[700x499]
Есть у меня знакомый – вполне взрослый молодой человек с высшим образованием, который считает, что Пушкина давно уже пора перевести на современный язык. Когда он впервые заговорил об этом, я долго не могла понять, что он имеет в виду. Ведь переводят иностранную литературу, переводят русских писателей и поэтов на языки других народов; сегодня переводят даже Гоголя на украинский язык (хотя это, на мой взгляд, выглядит нелепо). Но переводить с русского – на русский? Да ещё – Пушкина!

Мой знакомый считает, что многие слова и обороты речи, употреблявшиеся Александром Сергеевичем, сегодня устарели, вышли из языкового обихода и стали для современных людей как бы иностранными. Настолько, что мы, сегодняшние, не можем понять даже смысла пушкинских произведений.

Я долго не могла поверить, что мой знакомый не шутит. А потом вспомнила, как много лет назад другой молодой человек, смеясь, спрашивал мою, тогда четырёхлетнюю, дочь: «Ты Пушкина знаешь?» – и добивался, чтобы она отвечала: «Не знаю и не желаю знать». Тогда я отругала и дочурку, и этого юношу и прочла им несколько стихотворений Пушкина. Дочь выросла и с медалью окончила школу, а затем и ВУЗ. Но глупая фраза приходит на память каждый раз, когда я слышу, как кто-то «не понимает» нашего великого поэта. Вот и опять – мама одного из одноклассников моего сына в ответ на жалобу учителя на то, что школьник не хочет выучить монолог Онегина, возмущённо передёрнула плечами: «Да что он – без вашего Пушкина не проживёт!?»

Наверное, он может прожить без Пушкина. Но проживём ли без него все мы – народ, страна? А если сумеем, переведя его великие стихи и прекрасную прозу на наш сегодняшний, современный, убогий и засорённый иностранными словами и аббревиатурными неологизмами псевдорусский язык, – останемся ли великим русским народом, великой страной? Вряд ли! Ведь сила народа – не только и не столько в экономической стабильности, а прежде всего в народных корнях, национальных традициях, в литературе и искусстве, и – в языке.

В изданной в России во времена Пушкина книге «Тайная история французского двора» описывается, как министры за обедом рассуждали о способах искоренить Англию; один из них, Парталис, советовал устроить так, чтобы в Англии народ заговорил на французском языке, как это уже произошло к тому времени в других странах Европы. «Старайтесь, продолжал он, – истребить в государстве язык народный, а потом уже и сам народ». Мы же сегодня безо всяких французов и англичан, сами, своим произволением, уничтожаем наш великий язык, не понимая, что этим убиваем себя! Кстати, не понимали Пушкина и его современники, отравленные французским языком, который царствовал в высшем обществе, в то время как исконно русский считался низким, плебейским и даже оскорбительным для дамских ушей. Сегодня очень интересно и смешно читать отзывы Пушкина на современную ему критику. Вот глава за главою, прямо из-под пера, печатается «Евгений Онегин» – и тут же попадает под обстрел критики. «Г-н Фёдоров в журнале, который начал было издавать, разбирая довольно благосклонно 4 и 5-ую главу, заметил, однако ж, мне, что в описании осени несколько стихов сряду начинаются у меня частицею Уж, что и назвал он ужами, а что в риторике зовётся единоначатием. Осудил он также слово корова и выговаривал мне за то, что я барышень благородных и, вероятно, чиновных назвал девчонками (что, конечно, неучтиво), между тем как простую деревенскую девку назвал девою:

В избушке распевая, дева

Прядёт…»

А вот как встречала критика пушкинские метафоры и олицетворения: «Наши критики долго не оставляли меня в покое… – замечает поэт. – Самые обыкновенные риторические фигуры и тропы останавливали критика: можно ли сказать стакан шипит, вместо вино шипит в стакане? камин дышит, вместо пар идёт из камина? Не слишком ли смело ревнивое подозрение? неверный лёд?

Как думаете, что бы такое значило:

мальчишки

Коньками звучно режут лёд

Критик догадывается, однако, что это значит: мальчишки бегают по льду на коньках.

Вместо:

На красных лапках гусь тяжёлый

(Задумав плыть по лону вод)

Ступает бережно на лёд –

критик читал:

На красных лапках гусь тяжёлый

Задумал плыть –

и справедливо замечал, что недалеко уплывёшь на красных лапках».

Особенно возмущал критику пушкинский стих «Людская молвь и конский топ».

«Так ли изъясняемся мы, учившиеся по старым грамматикам, можно ли так коверкать русский язык?» – приводит Пушкин возмущённое восклицание критика, – и поясняет своим современникам: «Молвь (речь) слово коренное русское. Топ вместо топот столь же употребительно, как и шип вместо шипение (следовательно, и хлоп вместо хлопание вовсе не противно духу русского языка). На ту беду и стих-то весь не мой, а взят целиком из русской сказки:

«И вышел он за врата градские, и услышал конский топ и людскую молвь».

Бова Королевич

Изучение старинных песен, сказок и т.п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка».

Наш великий поэт болел душою о русском слове и сражался с теми, кто коверкал родной язык (кстати, в одной из своих заметок он говорит, что истинный патриот любит Россию «так, как писатель только может любить её язык»). Многие из его доводов хорошо бы вспомнить и сегодня: «Я пишу цыганы, а не цыгане, татаре, а не татары. Почему? потому что все имена существительные, кончающиеся на анин, янин , арин и ярин, имеют свой родительный во множественном на ан, ян, ар и яр, а именительный множественного на ане, яне, аре и яре. Все же существительные, кончающиеся на ан и ян, ар и яр, имеют во множественном именительный на аны, яны, ары и яры, а родительный на анов, янов, аров, яров.

Единственное исключение: имена собственные. Потомки г-на Булгарина будут г.г.Булгарины, а не Булгаре.

У нас многие (…) спрягают: решаю вместо решу, решишь и проч. Решу спрягается как грешу».



*************************************************************



«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». О чём и о ком эти первые строки Евангелия от Иоанна? О Боге. И о Слове. О Боге-Слове. Не случайно одно и то же название, одно и то же сочетание букв на всех языках мира обозначает и исходящий из уст человека набор звуков, сливающихся в конкретные понятия, и вторую ипостась Пресвятой Троицы – Бога-Сына, Бога-Слово. Словом Господь сотворил всё – от атомов и молекул до планет и звёзд, от травинки до человека. По мнению великого русского лингвиста, современника Пушкина, министра просвещения и президента Российской Академии наук, автора прекрасной книги «Славянорусский корнеслов» Александра Семёновича Шишкова, само слово «человек» берёт свои корни не от слов «чело» и «век», как это принято считать сегодня, а от «слова». Господь создал человека по Своему образу и подобию, и раз Господь назван Словом, то Его подобие – тоже словом (но с маленькой буквы), а точнее – словеком. Так славяне выразили своё понимание божественной сущности человека. Звуки «с», «ц», «ч» в славянских языках легко взаимозаменяются. За века произошла цепочка преобразований: словек – цловек – чловек – человек. Не случайно и то, что Бог, сотворив человека, лишь Адаму дал имя Сам, предоставив затем человеку право самому называть все окружавшие его предметы живой и неживой природы – самому творить словом свою жизнь.

Общепризнано, что русский язык – самый сложный, но и самый многоплановый, самый могучий, самый выразительный. Но сегодня эта красота и выразительность во многом утрачена. Нет, не Пушкин «устарел» – мы изменились, и далеко не в лучшую сторону. Потеряв – а вернее, отторгнув Бога в 1917 году, мы постарались избавиться и от наших славянских – «церковных» – корней. И вот уже на их место пришли жуткие советские неологизмы и аббревиатуры, а на место Пушкина – Маяковский (в лучшем случае) и целый строй футуристов, имажинистов, акмеистов и просто рифмоплётов, составляющих слоганы.

Сегодня учёные-лингвисты говорят о своей озабоченности по поводу постепенного умирания живого великорусского языка (как любовно назвал его В.И. Даль). Но при этом из книжных издательств на полки книжных магазинов льётся непрерывный поток не только низкопробных безъязычных книжек-однодневок, но и словари различных жаргонов и нецензурных выражений. Недавно издан даже «Дополнительный том словаря В.И. Даля» с портретом автора на обложке, в который, как гласит аннотация к этому изданию в журнале «Мир книги», вошли «афоризмы советского кино» и «словарь тюремно-лагерного жаргона». Наверное, кто-то с восторгом будет с помощью этого словаря учиться «ботать по фене», но при чём тут Даль!? Кстати, тот же «Мир книги» советует познакомиться с «Запретными стихами русских поэтов» и сборником «Ради резвого разврата», на котором стоит имя Пушкина. Напомнить бы современным издателям «клубнички» (авторство которой весьма сомнительно) строки самого Александра Сергеевича: «…начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тяготеет, как упрёк, на совести моей… По крайней мере не должен я отвечать за перепечатание грехов моего отрочества, а тем паче за чужие проказы. В альманахе, изданном г-ном Фёдоровым, между найденными Бог знает где стихами моими, напечатана Идиллия, написанная слогом самого переписчика г-на Панаева. Г-н Бестужев, в предисловии какого-то альманаха, благодарит какого-то г-на An. за доставление стихотворений (…). Сей г-н An. не имел никакого права располагать моими стихами, поправлять их по-своему и отсылать в альманах г. Бестужева вместе с собственными произведениями стихи, преданные мною забвению или написанные не для печати (…) или которые простительно мне было написать на 19 году, но непростительно в возрасте более зрелом и степенном (…) ».



Тенденция «перевода» русской классики зародилась не сегодня. Газета «Аргументы и факты» в №45 за 1998 год с восторгом (!) рассказывает о переводе сразу на два «языка» – молодёжный сленг и блатной жаргон – «Слова о полку Игореве», которое в первом варианте перевода названо «Спик о тусовке Гарика-милитариста», а во втором – «Роман за гастроль Игорька, сына Славика, Олегова внучка». Перевод, предназначенный для школьников, которым трудно, по мнению автора, читать древний текст даже в поэтическом изложении Заболоцкого, начинается «стихами»: «Высоко-законно ль, корифаны, нам базар на Игорька свернуть?» Стоит ли дальше цитировать «Слово-спик», от которого стошнит любого нормального человека? Стоит ли вообще говорить об этом? Наверное, не стоило бы, если б это была причуда какого-то душевнобольного. Но автор этих «переводов», Виктор Шаповал, является доцентом, кандидатом наук и заведующим кафедрой в Международном Славянском Университете в Москве! Может быть, его уволили с работы, лишили учёных степеней и права преподавания? Отнюдь. Более того, он издал ещё несколько «переводов»: «Беспрайсовая Лиза» («Бедная Лиза»), «Ботанику – атас» («Горе от ума»), краткий пересказ «Евгения Онегина»… Мой знакомый, которому сегодня пришла идея об осовременивании Пушкина, не слышал об этих «переводах». И это самое грустное: выходит, идея эта давно витает в воздухе и становится уже тенденцией.

Сторонники осовременивания языка говорят о том, что литературный язык всегда питали ручейки народных слов и выражений. Да, но это был именно народный язык. В деревне и сегодня можно услышать и понять такие, например, слова, как «берема» – охапка сена, травы, веток, которых столько, сколько можно набрать, обхватить, обнять руками; или «запилатили» (в этом народном неологизме слились глагол «пилить», в значении надоедать словесными нравоучениями, и имя Понтия Пилата, пытавшегося найти вину в Праведнике. Александр Сергеевич Пушкин был уверен: «Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг и, слава Богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших исследований. Альфиери изучал итальянский язык на флорентийском базаре: не худо бы нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком».

Но на сквернословие в народе нашем всегда существовало табу: бранные слова, которые и назывались-то нецензурными, не употребляли в нормальных разговорах, при детях и женщинах, а если такое слово слетало с языка в гневе, в этом непременно каялись на исповеди. Сегодня же волна демократии смела всякую цензуру – и официальную, и внутреннюю, нравственную. А значит, «всё позволено» – пока ещё «лишь» говорить и писать. Но от слова до дела так близко, ведь словом, как мы видели в Библии, «всё начало быть». Ну а что случается, когда «всё позволено», мы знаем из Достоевского (пока, к счастью, не «переведённого»). И тот же Достоевский прописал нам лекарство: «Красота спасёт мир». А красота – это и окружающая людей природа, воплощённая в полотнах наших великих художников (кстати, и её пытаются «перевести»: я ездила в Санкт-Петербург и в Русском музее попала на выставку «Советская Венера» – бежала сквозь эти залы, закрыв глаза), и классическая музыка (которую сегодня осовременивают электронными обработками), и наша великая литература, которая началась со «Слова о полку Игореве», продолжилась Ломоносовым, Державиным, Жуковским, но расцвела во всю свою красу и мощь именно в Пушкине, без которого не было бы ни Лермонтова, ни Тютчева, ни Пастернака.

Я не привожу здесь в доказательство своих мыслей ни одной пушкинской поэтической строки. И делаю это сознательно. Препарировать стихи, пусть и в благих целях, – не лучший способ доказать их гениальность. Стихи нужно читать – в огромных залах и в тиши комнат, у классной доски и малышу перед сном. «Имеющий уши да слышит», – сказано в бессмертном Евангелии. Того же, кто не слышит, не понимает, не воспринимает, остаётся только пожалеть. И пожелать ему скорейшего исцеления – исцеления словом.



Сегодня мы говорим и мечтаем о возрождении великой России. Но для того, чтобы эти мечты воплотились в жизнь, нужно не только строить новые храмы и умножать финансовый стабилизационный фонд, но и вернуть к жизни наше духовное наследие – великое русское слово.