Ночь. Синяя лампа дежурного освещения создает ощущение романтической таинственности: вот-вот привидение появится… Но сегодня привидений не ждут. Дембеля задолбали дежурного по части: \"Тревога будет? Нет?\". Да даже если и будет, нас это уже не колышет. Нам так и было сказано. Мы уже почти гражданские люди: на построениях – отдельно от всех, обмундирование – из подменки (заплата на заплате). Созидаем объекты для части. Дембельский аккорд. Построил – свободен…
Романтику весенней ночи поломал дежурный по роте: бум! по выключателям. \"Баталё-о-о-н! Падё-о-ом! Тирево-о-ог!!!\"
Духи пружинисто летят со своих коек, лихорадочно впрыгивая в сапоги, штаны и прочая, шнурки торопятся степенно, фазаны с коек не спрыгивают, а снисходят, деды недоуменно потягиваются, а дембеля…
\"Юрик! – толкаю я своего соседа, – Слышь, братан, тревога говорят…\"
\"Охренели? Три часа…\" – Юрик поворачивается на другой бок.
Командуют построение. Приходится вставать.
Построились. Странная пауза. Я смотрю на дежурного по роте по кличке Буратино (уж очень этот киргиз был на Буратино похож): \"Ружжо выдавать будешь?\". Тот мотает головой и улыбается от уха до уха.
Недоуменно стоим. По строю проносится слушок, что сейчас будут проверять сапоги: кто-то бегал по посту и куда-то из чего-то стрелял… Тут влетает дежурный по части, хлопает по выключателям и орёт: \"Ложи-и-ись!\".
Опа-на… Война, что ли? Как-то не во время… Перед самым дембелем…
Успеваю сообразить, что казарма со стороны плаца и поста простреливается насквозь. Валяться на полу вперемешку с духами как-то не по фасону: уходим с друзьями в коридор. Тут с обеих сторон – каптёрки, да и стены толстые, если что…
Постепенно вырисовывается картина происходящего.
Стоял в наряде по КПП братушка по кличке Гаврюшка (производная от его ласково звучащей фамилии). И дёрнуло же его повстречать зёмика, прикомандированного в соседнюю часть. А землячество в армии – почти кровное родство. Нашёлся, значит, у Гаврюшки земеля по Тамбову: слово за слово, рублём по столу. Добыли они бутылку сухого (деды, как-никак, можно и побаловаться), растянули на двоих и вполне довольные расстались. Да как всегда, по закону подлости проходил мимо нюхастый офицер из той самой соседней части, учуял амбре от Гаврюшки – обрадовался. Между частями, надо сказать, всегда идет незримое соперничество, порой выливающееся во вполне зримые поломанные носы и бланшированные глаза.
Уцепился офицер-связист за нашего бойца и поволок его в нашу дежурку с превеликим наслаждением. Так, мол, и так, бухой ваш боец, та-арищ каптан… Дежурным по части в этот день стоял почему-то наш ротный – капитан. И поскольку стоял в наряде, был он трезв, что само по себе доставляло ему унизительные мучения, а тут еще залётчик по родной теме…
Остались один на один. \"Ты чё, а? Я сегодня трезвый, а ты, сука, пьяный\"? И тресь-тресь – Гаврюшке по мордасам. Тот, понятно, тамбовский волк, стоит, молчит, набычился. \"Ты чё, сука, молчишь, а?\" Тресь. Перестарался капитан. Разбил залётчику нос. Гаврюшка как-то расстроился: \"Ты чё делаешь? Я ить щас в караулке автомат возьму, тебя грохну и сам застрелюсь…\".
\"Валяй!\", – пошел ва-банк капитан.
Гаврюшка обернулся к проходящему мимо дежурки дневальному: \"Слышь, Валера, смотри, он не верит, что я щас его положу и сам застрелюсь!\". А кто в армии верит словам угрозы? Там этих слов, как дерьма за боксами в автопарке. Пожал плечами дневальный, мимо прошёл.
\"Чё стоишь? Валяй!\" – подзадорил капитан.
Гаврюшка повернулся и вышел из казармы.
\"Может вернуть?\" – забеспокоился летёха-взводный.
\"Не ссы, никуда не денется, пошляется и вернётся\", – отрезал знаток человечьих… – пардон! – солдатских душ – капитан Топорков. И позвонил в караулку, велев гнать пьяного Гаврюшку в три шеи.
А дальше было так.
Наш залётчик в караулку не пошёл. Пошел прямо на пост. Там в карауле стоял молодой боец, для которого, по определению, дедушка Советской Армии – реальная власть, воплощённая в дедовом кулаке, помноженная на непререкаемый авторитет.
\"Спички есть?\" – поинтересовался Гаврюшка у часового. \"Не-а…\" – помотал башкой воин вместо уставного \"стой! кто идёт\"!
\"А ты в карманах шинели посмотри\", – осторожно приближаясь, посоветовал Гаврюшка.
Просьба была естественной, ибо шинель была караульная, передавалась от часового часовому, и в её карманах могло быть всё что угодно: от спичек и патронов до гранаты в презервативе. Часовой добросовестно полез в карманы, Гаврюшка легонько тюкнул его между ног, снял с плеча загрустившего часового автомат и пошёл к выходу из автопарка.
Сообразив, что происходит что-то непоправимое, часовой, превозмогая боль, заковылял за похитителем. \"Серёг! Ты чё! Серёг, отдай!\" – чуть не плача, причитал пострадавший. Гаврюшка резко развернулся и выпустил над головой часового несколько пуль. Тот беззвучно нырнул под ближайшую машину.
Вот тут-то и была скомандована та самая тревога, которой не заказывали. Тут-то мы, полусонные и построились в шеренгу напротив окон, залитые светом всех осветительных конструкций. Не собирался Гаврюшка стрелять по своим, а вообще-то – мишень шикарная: полбатальона положить можно. Но Гаврюшка вышел за КПП и задумался.
Пока размышлял он над судьбой своей скорбной, скрипнула дверь и в проёме появилась причина Гаврюшкиных страданий в лице дежурного по части. \"А-а-а! Тебя-то мне и надо!\" – обрадовался уссурийский рэмбо тамбовского разлива и выпустил над головой нашего капитана пол рожка. Тогда-то присыпанный побелкой капитан Топорков рванул на короткую дистанцию, убив все мировые рекорды, ворвался в казарму и, вырубая в прыжке свет, настоятельно посоветовал всем прилечь на пол.
А Гаврюшка печально остался стоять у КПП. Мысленно начал загибать пальцы: то, что выпил на дежурстве – это уже такая чешуя по сравнению с остальным, что можно и не считать, нападение на часового – вот это уже серьёзно, завладение оружием – очень серьезно, стрельба в строну часового – пойдёт за покушение – совсем серьёзно, стрельба в сторону целого дежурного по части – совсем задница. Итого… Напрасно старушка ждёт сына домой.
Хмель, причина всех причин, прошёл уже давно, злость от разбитого носа – тоже… Уходить в бега? Без толку. Возвращаться в часть – позорно. Тут ещё обезавтомаченный часовой припёрся и ну гундосить: \"Серёг! А Серёг! Отдай автомат, а?\"
Гаврюшка развернул ствол на себя: \"Стой! Застрелюсь на хер!\"
А у часового точно крыша поехала. Идёт, лапки свои цыплячьи растопырив: \"Сёрег! Отдай автомат…\".
Ба-бах!
Гаврюшкин китель потом чуть не сутки в дежурке валялся. Мы смотреть ходили. Как в Эрмитаж. Одна пуля вошла в грудь – вышла под лопаткой: кусок вырвала с кулак. Вторая пуля бицепс пробила: как вошла, так и вышла. Хорошая вещь автомат Калашникова. Серьёзная.
Не успели Гаврюху до госпиталя довезти – в себя пришёл. Курить попросил. \"Какой тебе курить? Лёгкое пробито! Лежи молча!\", – посоветовал фельдшер (уже не Байрам).
Чем дело кончилось – узнали мы уже на гражданке, через братков, что остались дослуживать свои полгода.
Отстояли Гаврюху, отмазали. Солдатская круговая порука – вещь для офицеров вредная. Видит дознаватель, что брешут все, как один, а сделать ничего не может. Приходит в палату. \"Ну, что, воин? Садиться будем. И надолго\". – \"Не-не, спасибо, я полежу…\" – \"Чё – веселый? Щас я тебе статьи перечислю, ещё веселей будешь!\" – \"А я один не сяду. Я выпил? Выпил. Виноват. Зачем нос разбивать? Свидетели есть. Капитан за мной пойдет, по неуставным отношениям. Нового комбата – на фиг, замполита – на фиг, начальника штаба – на фиг\". – \"Чё, грамотный? Да?\"
Дознаватель матюгнулся и вышел.
Через два месяца госпиталей Гаврюшку комиссовали.
Поехал домой.
Не один поехал.
Жениться успел.
На медсестре из госпиталя…
Тамбовский волк.
Продолжение следует...