[500x374]
Декабрь – месяц подготовки к зимним праздникам. Люди в предновогодней суете спешили то в магазин, то домой. Они улыбались, шутили, поздравляли друг друга с наступающими праздниками. Всё было замечательно. Но вдруг Нягань вздрогнула от резкого женского крика.

- Я тебя ненавижу! Не лезь в мою жизнь! Ты просто старая дура!! Уходи!!! – молодая девушка кричала страшные слова в лицо седой растерянной дамы. Прохожие, проходя мимо, с сочувствием смотрели на жертву юной грубиянки, но в конфликт не вмешивались

«Как они похожи! - изумлённо подумала Нягань, вглядевшись в лица ссорящихся женщин, - наверное, мама с дочкой! И ещё… Кого-то они мне обе напоминают и голосом, и внешностью…»

Вскоре сквозь буреломы памяти отчётливо проявилась картина двадцатилетней давности. Тогда таким же голосом в три часа ночи раздался истошный крик в коридоре одного из няганских общежитий. Он страшным матом изгонял кого-то на улицу. Вскоре к этому голосу присоединились другие женские голоса. И лишь один едва слышный мужской бас что-то тщетно пытался им объяснить.

Девочка Нягань не выдержала и заглянула в окно – зрелище того стоило. Пьяный подросток с расцарапанным лицом (соседки уже постарались) пытался довести до сознания разбушевавшихся женщин, что он пришёл в гости к знакомым, но раз их не оказалось дома, то он немного погреется в общежитском коридоре и уйдёт. На улице ведь минус сорок – не шутка.

А женщины его не слышат – кричат, оскорбляют, толкают … И мат на мате! Одна сбегала к телефону и вызвала милицию.

А мальчишка яриться начинает – от обиды слёзы выступили, злость взяла. Он уж и сам угрожать начал, замахнулся даже один раз.

Вышла ещё одна женщина, встала между ним и крикливыми соседками: «Парень, пожалуйста, иди домой. Если надо, так завтра придёшь, поговорим…»

Услышал парнишка дружелюбие в голосе незнакомки, аж за руки её схватил: «Вы меня знаете, да? Знаете? Я приходил сюда иногда – вот в эту комнату! Просто сегодня дома никого не оказалось. Зачем они меня так? За что? Я же ничего им не сделал!» И глаза с такой надеждой сквозь слёзы смотрят!

Тётки же по-прежнему чуть не в драку на него. И кричат, кричат!.. Но парнишка их уже не замечает, он разговаривает с той, что спокойна и, судя по всему, добра к нему:

- Парень, ты мне веришь? Тебя как зовут?

- Вовка!

- Володя, миленький, ты пойди сейчас, быстрее. Они же милицию вызвали! Неприятности у тебя скоро начнутся. Уходи! Если хоть чуть-чуть веришь мне, иди домой. Шарф только обмотай хорошо. И застегнись. Давай помогу. Ну, шагай! Помоги тебе Бог! Поспеши, пожалуйста!»

Человеческое «пожалуйста» оказалось последним убедительным доводом для паренька. Повернулся он к соседкам спиной и ушёл в морозный туман. А тётки уже на женщину перекинулись: «Ты что сделала! Сейчас милиция приедет! Мы им что скажем? Ведь он ушёл!» И снова мат, мат, мат…

Нягань с болью смотрела на происходящее, а в душе такая усталость зрела: «Тётеньки, тётеньки! Вы – «правильные», а он – «плохой». Вы доведёте его до исступления, он ударит хоть одну из вас – и его в кутузку! А то, что вы до этого ему всё лицо ногтями исполосовали, никто и не заметит! То, что он среди ночи в дверь долго кулаком стучал, надеясь разбудить хозяев – это хулиганство, это под статью подпадает. А то, что вы – хорошие такие – среди ночи орали во сто крат больше и громче, в драку бросались, выражались мерзко – будет воспринято как забота о правопорядке в общежитии.

Бедные мальчишки! Ведь и пить-то они начинают не от прекрасного детства, а потому что никому не нужны – ни семье, ни школе, ни Родине… Родители – на заработках, школа – после девятого класса спешит избавиться, Родина – она всё к выборам готовится… остальные (как эти тётки) откровенно гонят, причём часто при помощи милиции.

Вот идёт этот Вовка сейчас по морозу – злой, обиженный на всех… Что с ним будет? Упадёт и замёрзнет? Встретит кого-нибудь послабее и выместит на нём обиду? Доберется до дома или знакомых и там «догонится» чтобы забыться?

С тётеньками-то ясно: под одеяла тёплые заберутся и уснут, переполненные чувством благородного негодования и ощущением собственной праведности. А Вовка и такие же как он, будут брести по жизни – пьяные, злые, никому не нужные, ото всюду изгнанные

Спокойной ночи вам – люди, которым в жизни повезло чуть больше!»

Нягань с укоризной ещё разок посмотрела на женщин, уже расходившихся по своим квартиркам. Одну из них встретила маленькая светловолосая девочка, стоявшая у дверей в розовой пижамке и наблюдавшая за происходившим. Тётенька заботливо наклонилась к дочурке: «Испугалась? Не бойся, плохой дядя ушёл и больше не вернётся!»



Когда дверь за мамой и дочкой стала закрываться, девочка оглянулась и посмотрела в окно. Нягань навсегда запомнила её чистые синие глаза, нежный румянец, печальные губки... Кто бы мог подумать, что эти глазки через двадцать лет будут с ненавистью смотреть на родную маму, а нежные уста истошно выкрикивать в её адрес проклятья.

«Плохой» дядя ушёл и не вернётся, а зло и осталось и многократно вернулось. Как эхо.



Прохожие ускоряли нервно шаг, изумлённо поглядывая на небо – вопреки всем прогнозам оно стремительно затягивалось тучами, и вот уж первые – нет, не снежинки - а крупные капли обрушились на заснеженную землю.

Девочка Нягань горько плакала…