[525x700]
В них обретает сердце пищу
Иногда Бог даёт мне ровные дни, когда без сомнений иду, спокойно – потому что идти должна. Вот сегодня именно так – иду на Ваганьково, к могиле Владимира Высоцкого. Впервые к родной могиле. Погода немного мрачновата, но благодатна. Воздух стоит. Ни ветерка. И тепло – бабье лето пришло в октябре! Так что день с самого утра удался! Несу Володе жёлтую хризантему. Чуть ревную, впервые увидев могилу: у, вон сколько тебе сегодня уже надарили цветов! Одёрнула себя – ревность – ей только место дай, так развернётся, что не приведи Бог, как, собственно, любая из страстей-гадюк. Это хорошо, что много цветов - тебя помнят, тебя по-прежнему неостудно любят! На могильной плите курится ладана ароматное облачко – дивно, прекрасно! Женщина читает акафист, её маленький сын на велосипеде рядом, муж ожидает – семьёй пришли почтить. Вот как, скажите, нужно жить, чтоб тебя помнила целая страна и не просто помнила, а любила? Какое сердце надо иметь, боль всех вмещающее? Вот тебе и пил… Потому и пил, что нельзя столько боли народной вместить и не запить при этом!
- Володь, к тебе пришла. Рад? Ты рад мне? – спрашиваю мысленно. Ответа нет, замерла душа, ожидая движения мысли.
«Любовь к отеческим гробам». Красиво вокруг – пышные золотом деревья укрывают собой небо, еле шелестят словами мудрого Соломона: «Пройдёт, всё пройдёт, и это пройдёт».
Почти у входа кладбищенский служитель, он в ушанке, не по погоде, не ко времени. Смешной и смеющийся:
-Ты зачем приехала? К мальчику своему маленькому? – спрашивает.
Первая мысль: откуда знает. Следующая за ней: ничему удивляться не надо, здесь Бог, Его Нива, где «сеется в тлении, восстаёт нетленно». Здесь есть и те, кого поминаю многие годы, и просто «зде лежащие и повсюду православные».
- Моему «мальчику» тридцать семь, ой нет, тридцать девять и он – мужчина. А в голове строчка: «На этом рубеже легли и Байрон…» Поняла! Со мной Высоцкий, со мной Пушкин – теплеет от радости общения сердце. Эта цифра 37, она знаковая. Упокой их, Господи!
- А вас как зовут? – спрашиваю старика.
-Чарли меня тут все кличут.
- О - как Диккенса! Упокой и его, Господи! Когда-то за него подавала записки в алтарь, много лет, ежедневно, но потом меня «отловил» батюшка и очень журил: мол, какое несмирение – за иноверца подавать. А я ему: «Так это Диккенс, батюшка, его произведениями все православные свои души наполняют», - он засмеялся, но велел поминать его дома. А по-настоящему как ваше имя?
- Николай. Родился на зимнего Николу, в честь него назвали родители. Вон его икона-то, - он обернулся, показывая на храм. Там прямо у стены, где икона святителя Николая, снаружи храма, стоял подсвечник, оплывали на ветру зажжённые свечи.
- По твоему радостному лицу видно, что, как сказал Пушкин: «Если хочешь быть счастливым, будь им», - похвалил он меня.
- Это слова не Пушкина, это сказал Козьма Прутков. Вымышленный персонаж, под его именем творили Алексей Толстой и братья Жемчужниковы. Алексий у меня в синодике.
-А ты у Есенина-то была на могиле?
-У Есенина? О! Вчера ж был день его памяти, только я, по словам Высоцкого, «темнота некультурная», не знала, что и его могила здесь.
-Да вон же она. За поворотом, иди. К прозорливому старцу зайди, святому! Тут все ходят, к Амфитеатрову, пойдёшь вокруг, увидишь (это старик по покрытой шарфом голове моей понял, что захочу святому поклониться).
- Валентин Амфитеатров здесь? - всё же удивилась снова.
- Да, найдёшь…
Медленно прогуливаясь, рассматривая кресты и могилы, пошла по кладбищу. В сердце моём сейчас, без сомнения, Ангелы. Сужу по тому, что «голоса» их незлые - на сердце радостно - со мной русские поэты, русские писатели, православный их дух! Дорогие имена живут во мне! Могила молодой поэтессы, монахини Марфо-Мариинской обители, Клеопатры! Она умерла 23 сентября, в день святых Минодоры, Нимфодоры и Митродоры, а сороковой день – на святую Клеопатру! «Как хорошо!», - сказала она после Причастия и умерла. Нет. Перешла. Уже встретилась с Богом! Радуюсь встрече с ней. Потому что день её смерти - 23 сентября - чту особо.
…После ранней Литургии у «Троице-Сергия» (если помнить Ивана Шмелёва, то Лавру только так хочется называть), завтракая пирогами с капустой и монастырским чаем на выбор - кому с травами, кому с мёдом - увидела монахиню с очень открытым, добрым и ясным ликом. Подошла к ней с ласковым вопросом: «Матушка, скажите, трудно это – быть монахиней?».
-Ох, трудно, милая. Очень трудно.
Оторопела несколько от такого ответа, не ожидала: монахи жаловаться не имеют права, так мне казалось. Матушка увидела замешательство и тут же исправилась:
-Сначала, сразу после пострига, знашь, как летала? А потом отошла благодать-то, ох и трудно: вся в грехах, по маковку.
- А как вас зовут, матушка? – почему-то я не могла сдержать радости.
-А поганкой меня зовут-то. Поганкой.
Она так комично это произнесла, что я не сдержала смеха.
- А меня и священники так зовут, даже у Чаши, - продолжала матушка серьёзно, - вот недавно один батюшка и говорит мне:
Ну, что, - говорит, - царица грибная моя?
(Вон оно как! Одно дело, кокетничая, сказать самой на себя: поганка. И совсем другое, если тебя так священник называет! Матушка-то смиренна!)
-Что ж вы меня, батюшка, так повысили? За что? Поганка и есть поганка.
- Матушка, а как ваше имя настоящее? Про поганку я всё поняла, - у меня уже щёки улыбаться, глядя на её милое лицо, устали.
- Митродора.
Она произнесла это редчайшее имя, наверное, затем, чтоб я онемела. Это имя тётки моего покойного мужа, с кем я – едина плоть. А тётка его была верующей, ходила в храм в те времена, когда владыка Лука проповедовал там. Благодаря тётушке Митродоре, помня походы в церковь с детства, мой муж вернулся туда в старости. Все события жизни его, все даты особых болезней и самой смерти почему-то связаны с именем владыки Луки. Это, без сомнения, Бог послал мне навстречу эту монахиню.
-А как тебя зовут, милая? – подняла она на меня свои ясны очи.
- Татьяна.
-О! У меня три стихотворения посвящены Татьяне, люблю это имя, очень!
И матушка прочла первую строфу. И свершилось чудо:это была не только строфа её стиха. Это был ответ на мой вопрос к Богу, с которым ехала в Лавру. Вот так – краткий и ясный ответ прямиком в сердце, стихотворной строчкой! Попросила матушку, чтоб она эту строфу прочла на диктофон. Она опять просто и спокойно согласилась, прочла и сразу пошла покупать пироги: «Хочу пирогов с капустой». Тут вступили наши: Женя, Саша, Света пили чай с пирогами и наблюдали из уютного уголка трапезной нашу беседу: «Вот, матушка, не надо покупать: у нас пироги именно с капустой!», - позвали они в голос монахиню угощаться.
Так вот почему мне, стряпухе, с лёгкостью и радостью приступающей к тесту всегда, не хотелось печь пироги: они нужны были монахине. Давно заметила: всё, что делается для церкви, делается с трудом и преодолением. В храме святого Серафима в Красноярске один человек, мастер-краснодеревщик, делавший шкаф мирской легко и всего за два дня, внезапно стал верующим. Он для церкви делал простые полки целых две недели, много раз исправляя и переделывая, а потом, закончив, хотел разрубить их топором. Желание это было огромной силы, из этого он и понял, что есть Бог - раз есть бес - сила, противная Ему. И с пирогами вышло аналогично. Промысел. Промысел. Промысел – даже в пирогах для матушки, не поганки, конечно - царицы. Душа у неё – царственная, священная. Имя – Митродора.
Вернёмся на Ваганьково, в тёплую осень. Осенью же, 23 сентября, умерла монахиня и поэтесса Клеопатра, в день святых сестёр Нимфодоры, Минодоры, Митродоры, от могилы которой отходить не хотелось – покой, тихость, лад на сердце.
Вечером, заглянув в почтовый ящик, обнаружила письмо одного поэта. Его имя Владимир V. Как имя того, к кому спешила поклониться. А стих был… об Есенине. Вот он:
Ты моё спасение,
Ты моя отрада,
Все цветы весенние,
Все аллеи сада,
...И с улыбкой взгляда
Вспомню слог Есенина.
Ты моя отрада,
Ты моё спасениe

…На выходе с кладбища меня догнал Чарли, он бежал, будто собирался сообщить нечто важное. Улыбался, делил со мной радость – ведь я тихо сияла. И снова называл счастливой, говорил, что это видно по моему лицу: «Тебе ведь ничего не надо, правда? У тебя всё есть, верно?»
-Да, - улыбалась и улыбалась я ему в ответ сиянием из сердца.
-Ты придёшь ещё сюда, знаю, - пророчил он. Я тебе сейчас Ахматову почитаю, хочешь?
Хочу ли я здесь, сейчас, в такой миг, услышать Ахматову? Ещё бы!
И он, склонившись в самое моё ухо, прочёл:


...Сводом каменным кажется небо,
Уязвленное желтым огнем,
И нужнее насущного хлеба
Мне единое слово о нем.

Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи,-
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.

- Анна, так ты всё знаешь?! – подумалось мне. Притянула к себе Чарли и крепко прижалась губами к его старческой щеке, колючей, небритой, седой! Не знаю, приду ли ещё сюда, Чарли! Он ответил на мои мысли:
- Ты придёшь. Буду читать тебе Ахматову! Много-много её стихов!
Верю тебе, добрый старик Чарли!
Октябрь-ноябрь 2013
[480x640]

[600x450]