[392x500]
В разговоре с верующим в Бога приятелем прозвучали злые его слова о церкви, мол, там у вас «голубые» священники, епископы – не хватало ещё к ним ходить на исповедь. Объяснила ему, во-первых, что на исповедь идут не к священникам, а к Богу; во-вторых, что ЛЮБЫЕ грехи прощает Бог, если человек кается, что церковь – собрание не праведников. Что там только Бог свят. Уже мозоль на языке от этих слов, они всюду теперь проповеданы. Конечно, с епископами дело особое, «голубой заразы» не должно быть на столь высоко Святом месте и, Бог даст, не будет, раз об этом в обществе уже говорят. Но мне бы ещё спокойствия при объяснении, а его-то не было в тот раз. Был гнев. Пошла в свою комнату. Нашла списки, вытащенные из интернета, бросила их приятелю: на, мол, посмотри. В списках на 11 листах имена московских святых.
Вот и сегодня, в статье для газетного номера о новомученниках, о ком из них не забыть сказать? Первым вспоминаю мученика Фаддея, он смиренный просветитель учителей православных школ, архиерей, приехавший к месту служения с узелком и кружкой, к нему привязанной, удивив таким нестяжанием встречающих священников. Его унижали в камере уголовники, совали в нос банку с дерьмом: «Твоё, кадило, поп». За него вступилась Богородица, явившись во сне одному сокамернику, сказала: «Кто тронет сего праведника, лютой смертью умрёт». От ужаса он разбудил всех, полезли под нары искать попа, там сиял свет. Сокамерники мученика Фаддея все остались живы, хоть и были потом на передовой. А самого мученика утопили в нечистотах местное начальство – какой же лютой ненавистью враг рода человеческого ненавидит святость!
Не могу не вспомнить и святого митрополита Трифона Туркестанова, моего покровителя и заступника. Когда стала заниматься литературой всерьёз, то просила и прошу его помощи. Ведь это он написал, на мой взгляд, лучшее произведение искусства - акафист «слава Богу за всё». Если кто читал, то согласится с моей оценкой, а кто не читал, тому ещё предстоит это наслаждение, и я рада за него. Святой Трифон служил и полковым священником, и в пересыльной тюрьме, жизни не щадил на передовой в первой мировой войне. И у этого великого подвижника не было своего дома в Москве. Он скитался по квартирам духовных чад, по слову Христа: «не зная, где главу подклонить».
В Москве мне удалось побывать у мощей епископа Илариона (Верейского) в Сретенском монастыре. Лет десять назад, в Крыму, в Симферопольском Троицком храме, кто-то вложил в мою руку его икону. День памяти архиепископа – 28 декабря – совпал с Собором Крымских святых, я это запомнила. И вот в этом году в Сретенском монастыре у мощей святого ощутила покой и веселье души, тихое-тихое весёлое ликование. Ушла, боясь расплескать. Фрагмент его жития:
«Владыку Илариона очень веселила мысль, что Соловки есть школа добродетелей — нестяжания, кротости, смирения, воздержания, терпения, трудолюбия. Однажды обокрали прибывшую партию духовенства, и отцы сильно огорчились. Один из заключенных в шутку сказал им, что так их обучают нестяжанию. Владыка от этой шутки был в восторге. У одного ссыльного два раза подряд пропадали сапоги, и он разгуливал по лагерю в рваных галошах. Архиепископ Иларион, глядя на него, приходил в подлинное веселье, чем и вселял в заключенных благодушие. Любовь его ко всякому человеку, внимание и интерес к каждому, общительность были просто поразительными. Он был самой популярной личностью в лагере, среди всех его слоев. Мы не говорим, что генерал, офицер, студент и профессор знали его, разговаривали с ним, находили его или он их, при всем том, что епископов было много и были старейшие и не менее образованные.
Его знала «шпана», уголовщина, преступный мир воров и бандитов именно как хорошего, уважаемого человека, которого нельзя не любить.
Привезли однажды в Соловки одного игумена. Архиепископ спрашивает его:
— За что же вас арестовали?
— Да служил молебны у себя на дому, когда монастырь закрыли,— отвечает отец игумен, — ну, собирался народ, и даже бывали исцеления…
— Ах, вот как, даже исцеления бывали… Сколько же вам дали Соловков?
— Три года.
— Ну, это мало, за исцеления надо бы дать больше, советская власть недосмотрела…
Крестный путь его подходил к завершению. В декабре 1929 года архиепископа Илариона направили на поселение в Среднюю Азию, в город Алма-Ату, сроком на три года. Этапом он добирался от одной тюрьмы до другой. По дороге его обокрали, и в Ленинград он прибыл в рубище, кишащем паразитами, и уже больным. Из ленинградской тюремной больницы, куда его поместили, он писал: «Я тяжело болен сыпным тифом, лежу в тюремной больнице, заразился, должно быть, в дороге; в субботу, 28 декабря, решается моя участь (кризис болезни), вряд ли перенесу».
Знаю ещё святого исповедника епископа Афанасия Сахарова, писателя служб русским святым, прошедшего ссылки и тюрьмы, как и владыку Луку, епископа Крымского и Красноярского, святого епископа Василия Кинешемского, которого в Красноярской пересыльной тюрьме ободрали как липку, знаю и люблю его высокое и прекрасное толкование на Евангелие от Марка! Каких вершин благородства духа достигали эти люди, когда их гнобили и принижали другие, тоже люди – если их теперь таковыми можно назвать - ничтожные, злые и завистливые, тех, что святых Божиих топили в дерьме и рвали на куски, стреляли в них, удовлетворяя свою злобу.
Полита русская земля кровью священства, пропитана ею густо! Ограниченная газетным листом, намеренно выбрала слово только о нескольких архиереях, которые, свершив земную миссию, теперь молятся о нашей земле у Престола Бога. Они нас знают и помнят, всегда сияют нам примером исполнения Евангелия. Может, даст Бог, увидим времена и события, когда и нынешние, верим, не подкачают