[481x604]

Когда-то её папа вернулся с войны – один из немногих в деревне. Дочка очень гордилась отцом, но супруга (наша бабушка) ревновала его ко всем одиноким деревенским женщинам. В семье периодически возникали конфликты.

Однажды отец не выдержал – сбросил с себя крест главы семьи и ушёл от жены. Дочка переживала развод родителей очень остро, даже заболела, но время шло, и она смирилась.

Выросла, поступила в техникум. Однажды заболела воспалением лёгких так, что чуть не умерла. Врачи строго велели одеваться тепло. Поэтому, когда возникла острая нужда в зимнем пальто, а мать не могла помочь ей деньгами, она рискнула и попросила денег на пальто у отца. Он по каким-то причинам отказал.

Она, конечно, обошлась. Но с той поры моя мама никогда ни у кого и ничего не просила. Она всего всегда добивалась в жизни сама. Высшее образование, сложнейшие участки работы, активная жизненная позиция, пятеро детей… Её самоотверженности, добрых дел в жизни хватит на несколько человеческих судеб.

И она не могла понять, почему покаявшийся разбойник в Рай войдет, а она, может быть, и нет? Неужели она не заработала Царствие Небесное?

Ей непонятно было, что с Богом-Отцом отношения не на заслугах, а на любви строятся. Не знала она того, что у отцов – в том числе и у Отца Небесного – не зарабатывают, а просят, надеясь на отеческую любовь, готовность помочь во чтобы то ни стало.

У неё не было в детстве такого отца, она – православный «маугли», и потому не могла во взрослой жизни жить православно – упрямо не шла ни на исповедь, ни на причастие, сколько я её не звала, ни умоляла. Говорила только: «Позже, когда созрею, ещё успею, когда совсем состарюсь».

Прожила она 75 лет, но планировала жить до «девяноста»: много двигалась, следила за весом, за диетой. Каждую весну уезжала в деревню, где на берегу реки остался малюсенький разваливающийся домик её отца с участком земли, и до глубокой осени вершила там свои трудовые подвиги.

Я с семьёй иногда приезжала туда в отпуск. Так было и в этом году – «вырваться» наша семья смогла лишь на две недели и то по настоятельной просьбе младших сыновей - я никуда не хотела ехать, муж планировал море, но мальчишки:

- Ма-а-ама, па-а-апа, поедемте в Грибушино, бабушке Дине поможем, в речке покупаемся! Она же нас звала!



Звала-то, звала, однако, приехав, мы обнаружили тщательно запертый со всех сторон дом. Уставшие, измученные с дороги, ждали-ждали хозяйку, да и проникли в двери, невзирая на запоры. На столе ждала записка: «С приездом, я за хлебом, скоро приду».

Посмеялись да и забыли бы, но через несколько дней ездили с детьми в город в парк развлечений - на ногах с малышами с пяти утра до девяти вечера. Приезжаем – и опять всё заперто. Она нас встречать пошла, да и разминулась.

Меня такая досада взяла! Ну, думаю, наверное, шумно ей с нами, хлопотно – так сказала бы прямо, мы бы уехали! Зачем так-то поступать? А у неё, видимо, мозг уже неважно работал – неосознанно, автоматически всё делала, когда домик запирала и уходила в ожидании нас.

Господи, слава Тебе за то, что я этих слов маме даже намёком вслух не сказала! Помоги мне и после никому никогда не говорить обидных слов, даже если в них и есть хоть капля справедливости! Если бы я не удержалась тогда – в четверг - от упрёка, то на следующий день – в пятницу – мы, возможно, уже уехали бы, а потом я всю жизнь обвиняла бы и проклинала саму себя!



В субботу у мамы случился инсульт. Так внезапно и буднично…

Я приготовила обед, позвала маму с огорода поесть. Потом мы с ней сидели, пили чай и разговаривали об огородных заботах. Я, чувствуя свою обязанность быть заботливой дочерью, и, не желая при этом портить себе отпуск огородными хлопотами, рассуждала о том, что она себя слишком и бессмысленно перегружает:

- Зачем спасать от сорняков дедовский огород, если тысячи гектар сельхозугодий в стране давно пропадают? Овощи дешевле купить, чем с Урала на Север вывозить. Лучше себя береги, отдыхай больше. А если уж не можешь без огорода, то давай, мы Сашке культиватор купим, он и себе, и тебе вспашет!

А она в ответ:

- Я и вручную всё вскопаю!

Я что-то еще сказала, но вдруг вижу, что она сидит, склонив голову на плечо, глаза закрыты. Зову мужа, укладываем её на заднее сиденье «легковушки», мчимся в соседнее село в больницу. Всю дорогу криком кричу - плачу, молюсь, прошу её не умирать…

Приехали в «терапию» – нас отправляют в «Скорую» (она в том же здании, но с другой стороны), подъехали к «Скорой» - нас опять в «терапию». Врач пришёл в палату лишь вечером: посмотрел зрачки, постучал по коленкам, спросил о том, как всё произошло и … к дверям.

Я ему в спину:

- Скажите мне что-нибудь!

- А что Вы хотите услышать?

- Узнать диагноз, перспективы, что нам делать, в конце концов!

- ?!!

- У мамы инсульт?

- Да.

- И что делать?

- Лечиться.

И вышел.



Первые два дня в больнице мама ещё могла немного двигать руками и ногами, невнятно пыталась говорить, горько плакала оттого, что оказалась на больничной койке - до этого она никогда не болела, всегда была самостоятельной и очень деятельной. Для неё неподвижность – самое страшное испытание! Брат позже вспоминал, как она говорила когда-то: «Если меня в старости парализует, я есть перестану»!

Я её утешаю, говорю, что она обязательно поправится, что и речь у неё сохранилась, и что двигаться она может. Говорю:

- Повторяй за мной: «Ма-а-ама».

И она послушно так, но с трудом:

- Ма-ма.

- Скажи: «Слава Бо-о-огу»!

- Ла-а О-у!



Она нас пятерых вырастила, всегда этим по-хорошему гордилась. Когда сознание уже путалось, она, «взяв» с кровати невидимый листок, протянула его мне, и прошептала достаточно понятно: «Возьми стихи – «Мне говорят, ты спятила…». Она их часто нам раньше рассказывала.



Мне говорят: "Ты спятила!

Куда их сколько - пятеро?

А для себя-то жить когда?

Года ведь льются, как вода.

А что тебе досталось?

Ещё чуть-чуть - и старость».



А мне досталось многое:

Любовь, как счастье, строгая,

Обид больших обвалы

И равнодушья скалы.

Себя для жизни строя,

Я не боялась боя.



Пусть недоесть, пусть недоспать,

Но пятеро окликнут: "Мать!"

Мне с ними вновь вперёд идти.

А есть ли радостней пути?

И все мои вершины -

Три дочери, два сына.



Пять раз я детство пестую

Характером да песнями.

И в каждом снова рождена

Моя любовь, моя весна.

И учатся у матери

жить для людей все пятеро.



Эти стихи – действительно, про неё, каждая строчка!



Мозг умирал участок за участком: к концу второго дня пропал голос – прошепчет «да» или «нет» тихо-тихо, словно трава прошелестела, на третий день утром могла лишь кивнуть или отрицательно помотать головой. К обеду третьего дня уже не то, что говорить или двигаться не могла - даже зрачки на свет не реагировали.

Приехала ухаживать за мамой любимица нашей семьи – самая младшая сестрёнка Наташа – а мама и посмотреть на неё уже не может! Кома третьей степени! Давление и температура вырвались из-под контроля полностью.

Позвали священника, соборовали. Сразу нормализовалась температура и давление, появился глотательный рефлекс, заработал кишечник, и каждое утро на минуту она смогла чуть-чуть приоткрывать глаза.

Благодаря этому мы смогли кормить её жидкой пищей, выдавливая её понемногу из соски, и даже наладили контакт – если надо ответить «да», то она просто чуть сильнее сжимала веки.

В таком состоянии её выписали на 21-ый день «лечения» с диагнозом «кома 1-ой степени», в таком состоянии мы привезли её после выписки из больницы домой в наш город. Через сутки после приезда ей стало совсем плохо. Испугавшись, я позвонила священнику:

- Что делать – не доживет ведь до утра!

- Она когда-нибудь исповедовалась и причащалась?

- Нет.

- Я могу только соборовать.

- Но если она даст знать, что согласна причаститься?

- Тогда причащу.

Я к маме:

- Мама, хочешь причаститься?

А она ресничками чуть двинула. А вдруг они просто так дрогнули?

И я опять:

- Мамочка, я не могу ошибиться и батюшку обмануть, ты сильнее ответь!

И она дважды отчётливо сжала веки!

Всё! Муж к машине, я «Последование ко Святому Причащению» читаю вслух. Нервничаю страшно – до сих пор она в сознание минут на пять лишь приходила, а потом опять становилась недосягаемой для нас. Сейчас так долго общались, где уж ей дождаться приезда священника! А в бессознательном состоянии причащать нельзя!

Дочитала Последование, батюшка приходит и сразу вопрос:

- Она в сознании?

Спрашиваю маму – реснички дрогнули.

- Да, - говорю.

Он начинает молитвы читать, да так долго! Мама лежит, хрипло дышит. То ли в сознании, то ли нет – не разобрать. Наконец он достал Святые Дары, поднёс лжицу к её губам. И она сама рот открыла – жадно так – и приняла!



Это трудно – невозможно! - передать словами, но у меня от благодарности в глубине души что-то навсегда рухнуло перед Богом на колени.

Сокрушительными могут быть не только удары врага или осознание своей вины, сокрушительной может быть и благодарность. Только после такого сокрушения никогда не захочется встать с колен!



Мама после этого прожила ещё четыре дня. В последний вечер я при ней вслух читала молитвенное правило: «Неужели мне одр сей гроб будет или ещё окаянную мою душу мою просветиши днем…».

Умерла утром, при нас. Умирая, смотрела на меня с такой надеждой, и две слёзинки выбежали…



Вскоре собралась почти вся семья: дети, внуки, невестки, зятья… Псалтырь читали многие из нас впервые в жизни, но не остановились ни на миг! Малыши, быстро привыкнув к серьёзности момента, вскоре стали резвиться, играть друг с другом. Забегут в комнату к бабушке, погладят её по голове, поцелуют в щёчку, и опять – играть.

А она лежит светлая, умиротворённая, потрясающе красивая!

Хорошо умирать дома, а не в больнице!



И если кто-то Вам скажет, что тяжело и неприятно ухаживать за лежачим родителем, не верьте. Ухаживать за мамой – это сладко! И как сейчас этой сладости мне не хватает!

Если честно, этот отпуск был самым счастливым отпуском в моей жизни: три недели в больнице и неделя дома с МАМОЙ! Я только в эти дни поняла, как сильно её люблю, как она дорога мне. Каждым мгновением из этих дней я буквально наслаждалась, ухаживая, молясь, боясь и борясь за неё!



По паспорту её зовут (звали) Дина Фёдоровна Чабина, а в крещении – Нина. Помяните её, будьте милосердны!



Моменты из жизни районной больницы Пермского края



- Сестра, нам бы йодовую сетку нанести, чтобы синяки от уколов быстрее рассасывались.

- У нас нет йода! Идите в аптеку!



Валентина Дмитриевна родила и воспитала девятерых детей – два сына и семь дочек. В 75 случился инсульт. Дети наладили круглосуточное дежурство в палате матери, специально для этого приезжали из соседних городов – я любовалась тем, как ловко и заботливо они обращаются с грузной, парализованной на правую половину тела, женщиной. Образованные, дружные, трудолюбивые, жизнерадостные…

Незадолго до выписки я от них узнала – когда младшей дочке было чуть больше года (ещё от груди не отлучили), у них повесился отец.

Валентина Дмитриевна оправдывала мужа:

- Мужики по пьянке подначили его: «Спорим, слабо удавиться!» Вот он и «доказал» им!



Одна из «сиделок» рассказывала:

- Мать моего мужа несколько раз пыталась с собой покончить - у неё такая навязчивая идея была. Караулить приходилось. Как-то раз убежала на реку, сидит на берегу, горюет. Мы, когда нашли её, спрашиваем:

- Зачем, мама, из дома ушли?

А она горюет:

- Вот, хотела в воду прыгнуть, а крестик не пустил!

И это не единичный случай из её жизни. После она всё же повесилась, но крестик перед этим сняла.



Один пожилой мужчина после инсульта очень плохо ходил – шаги медленные, коротенькие, отдыхает почти после каждого шага. Путь от палаты до скамейки в прихожей, на который у меня ушло бы 5-7 секунд, он преодолевал за 20-25 минут. И он почти всё время шёл то туда, то обратно, чтобы покурить на скамеечке.



Мама без сознания уже сутки. Я к медсёстрам:

- Как её кормить? Надо капельницу!

- Глюкозу нельзя - отёк мозга может быть.

- А иначе с голоду умрёт! Неужели в прокуратуру звонить?

- Хорошо, мы поговорим с врачом.

- А когда у вас обход врача?

- Два раза в неделю…





Нина Алексеевна (56 лет) поступила в полубессознательном состоянии глубокой ночью. Тоже инсульт, паралич на левую сторону. Всю ночь и потом весь день она порывалась вскочить с кровати: «Огород! Корова у меня! Мужиков-то кто покормит?»

Я ужасно боялась, что она упадёт с кровати – грузная, мне будет не поднять её, и я терпеливо ей объясняла:

- Птица с одним крылом не летит, лодка с одним веслом не плывёт! Вы как пойдёте, если у Вас одна половина тела отключена? Полежите спокойно - отёк мозга спадёт, вернётся движение, вот и подоите корову свою, вот и покормите мужиков своих.

Она согласится, минут на пятнадцать успокоится, и опять всё сначала.

Сыновья и муж приходят, с нами разговаривают, спрашивают обо всём – мы же уже «со стажем», опытные, насмотрелись на инсультных больных. Я им рассказала, как соборование мою маму практически из могилы вытащило. Они попробовали до священника дозвониться, но не получилось с первого раза. Отложили соборование на «потом».

К вечеру первого дня Нина затихла, спит всё время. Ухаживать стало легче, но страшнее – это нехороший сон, из него часто не выходят. Я ей температуру и давление меряю как можно чаще (она и моя мама на соседних кроватях находились). Так ночь прошла.

Утром температура под сорок, после – за сорок и не сбивается. Давление низкое, а пульс около ста. Я к медсестрам:

- Помрёт, надо хоть врача позвать!

- Всё, что надо, мы сделали, сейчас всё от её организма зависит!

Я в палату. Из уголка рты сначала розовое, потом красное пошло. Опять к сестрам:

- Кровотечение у неё!

Они пошли посмотреть, а она уж задыхается.

- Давайте, сыновей позовём, хоть попрощаются!

- Отстаньте вы от неё, ей уже ничего не надо!



Ухаживая за мамой и помогая ухаживать за больными, я поняла, зачем надо следить за своим весом, и каков идеал женской фигуры – стать с годами маленькой сухонькой старушкой, чтобы в случае болезни те, кто будут за нами ухаживать, не срывали спины.



Подниму маму в «сидячее» положение, обниму, положу её голову себе на плечо и сижу, замерев. Потом спрашиваю:

- Ты не устала? Положить тебя?

Смотрю в лицо, а она не реагирует.

- Ещё подержать?

Ресницы дрогнут – значит, «Да».

Держу ещё немного, но страшно – вдруг ей нельзя так долго в вертикальном положении находиться? И я опять:

- Ты не устала? Положить тебя?

Дрогнут ресницы, и я осторожно-осторожно укладываю её на подушки.

А теперь часто думаю о том, что, может, мы просто обе боялись утомить друг дружку, хотя обеим хотелось ещё хоть немного так побыть – в обнимку.