, раз Господь мне Свет выключил. Это чтобы я в сумерках подумала, где уже наворотила, грязи наляпала". Может, и неверно считаю, но бегу на исповедь.
Рёва и трусиха я. Держусь, держусь, чтобы никто не видел, а потом как сорвёт ночью, пореву перед Господом - Он ведь итак всё обо мне знает, что скрывать.
Слава Богу, опять удалось раздобыть лекарства - инсулин, инсулин, инсулин... Звучит уже как молитва. На днях надо вести. Захлебываемся в этом стоне - лекарств, лекарств. Вчера вышел на связь координатор - нужен шовный материл, обезболивающие, бинты, системы для переливания крови. Денег переправить нам пока не удаётся помощникам, тратим, что имеем. Спасибо, дети понимают - отдали все свои накопления, так что свадьбы и учёбы подождут до лучших времен.
Вернулась из очередной поездки. Всё довезли и раздали людям благополучно, столько горя. Вашими молитвами живы - в поезде вагон проверяла гоп-гвардия, под автоматами, так молилась - у нас ведь полные короба - дошли до нас и развернулись - не стали досматривать. Слава Богу! Там по ночам - канонады. Армия голодная, стоят недалеко от нашего городка, так им руководство военное таксы установило - пулевой выстрел - 20 гривен, граната - 50. Вот они всю ночь и упражняются. Нас Господь помиловал - Праздник был, слава Богу, армия тоже притихла относительно, хоть проехали мы везде, где было нужно. Как же уже хочется мира...

Есть такие состояния души - во всяком случае у меня - называю их сумерки. Это когда вдруг за пеленой слёз начинает меркнуть вокруг дивный Божий мир и очертания тех понятий, которые искрились чёткостью линий и правильностью, вдруг, под влиянием окружающего душу мрака, начинают терять свою форму. А проще - у меня «передоз» болью. Так бывает - последствия эмоционального шока. Вот езжу, и не ощущаю, что сама под пулями, но боли людской уже не вмещаю. Когда там, с ними, собираешься в струну, нельзя расслабиться, а потом... Всё смешалось. Немыслимая боль и жестокость. Притом жестокость какая-то тупая, завуалированная, бездушная. Просто нет рапоряжений и инструкций, как вывезти детей из города. Просто больницы не работают, и лежащие старики с пролежнями никого не волнуют - тут бы молодых с пулевыми ранениями спасти. Просто ты, как человек, единица, для страны не существуешь. Просто никого не волнует, что у твоего сына хроническая аллергия и он задыхается всё лето, до реанимации - его всё равно нужно попробовать забрать в армию - два метра пушечного мяса. Просто, просто, просто... И вот остаёшься ты у икон и плачешь навзрыд. И нет слов для молитв - сердце молится без слов, одной болью, своей и чужой, а вокруг - сумрак. Да, я ВЕРЮ - потом обязательно наступит СВЕТ. Но эти моменты помрачения - самые страшные.
Да и слова в мыслях вертятся, а ты их отбиваешь, из последних сил. Отбиваешь, потому что веришь. Вот тогда и идет молитва одной болью, одними слезами. Но эти минуты так страшны, так мучительно долги. Время словно тянется сквозь тебя и вовнутрь тебя. А ты наощупь, душевно зажмурившись - туда, к свету, к доброте. Это я написала не то, что говорю, а то, что звучит в ушах - скажи, скажи, повой... И то, как идёт борьба. Такие страшные моменты, слава Богу, бывают нечасто, но бывают. Ощущение, что кто-то холодный и страшный дышит тебе в затылок, а ты, душой зажмурившись, бежишь от него к Свету, хотя вокруг всё как-то мрачнеет. И приходят слёзы, но слёзы утешительные. После них светло.
Весь вечер думала, что, когда у меня вдруг много слов находится, чтобы покопаться в собственном ах каком духовном мире - вот тут и сидит бес самооправдания. Какой там у меня мир? И мир ли вообще? Вот после молитвы - все на свои места. И покой. И на небе, сквозь тучи - луч, да какой! И стрижи в небе! Вот он - мир. И словно кто-то тёплой ладошкой по затылку, легонечко - ну, поняла? А до молитвы - ползу, как неваляшка - ноги болят, руки болят, лень, сумрак. встала, бе-ме вначале...
Вокруг меня сейчас всё большое - и горе, и радость, и искушения. На миг отвлекись - а тут как тут все мои грехи - тщеславие, самооправдание, гордыня. Раньше легче было, я не очень общительна. Сейчас столько искушений да соблазнов, что махровым цветом все грехи расцветают. Не дерни сорнячок - большущий баобаб вырастет. На службах теперь через раз бываю, всё в дорогах, и чувствую - сложно мне вне храма. Там благодать. Там страсти-мордасти затихают, лучше себя и веду, и чувствую там.

«Радость — это отличие христианина. Христианину никогда не следует впадать в уныние, никогда не следует сомневаться в том, что добро победит зло. Плачущий, жалующийся, напуганный христианин предает своего Бога. Неисчислимыми путями проявляется в жизни слово Христа, запавшее в сердце. В беде оно приносит нам утешение, в минуты слабости — силу. Оно заставляет лица сиять, делает мужчин патриотами, а женщин терпеливыми и добрыми. Оно приносит в дома благословение, в жизнь — красоту.

Святая Императрица Александра Федоровна Романова»

Все то же - поезд, поезд... Отрабатываю сутки - и все-таки какая-никакая копейка, и для прикрытия надо, потом - в поезде, собрала все заказы - назад в поезд. Научилась спать, на чём придётся, и любое количество времени - 20 минут, 40. Когда получается час - два - это праздник! И удивительно - даже сны какие-то розовые снятся - лукавый стережёт. Когда выпадает поспать дома - это блаженство! Как мало человеку для счастья надо - душ, вытянуть ноги и выпить чая! Стала молиться во сне - у меня и раньше так бывало иногда, а теперь слышу сама себя, даже муж уже не удивляется - читаю и 90 псалом, и Иисусову молитву, и Богородице, Дева, радуйся... И сама себя со стороны слышу, Господи! Удивительно так! Вообще, наверное, без войны так бы и не привыкла со своей безалаберностью и ленью молиться, а теперь в дороге ловлю себя на том, что всё время читаю молитвы, те, что по памяти знаю. Только за порог - и сразу же. А если ситуация плохая, начинаю их петь тихонечко. Вот чудо - у меня же никогда ни голоса, ни слуха не было, а тут пою и слышу - поётся! И сразу успокаиваюсь. А люди думают, наверное, дурочка какая-то...
Скоро Престольный праздник, пирожки печь - всегдашнее послушание - постные, штук двести, вот сижу, думаю - как бы разнообразить, чтобы всех побаловать - пост ещё. И вот так о мирном задумалась, вроде сегодня и не с Донбасса вернулась. А там два дня - в операционной простояла, боль, стон. Персонала не хватает, уехали многие, вот и приходится не только уже лекарства возить. Но на праздник выпросилась - как же мне послушание не выполнить, да и хочется так ...




ПРОДОЛЖЕНИЕ

Теперь всё время думаю о Боге. Не знаю, может, это не должно так, но всё время словно разговариваю, обращаюсь к Нему. Все мои мысли, о том, что Он везде. Вот встала утром, все живы, за окном - или солнышко, или дождь - уже слава Богу. Потом бегу ли куда, еду ли - то купол церкви заблестит - и опять слава Ему, так отрадно даже глянуть в том направлении. Ругается ли кто, внутри думаю: Господь сказал, что это брат мой, неужели не потерплю. И так весь день. Твержу молитву Иисусову, а вот чтобы встать на молитву, как положено, редко себя сгребаю. Да если и становлюсь, сразу слёзы… Одним плачем и получается. А так целый день, словно за краешек ризы Христовой уцепилась, и всё помню о Нём, всё говорю, прошу, радуюсь и плачу. Всё мне кровоточивая вспоминается… Всё как-то через Бога видится.

Июль 2014

Вчера и сегодня плачу и плачу - бросила всё, осталась в городе, пошла на службу. Знаю, что нужна и в больнице, но не могу - надо было мне молитвенно проститься с блаженнейшим митрополитом Владимиром. Теперь, когда он уже на пути к Господу, думаю, можно рассказать, чем он был для меня. В начале своего воцерковления, которое шло и слабо, и глупо, рывками эмоциональными, дал мне Господь, по милости Своей, один незабываемый урок. Наставника духовного у меня тогда ещё не было, всё было «методом тыка» - ткну пальцем в Небо и жду, чего будет. Как именно каяться я тогда ещё не знала толком, да и грехов своих не видела совсем, а имеющиеся грехи приумножала, не понимая. И был у меня грех - ложь. А уж об остальных и писать нечего, без счёту. Вот Господь и шарахнул меня болезнью мгновенной и действенной - после очередной лжи я вдруг перестала дышать. Не то, чтобы совсем, но плохо и страшно. Приезжали скорые, не знали, что со мной делать. Лежала пластом практически бездыханным три дня, страшно умирать. Так молилась про себя, так плакала - помогите мне, кто может. И привиделся мне в полуобморочном моём состоянии сон - не сон, не знаю. Я снам не верю, да тут и не сон был, а как забытье. Высокая лестница в палаты, много людей стоит на ступенечках, ждут чего-то. И я в самом низу. Так мне жалко этих людей почему-то. И вдруг дверка наверху в палатах открывается и митрополит Владимир (спутать невозможно, точно знаю - он, хоть и видела только несколько раз в журналах), поманил меня и говорит: «Пустите её, у неё времени нет». Я к нему вошла, а он говорит: «Кайся». Я ему тут про ложь рассказала. И вдруг у меня из уст змей шипящий на землю вывалился, страшный. И задышала я, и заплакала. И сразу волной пошло - и в этом хочу покаяться, и в этом. А он улыбается и говорит - об остальном духовнику своему расскажешь, есть у тебя теперь время. С того дня на ноги встала, задышала. И с духовником случай буквально через несколько дней свёл. И с тех пор ложь наблюдаю, стараюсь не врать, трезвлюсь. И стал мне блаженный Владимир вроде отца, заочно. Вот узнала вчера, что умер - и плачу, плачу. Осиротела я

Что-то я с войной этой совсем стала тонкослёз…

Сегодня радостный и трудный одновременно день. Трудный, потому что всё трудней и трудней доставать мне инсулин для моих родненьких мучеников донбасских. Для всех, ныне в баталиях войны забытых диабетиков - бабушек, женщин и мужчин, детишек. Пришлось целый почти день мотаться по городу, просить, разговаривать, молиться. В переездах и ожиданиях в очередях вскакивала в интернет, там, где это была возможность и пыталась связаться с теми, кто может помочь деньгами. А радостный потому, что Господь не оставил, послал благотворителя и сегодня - женщину из Чехословакии, которая в течение дня переслала сто долларов, а это по нынешним временам сумма. Может, для тех, кто мерит жизнь на миллионы, это смешно, но я вот сижу и смотрю сейчас на шесть флаконов инсулина - и радуюсь. Эти сто долларов из Чехии от доброй женщины - три человеческие жизни в течение месяца. И, значит, трое детишек из Шахтёрска, измученные тяжкой болезнью с детских лет, а теперь ещё мужественно переносящие все прелести любви по-украински - АТО - будут жить. Жить целый месяц. Если, конечно, в их дом не попадёт снаряд. Если не уложит их на улице шальная пуля. А их мама немножко посветлеет лицом и будет у неё на одну заботу меньше. И останется ей только подумать о том, где взять воду, где хлеб, как устроить детей на ночь в безопасном месте, что сказать им, когда опять завоют сирены и как объяснить, что это Украина их так любит. А я сижу в другом городе, молю Бога, чтобы через день, когда я повезу свой лекарственный груз, меня минули патрули нацгвардии, чтобы поезд не сошёл с рельс, чтобы, чтобы, чтобы...И думаю о том, как же я люблю эту женщину из Чехии, которая подарила сегодня от чистого сердца жизнь, пусть на месяц, трём ребятишкам из Шахтёрска.

У меня в голове сегодня прозвище, которым меня мама в детстве называла - Орыся, мать солдатская... Это потому, что я старшая была в семье, досталось мне. Мама третью сестру родила, когда мне десять лет было, да так случилось, что на восемь месяцев в больницу попала. Пришла я к ней в палату, она мне сестрёнку на руки положила и говорит - клянись, что поднимешь её. А я что понимала! Конечно, пообещала. А еще брат - пять лет. А папа по сменам работает. Вот и запомнили меня соседи - несётся девчушка, на коляске ползунки развиваются, прищепками прихваченные, по трём кормилицам, сестрёнку на ноги поднимает. Как на войне всё. А брат тоже ноет, то кушать хочет, то спать. Так меня мама и прозвала - мать солдатская, потому что с десяти лет – война - война с собой.

Последнее время ем мало. Голод ушёл. Раньше, как пост, так и начинается баловство - то сметанки лизнуть тянет, то молочка. С мясом у меня давно дружбы нет, а вот молочко уважаю. И такая подлость нападала - не напиться хочется, а так, лизнуть. И лукавый сразу такие оправдания даёт - тут ты и подорожняя, и больная, и в гостях, что же, дескать, хозяев обижать. А тут как отрезало - и не упомнишь за всем, ел ли сам. Да и то - ртов-то прибавилось, то там солдатик, то там мужики голодные, опять же, детишки, что мы вывезли. И как ни занята ты, всех надо накормить. Так что пока справишься - уже ничего не хочешь. В больнице вообще ничего в рот не лезет, наревешься там до икоты, не до еды. Как о еде думать, когда у меня там мальчишки с глазами стариков лежат. Кто не знает, чем страшна война, пусть придёт к нам, к послеоперационникам в ургентную, посмотрит, какие глаза у пацанов, которые в двадцать лет - инвалиды в братоубийственной войне стали. Лежит он и плачет - не может себя заставить в памперс ходить. Или, не дай Бог, обмарался - да все ведь люди, человеки, ты к нему с водичкой, замыть, а он голосит от стыда - уйди, мол, тётка... Вот пока не заревёшь рядом в голос: «Сыночка, да хоть в дерьме по уши, но живой ведь, да что же я, разве в детстве не насмотрелась на деток обмаранных, да любая мама на коленях будет ползти и готова будет до конца жизни за своим сыном убирать, лишь бы живой был», - не подпустит. Потом говорит: «Ну что ты, тетка, плачешь, мой уже». А потом и мамкой уже зовут. Придёшь на дежурство, заходишь с уколом и пирожками - ведь знаю, что пирожков всегда детям хочется - а он тебе: «И где ты, мамка, была три дня?». Так что есть мне теперь, а уж тем более лакомиться, не хочется. Управил Господь.