[699x509]


Но недолго продолжался мир души моей: вновь заработала незримо вражья сила... Поступив в монастырь, я не мог оставить Оптинского старчества, видя в нем и вообще в старчестве единый путь, с помощью благодати Божией, к монашескому спасению, и потому каждый год два раза к седьмому декабря и к восьмому мая ездил на совет к старцу моему, великому иеросхимонаху Оптиной пустыни отцу Амвросию. Конечно, близкое моему духу старчество не было пощажено лукавым духом, воздвигавшим на него хулы и насмешки, больно отзывавшиеся в моем сердце.

- И что это такое за старчество? - говорил отец игумен, - и кому оно в наше время нужно? Еще в прежние времена - куда ни шло, а теперь на что оно, когда ныне всякий знает как жить? Ну и живи, как знаешь: на то и ум Бог дал каждому, чтобы им руководиться. Хорошо быть старчеству в древние времена в Палестине для простонародья, не знавшего грамоты: ему нужны были руководители. А нынче всякий ребенок не менее иного старца знает. Ходи в церковь да молись Богу - и все тут.

А наши ученые монахи, из "белых" богословов, прибавляли:

- Ныне свет учения всех озарил: держись учения Евангелия и заповедей - вот тебе и старчество. Все это вымыслы людей невежественных, прежних времен, а ныне я сам напишу поумнее многих старцев.

Тяжело и больно было мне слышать такие речи, а еще ужаснее было видеть и жить среди плодов таких самочинных суждений: много к нам приходило в обитель из мира юных сердец с горячим расположением и ревностью к подражанию житию святых отец и пламенной любовью к Богу, и - что же? В скором времени без духовного руководства, без старческого окормления их духовно неудовлетворенной, жаждущей души, они охладевали в своей ревности и не только делались неспособными к жизни иноческой, но становились не только в прямое отягощение миру, куда они устремлялись обратно из обители, но и самим себе. Да и те, которые удерживались в обители, мы уже видели, во что они обращались без старчества. И это была та самая соль земли, о которой говорил Спаситель, но соль, терявшая в своем самочинии силу и становившаяся годной только... на попрание миру...

Скорбно мне все это было, и я сражался, как мог и чем мог, с хулителями старчества, но в ответ сыпались насмешки, злоречие, оскорбления... Называли меня ханжой, святошей, лицемером, ненавидели меня, и ненависть ко мне переносили на тех из братии, кто был ко мне близок, и даже мстили им.

Но не были они виноваты, а виноват был в гонениях, на меня воздвигаемых, все тот же исконный человекоубийца, действовавший в них прикровенно так, что они, по привычке, уже и не замечали его козней. А старчество так нестерпимо и опасно лукавому духу, что, по авве Дорофею, он ненавидит Не только самое наставление старческое, но даже звук голоса, его произносящего, ибо знает, что "спасение есть во мнозе совете, а имже несть управления, падают аки листвие".

Что же за орудие такое для спасения души человеческой это старчество? - спросит меня, быть может, тот, кому достанется, если Богу угодно, разбирать мою рукопись. Но не моими малограмотными речами отвечать на возможные вопросы, отвечу я словами и писанием мужей ученых и богомудрых: отшельника скита Оптиной пустыни отца Климента Зедергольма, известного ревнителя Православия и писателя К. Н. Леонтьева, самых богомудрых старцев Оптинских и, наконец, светильника Русской Церкви епископа Феофана, затворника Вышенского.

Вот что пишут они о старчестве.*

______________________

* Далее цитируется книга, составленная отцом Климентом Зедергольмом: "Жизнеописание Оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва)", изд. Козельской Введенской пустыни. Одесса, 1890, сс. 19-22.

______________________

Переход отца Леонида в Оптину пустынь замечателен тем, что им введено и упрочено в этой обители так называемое старчество. Этот основанный на евангельском, апостольском и святоотеческом учении образ монашеского жития, в наше время пришел в такое забвение, что о нем не лишне сказать несколько слов.

Старчество состоит в искреннем духовном отношении духовных детей к своему духовному отцу, или старцу.

Преподобные Климент и Игнатий в Добротолюбии выставили пять признаков такого искреннего духовного отношения: 1) полная вера к своему наставнику и предстоятелю; 2) истинно - истинствовать перед ним в слове и деле; 3) не исполнять ни в чем своей воли, а стараться во всем отсекать оную, то есть ничего не делать по своему желанию и по своему разумению, а всегда обо всем вопрошать и делать по совету и воле наставника и предстоятеля; 4) отнюдь не прекословить и не спорить, так как прекословие и спбрливость бывают от рассуждения с неверием и высокомудрием; 5) совершенное и чистое исповедание грехов и тайн сердечных (Добротолюбие, т. 5. Наставление безмолствуюшим в сотне глав, гл. 15). "Прельстишася, - говорит святой Иоанн Лест-вичник, - возложивший упование на самих себе и возомнивший не обретати нужды в руководителе" (Лествица. Слово 1, глава 7). "Якоже корабль, имеющий искуснаго кормчаго, благополучно, Божиим содействием, входит в пристанище: тако и душа, имущая добраго пастыря, удобно на небо восходит, хотя бы прежде и много зла соделала. Как идущий по неизвестному пути без путеводителя удобно на оном заблуждает, хотя бы был и весьма разумен: тако и путь монашества самовластно проходящий удобно погибает, хотя бы и всего мира сего премудрость знал" (Лествица. Слово 26, главы 236 и 237).

"Кто идет (иноческим путем) самочинно, без евангельского разума и без всякого наставления, - говорит Марк подвижник, - тот много претыкается, впадает во многие ямы и сети лукавого, и во многие впадает беды, и не знает, какой конец получит... Ибо многие прошли путь свой подвижничеством и злостраданиями, и многие труды претерпели Бога ради; но самочиние, нерассуждение и то, что они не искали от ближнего наставлений, соделало таковые труды их тщетными" (Добротолюбие, т. I. Послание к Николаю иноку, гл. 10).

"Невозможно кому-либо самому научиться художеству добродетелей, хотя некоторые пользовались своим опытом, как учителем. Ибо самому по себе, а не по совету преуспевших действовать - самомнение порождает", - говорит святой Григорий Синаит: - "Если Сын ничего от Себя не творит, но как научил Его Отец, и Дух глаголати имать не от Себя, то кто помыслить может, что достиг такой высоты добродетели, на коей не имеет нужды в чьем-либо тайноводстве? Безумие паче нежели добродетель имеющим окажется таковый в самопрельщении" (Добролюбие, т. 5, О безмолвии и молитве, гл. 15).

"Впрочем не всех вопрошать надо, но одного того, кому и других управление вверено, кто жизнию блистает и кто, будучи беден, многих богатит, по Писанию (2 Кор. 6, 10). Многие неопытные повредили многим неразумным, за коих суд приимут по смерти. Ибо не всем надлежит руководить и других, но тем, коим дано Божественное рассуждение, по Апостолу, рассуждение духов (1 Кор. 12,10), отсекающее лучшее от худшего мечом слова. Каждый имеет свой разум и свое рассуждение естественное, деятельное или научное, но не все имеют рассуждение духовное. Почему премудрый Сирах и говорит: "Живущих с тобою в мире да будет много, а советником твоим - один из тысячи" (Сир. 6, 6). "Не мал же труд найти руководителя незаблудного ни в делах, ни в словах, ни в разумениях. Незаблуден ли кто, узревается из того, если он имеет свидетельство от Писания и на деяние, и на разумение, смиренномудрствуя в том, о чем можно мудрствовать. Ибо немалый труд постигнуть истину явно и чисту быти от того, что противно благодати, потому что диавол обычай имеет, особенно для новоначальных, представлять под видом истины прелесть свою, преображая лукавое свое в духовное" (Добротолюбие т. 5. Святой Григорий Синаит. Наставление безмолвствующим, гл. 7. О прелести).

Духовное отношение требует от руководимых, кроме обычной исповеди перед причащением Святых Тайн, и частого по потребности исповедания старцу не только дел и поступков, но и всех страстных помышлений, движений, и тайн сердечных, как о сем говорят (Добротолюбие т. 5. Деятельные и богословские главы, гл. 15-17) святые отцы*

______________________

* Желающие иметь более подробное понятие о пути старчества, да прочтут: Василия Великого слова о подвижничестве и правила пространно и кратко изложенные, части 5, 6; св. Иоанна Лествнчника слово 4 и слово к пастырю; преп. Аввы Дорофея слово 5 : преп. Феодора Студита огласительные слова, в особенности: 2, 4. 8. 9, 10. 12, 17. 26, 29, 46, 47 и 95: Симеона Нового Богослова главы 15-19, 38-44 (Добротолюбие т. 5); Каллиста и Игнатия главы 14 и 15 (Добротолюбие т. 5): преп. Касснана Римлянина о рассуждении с советом опытнейших (Добротолюбие т. 2); св. Феодора Едесского, главы 40-46 (Добротолюбие т. 3): а также сборник писем иеросхимонаха Макария, особенно части 4, к монахиням.

______________________

"Заповеди Христовы, - говорит авва Дорофей, объясняя значение монашества, - даны всем христианам, и всякий христианин обязан исполнять их: они, так сказать, должная дань царю. И кто отрекающийся давать дани царю избег бы наказания? Но есть в мире великие и знатные люди, которые не только дают дани царю, но приносят ему и дары; таковые сподобляются великой чести, великих наград и достоинств. Так и отцы: они не только сохранили заповеди, но и принесли Богу дары. Дары же сии суть: девство и нестяжание. Это не заповеди, но дары; ибо нигде не сказано в писании: не бери жены, не имей детей. Так же и Христос, говоря: "продай имение твое" (Мф. 19, 21) не дал этим заповеди; но, когда приступил к нему законник и сказал: "Учителю благий, что сотворю, да живот вечный наследую", - Христос отвечал: "Ты знаешь заповеди: не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй на ближнего своего" и проч. Когда же тот сказал: "Сия вся сохранил от юности моея". Господь присовокупил: "Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим" и проч. (Мф. 19, 21). Он не сказал: продай имение твое, как бы повелевая, но советуя, ибо слова: "аще хошеши" не суть слова повелевающего, но советующего" (Поучение первое аввы Дорофея об отвержении от мира).

Христианство далеко от нынешнего учения земных удобств и земного благоденствия. В основании своем оно есть безустанное понуждение о Христе; и все наши добрые качества, облегчающие нам от времени до времени эту борьбу плоти и духа, суть ничто иное, как дары Божий. Заслуги только в вере, в покаянии и смирении; все невольно хорошее в нас, все естественно доброе, есть дар благодати для облегчения борьбы. Когда, вопреки сухости сердца и равнодушию ума, идет христианин в церковь, или дома становится на принудительную молитву, это выше, с точки зрения личной заслуги, чем молитва легкая, радостная, умиленная, горячая... Такая приятная молитва есть дар, награда, милость. Это не наше, это Божие. Наши только вера и смирение, то есть презрение к себе и благодарение Богу за все, даже и за нестерпимые муки в здешней жизни.

Один добрый принудительный поступок человека жестокого или холодного (по данной ему. без вины его, натуре) ценнее в глазах Церкви, чем многие милости и многие щедроты по природе добродушного и щедрого человека. Симпатичнее нам, людям, будет, конечно, этот последний; мы можем только признать, что ему отпущен такой высокий дар благодати; но один хлеб, брошенный нищему скупцом Петром-мытарем ценится, по учению Церкви, более, чем самая привлекательная (в житейском смысле) щедрость расточительного по нраву человека. Возьмем другой пример. Мария Египетская была страстная по природе женщина; она не искала даже мзды за те грешные удовольствия, которые доставляла людям ее красота. Она не по природному темпераменту стала чиста и строга, а по страху Божию. Если бы она была женщина с природной благодатью чистоты или некоторой холодности, то ей бы не нужно было скрываться в пустыне. Тогда ей нужна была бы борьба не против чувственности, а против чего-нибудь другого, например: против внутренней гордости, жестокости, лжесмирения, лукавства, как бывает часто с людьми хладнокровными или более чистыми и по природе строгими в нравах.

"Только нудящие себя восхищают Царство Небесное"...

Вот почему монашество стало развиваться и распространяться на Востоке и Западе именно с тех пор, как прекратилось внешнее гонение. Мученичество, внешние гонения - были сначала средством получить "небесные венцы". Только после мирского торжества христианства явилась потребность иного мученичества - добровольного, свободного отречения от соблазнов, от роскоши, даже от самых невинных, допущенных законом, радостей семейной жизни. Если кто думает, что это легко, пусть попробует. Он увидит, что и в наше время быть добросовестным монахом есть великой труд (я говорю - добросовестным); и если есть у этих добровольных мучеников утешения и отрады, то они или детски просты (например: отдохнуть лишний час, съесть что-нибудь получше), или самого высокого, самого идеального, мистически сердечного, так сказать, характера.

Хорошее монашество есть высокий цвет христианства; те, кто думают, что Церковь может жить без монашества (хотя бы и весьма несовершенного и слабого) ошибаются. Указывать на то, что первые века Церковь жила без монахов, значить впадать в заблуждение людей, не знающих дела. В первые века Церковь жила и без правильной церковной службы, без определенной Литургии, без окончательно утвержденного учения о таинствах, без ясно разработанного догмата. Если так, если все дело и весь пример в первых двух-трех веках, то отчего бы не оставить и ясный догматизм, и Литургию, и все церковные обряды, предоставить каждому выводить, что ему угодно из Евангелия и апостольских посланий? Однако многие из нерадящих о монашестве и презирающих его испугались бы подобной дерзости.

Монашество, сказал я, есть цвет христианства; слишком молодое деревце еще не цветет и плодов не приносит; и слишком старое, близкое к гибели дерево, также перестает цвести. Монашество было не нужно в первые века гонений, простоты и сравнительной малочисленности христиан; оно стало потом естественным результатом развития, и гибель монашества была бы верным предвестником гибели самого православного церковного учения в том народе, который оставил бы иночество.

В Оптиной пустыни с двадцатых-тридцатых годов прошлого столетия начало процветать старчество.

Что такое "старчество", люди, не посещающие монастырей и незнакомые ни с историей Церкви, ни с духом истинного Православия, вовсе не знают.

Рискуя привести в ужас некоторых из моих просвещенных читателей, я прямо скажу, что старец у нас есть именно то, что у католиков называется: "directeur de conscience". He понравиться подобное приравнение может с двух совершенно противоположных точек зрения. Слышать, что православный старец есть то же самое, что "directeur de conscience", может быть неприятно и очень православному человеку и человеку равнодушному в делах веры; первому потому, что он смотрит на папство, как на заблуждение, а второму потому, что "иезуиты, де, очень лукавы и слишком много стараются приобретать влияния". И, наконец, разве у всякого нет свидетельства своей собственной совести?

Но этого рода рассуждения происходят лишь от того, повторяю, что у нас слишком мало знакомы с историей христианства, с его основами, оттого, что настоящий его смысл "не от мира сего" забыт, и образованный человек считает себя в праве брать из христианства то, что ему вздумается, и отвергать то, что ему кажется отсталым и бесполезным.

По мнению некоторых, главное содержание идеи христианства на католический лад заключено в презрении к плоти, в преувеличенном спиритуализме, в признании за зло всей природы, всех естественных влечений и радостей, в аскетическом отречении от мира.

Но не аскетическим взглядом на жизнь, на страх Божий, на смирение, на глубокую прирожденную греховность нашей природы, не отрицанием всемогущества человеческого, не отрицанием возможности какого бы то ни было счастья на этой земле, не советами безусловно, по мере сил, покоряться учению Церкви и советам ее представителей в нашей личной жизни - отличается католичество от восточного Православия. Напротив, это все именно то, что у него есть общего с православным учением. Отличается же оно позднейшим исключением тех основных догматов, которые были признаны первоначальною Церковью и введением новых, подобно догмату единоличной непогрешимости папы (вместо непогрешимости вселенских соборов), о незапятнанном первородным Адамовым грехом зачатии Божией Матери или об исхождении Святого Духа и от Сына, и другими. Вообще надо заметить, что папство мало существенного убавило и отвергло из учения единой и всеобщей первоначальной Церкви, но, напротив того, прибавило много лишнего. Поэтому в нем и не могло не остаться многого из первоначального апостольского и святоотеческого учения. Отец Климент Зедергольм говорил мне: "В католичестве истина до того глубоко спутана с самыми опасными для души заблуждениями, что надо обращаться с ними очень осторожно: и хвалить трудно западную церковь, и опрометчиво, невпопад, порицать ее опасно перед публикой. Воображая, по неведению, что порицаешь только одно папство, можно очень легко и некоторым сторонам наших верований повредить!"

Сверх этого, надо заметить еще вот что: хотя вся историческая судьба России тесным образом связана с Православием, однако, надо, в некоторых случаях, как можно внимательнее отличать наши национальные свойства от свойств, принадлежащих самой Православной Церкви. Учение Церкви одно, но приложение этого учения к жизни, история практических отношений Церкви к народу, может быть разная в разные времена и у различных наций, исповедающих ту же веру. Различать это чрезвычайно важно уже для того, чтобы национальные недостатки или исторические несчастья наши не переносить ошибочно на характер самой Церкви. Хомяков в своих письмах к Пальмеру говорит: "Сомневаться в истине Православия нельзя только потому, что проповедь его идет не так успешно, как проповедь католицизма. Это может зависеть от национальных недостатков тех народов, которые в настоящее время служат главными представителями восточного Православия. Русские и греки виноваты в том, а не учение Церкви". Хомяков говорит это относительно внешней проповеди; то же самое можно сказать и относительно внутреннего руководства совестей. Не учение Церкви противно духу старчества (то есть духовному руководству совести), а наши исторические условия, наши национальные недостатки тому виною, что старчество (несомненно сильно развитое у нас в удельный и московский периоды) заглохло в последние века не только по отношению к верующим мирянам, но и в стенах монастырей. Подчиняясь в общих чертах уставам Церкви, высшее и более образованное сословие наше уже давно привыкло полагаться только на собственный ум и собственную совесть даже и в важных вопросах, и к духовнику обращалось лишь как к совершителю треб, который нравственных наставлений преподать не мог. И к несчастью, в большинстве случаев, наше образованное сословие было право. В монастыри не всякий имел время, средства и охоту ездить; а белое наше, и сельское, и городское духовенство было издавна, за немногими исключениями, поставлено в такое жалкое положение, что кроме боязни, простительной корысти и человекоугодия, оно не могло ничего обнаруживать перед людьми образованных классов. Какое же тут могло быть старчество?

Определяя точнее смысл старчества, надо сказать так: разум наш недостаточен; есть минуты в жизни, когда он нам неотступно твердит: "Я знаю только то, что ничего не знаю!" Нужна положительная вера; у меня эта вера есть. Я знаю, положим, в общих чертах учение Церкви. Читал жития. Там я беспрестанно вижу примеры, как цари, полководцы, ученые и вообще миряне прибегали за советами к людям высокой духовной жизни, к людям, освободившимся по возможности, по мере сил человеческих, от страстей и пристрастий. Отпущения грехов на исповеди мне недостаточно: меня это не успокаивает - я не доверяю вполне и постоянно, по долгу христианского смирения, свидетельству одной моей совести, ибо это свидетельство прежде всего основано на гордости личного разума. Поэтому в трудных случаях моей жизни, где я беспрестанно поставлен между грехом и скорбью, я хочу обращаться с верой к человеку беспристрастному и по возможности удаленному от наших мирских волнений, хотя и понимающему их прекрасно. Я верю не в то, чтобы духовник или старец этот был безгрешен (безгрешен только Бог; и святые падали), ни даже - что он умом своим непогрешим (это тоже невозможно). Нет! Я с теплой верой в Бога и в Церковь, и, конечно, с личным доверием к этому человеку за его хорошую жизнь, прихожу к нему, и что бы он мне ни ответил на откровение моих тайн, даже помыслов, я приму покорно и постараюсь исполнить. А при этом я, верующий мирянин, могу быть лично и очень умен, и чрезвычайно развит, и в житейских делах гораздо даже опытнее старца. Но стоит только мне вспомнить историю человечества, или взглянуть беспристрастно на окружающую жизнь, чтобы понять, до чего даже гений бывает иногда неразумен и до чего самый хороший человек иногда срывается и в отдельных случаях поступает хуже худого. И Священное Писание, и история Церкви совпадают вполне в этом отношении с практическою жизнью. Иуда был апостол, а разбойник* разбойничал. И так различно они кончили свою жизнь! Арий был человек лично прекрасной жизни, но он сделал Церкви и человечеству более вреда своею умственною гордостью, чем многие убийцы и развратные люди.

______________________

* Покаявшийся на кресте.

______________________

Вот смысл отношений ученика и духовного сына к старцу. Думать, что подобное отношение к духовнику есть исключительно католическая черта и Православию совершенно чуждая, значило бы то же, что считать, например, что плохая обработка русских полей есть отличительная черта славянских воззрений на агрономию, а не случайный и временный результат исторических и географических условий нашей национальной жизни.

Как же может учение Православной Церкви не требовать, чтобы духовенство как можно более влияло на нашу личную жизнь, когда оно так высока ставит и сан священства и монашеский образ?

Наша распущенность, общая и мирянам и духовенству, наше равнодушие, наш "поздний ум, богатый с колыбели ошибками отцов", - вот в чем причина сравнительной слабости у нас духовного руководства, а не в какой-либо существенной черте церковного учения.

Монах, в сущности, все тот же православный христианин, как и не монах, только поставленный в особые благоприятные для строгой жизни условия; и мирянин верующий, в сущности, все тот же аскет, только с большей свободой. Если взять и в наше время целый ряд убежденных христиан, начиная от строжайшего афонского пустынножителя до какого-либо человека богатого или высокопоставленного в обществе, то как бы ни велика была разница во внешнем образе жизни всех этих людей, поставленных между двумя крайностями - между сырой пещерой афонского схимника и барскими палатами русского государственного деятеля, все же идеал сердечный у них один, философия жизни одна, нравственный критерий один, догматы одни, усилия направлены к одной и той же цели к поддержанию в себе во время земной жизни близости ко Христу и к Его учению. Быть может, иногда мирянину, занятому гражданскими и другими личными обязанностями, окруженному соблазнами роскоши и живущему во многолюдном городе, труднее принудить себя каждый день заходить только поутру в часовню, чем монаху выстоять большую службу; уже по тому труднее, что мирянина ничто к тому не понуждает, кроме собственной веры: а монаха, живущего в общине, понуждает быть в церкви, так называемая "среда", тогда как его одолевают лень и рассеянность. Не для Бога, так для братии он пойдет в церковь.

Итак, говорю я, разница между самоограничивающимся и понуждающим себя о Христе мирянином и монахом только количественная, а не качественная, не существенная. У хорошего монаха те же краски гуще, черты выразительнее, та же сущность, но более освобожденная от всех мирских украшений и тягостей. Иначе, какое же бы могло иметь значение монашество, если бы оно не исходило, как высший плод, из того же христианского общества и если бы, с другой стороны, посредством своих молитв, своего примера и своего руководящего влияния, оно на этот внешний христианский мир не влияло?

В этом смысле, говоря о пользе и даже необходимости старчества для монахов, надо подразумевать и то, что оно и для мирян может быть чрезвычайно полезно.

Я даже спрашиваю себя, не полезнее ли оно иногда для мирян, чем для самих монахов? Монах, если он мало-мальски добросовестен, сдерживается начальством, общиной; он беспрестанно в церкви слышит поучения, имеет всю возможность читать часто Святое Писание и святых отцов, а мирянину нашего времени некогда самому внимательно подумать о Боге и своей душе?*

______________________

* Здесь кончается часть главы о старчестве, составленная по книге К. Леонтьева - "Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни." изд. 2, М., 1882. сс. 30-42.

______________________

Так пишет о старчестве известный всему русскому литературно-образованному миру бывший русский консул в Салониках и писатель-публицист Константин Николаевич Леонтьев, на личном опыте изведавший всю силу и значение старчества в лице старца Амвросия Оптинского*.

______________________

* К.Н. Леонтьев умер месяц спустя по кончине отца Амвросия, постриженный в мантию с именем Климента.

______________________

Великая важность и великое значение духовного отношения к старцам доказывается особенно двумя следующими примерами.

Преподобный Феодор Студит пишет: один старец не раз приказывал ученику своему исполнить некоторое дело, но тот все отлагал. Недовольный сим старец в негодовании наложил на ученика запрещение - не вкушать хлеба, пока не исполнит порученного дела. Когда ученик пошел, чтобы исполнить поведенное, старец умер. После его смерти ученик желал получить разрешение от наложенного на него запрещения. Но не нашлось никого в пустынной местности, кто бы разрешил это недоумение. Наконец ученик обратился с своей просьбой к Константинопольскому патриарху Герману, который для рассмотрения этого дела собрал других архиереев. Но ни патриарх, ни собравшийся собор не нашли возможным разрешить епитимию старца, о котором даже неизвестно, имел ли он степень священства. Посему ученик до смерти принужден был питаться пищею из одних овощей.*

______________________

* Пр. Феодора Студийского огласительные поучения в русском переводе. М., 1872. с. 133.

______________________

В Прологе на пятнадцатое октября повествуется: в ските жил монах, который в продолжении многих лет был послушлив своему отцу; наконец по зависти бесовской отпал от послушания, и без всякой благословной причины ушел от старца, презрев и запрещение (ибо он имел от старца запрещение за непослушание). Пришедши в Александрию, он был схвачен и принуждаем тамошним князем отречься от Христа, но остался непоколебим в твердом исповедании веры и за это был мучим и предан смерти. Христиане того града взяли тело нового мученика, положили в раку и поставили оную во святом храме. Но в каждую Литургию, когда диакон возглашал "елицы оглашении изыдите", рака с телом мученика, к удивлению всех, невидимою силою выносилась на паперть, а, по окончании Литургии, сама собою поставлялась опять в храм. Один александрийский вельможа молился о разрешении этого недоумения; и ему было открыто в видении, что замученный монах был ученик такого-то старца, и за непослушание был связан от него. Как мученик, он получил венец мученический, а, как связанный запрещением старца, не может оставаться при совершении Божественной службы, пока связавший не разрешит его. Тогда же отыскан был старец, который пришел в Александрию и разрешил связанного от запрещения. С того времени рака уже никогда не трогалась со своего места.

"Многие в настоящее время, особенно из отвергающих путь духовного отношения, в оправдание свое ссылаются на недостаток и оскудение духовных наставников. Но святой Василий Великий говорит, что, если кто усердно поищет доброго учителя, то и непременно найдет. И святой Симеон Новый Богослов учит: "Молитвами и слезами умоли Бога показать тебе человека, который бы мог хорошо упасти тебя". И далее говорит: "Лучше называться учеником ученика, а не жить самочинно, и обирать бесполезные плоды своей воли". (Добротолюбие, т. 5. Деятельные и богословские главы, гл. 33).

Впрочем, если бы кто и по тщательном и усердном искании не мог обрести духовного наставника и руководителя, в таковой нужде старец Паисий Величковский в письме к иерею Димитрию предлагает следующий совет:

"В нынешние лютые времена, еже многому плачу и рыданию достойно, до зела таковым наставником оскудевшим, аще кии ревнителие от инок восхотели бы таковым житием общежительным Богу угождати. Сам Бог и божественное чтение преподобных отец онех, общежительных наставников, Божиим промыслом даже и доселе соблюденное, есть учитель и наставник: на неже, аки на онех самех, взирающе внимательне, со страхом Божиим и разумом чтущий могут отчасти, Божиим поспешеством, и житию их богоугодному подражатели быта, окормляеми и вразумляеми суще отцом своим, о имени Христовом их собравшим, или от них единомысленне избранным, иже не от себе, но от писания святого и от тогожде святых отец учения чад своих духовных научающем" (Житие и писания Паисия Величковского. М., 1847 г., с. 248).

"Путь старческого окормления во все века христианства признан всеми великими пустынножителями, отцами и учителями Церкви самым надежным и удобнейшим из всех, какие были известны в Христовой Церкви. Старчество процветаю в древних Египетских и Палестинских киновиях, впоследствии насаждено на Афоне, а с Востока перенесено в Россию. Но в последние века, при всеобщем упадке веры и подвижничества, оно понемногу стало приходить в забвение, так что многие даже начали отвергать его. Уже во времена Нила Сорского старческий путь многим был ненавистен, а в конце восемнадцатого столетия и почти совсем стал неизвестен. К восстановлению в России этого, основанного на учении святых отцов, образа монашеского жития много содействовал знаменитый и великий старец, архимандрит молдавских монастырей, Паисий Величковский. Он с великим трудом собрал на Афоне и перевел с греческого языка на славянский творения аскетических писателей, в которых содержится учение о монашеском житии вообще и, в особенности, о духовном отношении к старцам. Вместе с тем в Нямецком и других подчиненных ему молдавских монастырях он показал и применение этого учения к делу. Одним из учеников архимандрита Паисия, схимонахом Феодором, жившим в Молдавии около двадцати лет, этот порядок иноческой жизни передан иеросхимонаху отцу Леониду, а им и учеником его, старцем иеросхимонахом Макарием, насажден в Оптиной пустыни.

Тогдашний Оптинский настоятель отец Моисей и брат его, скитоначальник отец Антоний, положившие основание своего иночества в Брянских лесах, в духе древних пустынножителей, давно желали ввести старчество в Оптиной пустыни, но сами не могли выполнить этого дела, потому что были озабочены многотрудными и многосложными занятиями по устройству и управлению обители, и потому что вообще соединение в одном лице двух этих обязанностей, настоятельства и старчества, как мы уже упоминали, хотя в прежние времена при простоте нравов и бывало, но в наше время весьма неудобно и даже невозможно. Когда же в Оптиной пустыни поселился отец Леонид, тогда отец Моисей воспользовался этим, и. зная его опытность в духовной жизни, поручил его руководству всех братии, жительствовавших в Оптиной пустыни, и всех приходивших на жительство в монастырь.

С того времени весь внутренний строй монастырской жизни изменился в Оптиной пустыни. Без совета и благословения старца ничего важного не делалось в обители. К его келье ежедневно, особенно в вечерние часы, стекалась братия с душевными своими потребностями: каждый спешил покаяться перед старцем, в чем согрешил в продолжении дня делом, словом, помышлением, просить его совета и разрешения во встреченных недоумениях, утешения в постигшей скорби, помощи и подкрепления во внутренней борьбе со страстями и с невидимыми врагами нашего спасения. Старец всех принимал с отеческою любовью и всем преподавал слово опытного назидания и утешения.

Благодетельно стали отражаться богомудрые наставления старца на оптинском братстве, которое понемногу начало совершенствоваться в нравственном отношении.

Искусное врачевание немощствуюших душ, мудрость старца, свидетельствуемая любовью и почтением к нему настоятеля и братии, скоро сделали отца Леонида известным и вне обители. С каждым годом стечение народа в Оптиной пустыни умножалось, через что она видимо процветала. Понимавшие хорошо духовную жизнь мужи, но подвизавшиеся в затворе или безмолвии - Георгий затворник Задонский, Илларион Троекуровский и др. - со всех сторон России стали присылать под руководство отца Леонида в Оптину пустынь для обучения в монашеской жизни людей всякого сословия, искавших для себя более надежного пристанища. Отовсюду начали стекаться братия, как пчелы в улей, дабы напоевать сердца свои потоками сладости Божественной, истекавшей из медоточных уст старца*".

______________________

* "Жизнеописание Оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва)", изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни. Одесса, 1890, сс. 22-30 (составил отец Климент Зедергольм).

______________________

Это толкование старчества принадлежит перу отца Климента Зедергольма.

В 1834 году перешел из Плошанской в Оптину пустынь иеромонах отец Макарий Иванов, с самого поступления в эту обитель начавший помогать старцу в обширной его переписке с лицами, просившими у него духовных советов и назидания. В то же время отец Макарий стал и помощником старца в духовном окормлении братии и посетителей, особенно же с 1836 года, когда был определен духовником обители*.

______________________

* Там же, стр. 181.

______________________

Восьмого октября 1839 года в Оптину пустынь прибыл учитель Липецкого Духовного училища, Александр Михайлович Гренков, которому Промысл Божий судил стать прямым преемником по старчеству Леонида и Макария и великим светильником Православия, на многие годы озарившим светом своего кроткого и немерцающего сияния всю верующую, еще не отпавшую от веры отцов, Русь Православную.

Таково старчество, по свидетельству людей, проникшихся его духом и свое проникновение им запечатлевших принятием на себя монашества.

Один из них (отец Климент Зедергольм) был сыном реформатского суперинтенданта* в Москве и одним из лучших студентов историко-филологического факультета Московского университета. Другой (К.Н. Леонтьев) - известнейший публицист, один из ярких представителей русской образованности шестидесятых годов и всей так называемой "великой эпохи великих реформ", бывший российский консул при Турецком правительстве. Оба - духовные дети старца Амвросия.

______________________

* Суперинтендант - духовное лицо в протестанстве, стоящее во главе церковного округа.

______________________

А вот что писал великий затворник Вышенский, епископ Феофан об основном различии между откровением помыслов старцу и исповеданием перед духовником*.

______________________

* "Письма еп. Феофана" - Душеп. Чтение 1896 года, сс. 224-226.

______________________

"Милость Божия буди с вами!

Ваше смущение и беспокойство относительно исполнения возложенного на вас послушания совершенно законно, потому что и доброе дело можно делать не добре и тем губить и плод его. Успокоить вас может только точное определение, что подлежит вашему ведению, особенно же, что окончательно вами решаться должно и что от вас должно переходить к духовнику для исповеди и таинственного разрешения. Кто должен это определить? - Ваш настоятель. Вам, старцам, надо сойтись вместе, разъяснить затруднения, встречаемые вами в своей практике, придумать меры к устранению их и затем придти к настоятелю доложить ему о всем и просить сделать властные распоряжения относительно всего, или по вашему мнению, или по его собственному. После всего, вам останется только разумно исполнять постановленное и быть покойну.

Мне же решать что-либо по сему делу совсем не приходится. Ибо очень возможно, что я решу так, - старцы этак, - а настоятель еще иначе. И выйдет пересыпание из пустого в порожнее. А ведь у нас с вами есть на руках дела не пустые и не порожние.

Да как же это у вас уместны недоумения?! У вас ведь это святое душеспасительное дело исстари ведется - разумею старчество и откровение. Думаю уже на деле не раз разрешались всевозможные случаи. Собрать бы эти решения, и вышел бы кодекс старческих решений.

Как это не сделано, то вам, кроме настоятельского определения круга вашего действования, остается только - обратиться к старцам же, в деле состоящим, а не к кому-либо другому, незнакомому с этим делом. Я совсем не знаком с этим делом. Общее рассуждение о сем деле у меня есть. Достаньте изданную Афонцами маленькую книжку: "Что потребно покаявшемуся и вступившему на путь спасения". Там достаточно определено дело старчества, но только в общих положениях, или в теории... Что же до практики касается, то об этом и слова нет. Потому-то, не имевши практики, не следует и браться за изображение дел сей практики. Об обязанностях старчества я всегда той был мысли, что сюда относится только откровение помыслов и смущения и разрешение их, или, лучше, - разъяснение как быть. Коль же скоро из того, что открывает брат старцу, нечто встретится такое, что требует исповеди и таинственного разрешения, то в этом надо отсылать к духовнику. Что именно под таковым признавать должно, это решите сами между собою, - разумею старцев, - и утверждения настоятельского испросите. Что вы не смели отказаться от старчества, это в порядке. Но когда настоятель заметит, что вы негожи, и отставит, то поклонитесь и отблагодарите.

Говорите: "Старцу приходится разрешать, наказывать". Мне думается, что старцу не следует ни разрешать, ни наказывать. Его дело рассудить и определить состояние ученика, разъяснить ему, как дошел до худа, и указать способ, как на будущее время избегать этого, и как погасить страсть, от которой произошло дело, и - помолиться. Старец - советник, а не судья и не каратель. Его дело - пожалеть и воодушевить, предав брата благодати Божией.

"Приходит ученик, - кается в нарушении заповеди. Старец наказывает поклонами и прощает". Сознательное нарушение явной заповеди требует исповеди перед духовником и таинственного разрешения. Старец, выслушав ученика, дает ему разъяснение относительно падения и указывает способы, как избегать таких падений... и потом отсылает к духовнику. Тот разрешает и налагает епитимью. Старец дает только советы: ты бы поусердней помолился, не дал бы себе поесть, как обычно... и от сна взял бы часть некую, и подобное. Слова: "Благодатию Своею Бог простит" имеют смысл благожелательный. Бог да простит тебе, брате, или - Бог простит, брате! Не унывай, - крепись и борись, разрешение же в силе - "елика разрешите" - ему не принадлежит. Разрешение старцево не имеет разрешительной силы, свойственной таинственному разрешению. Это принадлежит духовнику.

Старцу принадлежит разрешение грехов простительных, и разрешаются они самим откровением. Как открыт такой грех, - так и прошен. У святого Димитрия Ростовского исчислены такие грехи в повседневной исповеди и в молитве на сон грядущим есть немного указаний.

Какую имеет силу старчество?.. Великую и превеликую, только вся она не юридического свойства, а нравственного - советы, разъяснения, воодушевления, молитвы. Долг старца, чтобы всякий ученик отходил от него как обмытый, как бы искупавшись.

В случае перемены старца, все, от прежнего старца советованное, должно быть оставлено. Ученичество снова начинается для ученика. Больше сего не имею что сказать.

Главное соберитесь и все определите и бойтесь зайти в область духовничества".

Как смотрели на старчество сами подвигоположники старчества в Оптиной, старцы: Лев, Макарий и сам отец Амвросий, видно из вышеприведенного рассуждения о старчестве, взятого мною из жизнеописания оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва), составленного по благословению отца Амвросия и с его одобрения отцом Климентом Зедергольмом. Но непосредственно и сами благодатные старцы высказывались письменно по этому вопросу, особенно, когда началось гонение на старчество во времена отца Леонида в Оптиной, когда некоторые даже и духовные лица, отчасти по недоразумению, а, главным образом, по наущению от врага - диавола, не терпящего ничего доброго и истинного, восстали против старчества как бы против "нового учения", и притом едва ли, по этому враждебному мнению, не еретического.

"В числе приходивших к отцу Леониду для духовных советов, были и девицы разных сословий, которые, не имея склонности к брачной жизни, но желая с молодых лет уневестить себя Единому Небесному Жениху и Невестокрасителю чистых душ, Царю Христу, просили о сем совета у опытного старца.

Он принимал и их с отеческою любовью и, раскрывая им правильный взгляд на иноческую жизнь, научал идти узким путем отсечения своей воли и разума, и не только удаляться от страстей, но исторгать и самые корни их, очишая сердце от страстных помыслов и мысленных приражений, через частое откровение и исповедание оных опытным и искусным в духовном делании. Некоторым из них, изъявлявшим искреннюю готовность идти сим путем, советовал вступить в Белевскую обитель и вручить себя руководству одной тамошней старицы матери Анфии, которая возросла и преуспела в деятельной духовной жизни под опытным руководством самого отца Леонида, и относилась к нему за духовными советами и наставлениями еще до водворения старца в Оптиной пустыни*".

______________________

* Жизнеописание отца Леонида, сс. 114-115.

______________________

Против этого-то руководства восстал священник Белевской обители отец Г., не усумнившийся обозвать малоизвестные отношения этого рода именем ереси. По его наветам и доносу возникло целое дело, причинившее немало скорбей матери Анфии и ее духовным дочерям. Из писем старцев, писанных ими к матери Анфии и единомысленным с нею сестрам, приведем здесь одно, выясняющее взгляд самих Боговдохновенных старцев на суть дела и на их духовное окормление своих духовных детей:

"Достопочтеннейшия о Господе мать Анфия и мать Н.!

Мы прочли ваше письмо с немалым удивлением. "Маловерный! Зачем ты усомнился?" (Мф. 14, 31). Так говорил Божественный наш Спаситель возлюбленному ученику Своему Петру в то время, когда он утопал. Теперь то же потопление случилось с вами, а мы тем же гласом Спасителя взываем к вам: "Маловере!" Неужели многократные опыты наших наставлений от Божественных писаний и святых богоносных отец не могли удостоверить вас в истине спасительного пути, коим шествовати преподобные отцы, которым мы тщимся подражать по мере сил наших? Хотя недостойны и скудны в добродетелях, но желаем вам, хотящим спастись, шествовать путем, указанным нам ими; а потому немало огорчает нас ваше малодушие. Если вам угодно слушать нас, то "для чего вы мыслите худое в сердцах ваших?" (Мф. 9, 4). Рассматривая едва не потонку* действие врага рода человеческого, видим, как он тщится, под предлогом истины, совратить вас с пути избранного, с пути добродетели. Спрашиваем вас: может ли учить иностранному языку тот, кто оного не знает? Великое различие между людьми, дознавшими по опыту и знающими по одному слуху. Кто в какой чин призван, тот в нем да пребывает. Опыт - лучший учитель. Писано есть: "Живущих с тобою в мире да будет много, а советником твоим - один из тысячи" (Сир. 6, 6). А когда усумневаетесь в советах и наставлениях наших, почто прибегаете к нам? Мы никого к себе не привлекаем: вы это знаете.

______________________

* По-тонку: подробно, в деталях.

______________________

По уставам иноческого предания, при пострижении, от Евангелия предают старицам, а не духовным отцам, которым (то есть старицам) и должны новоначальные открывать свою совесть, для получения советов и наставлений, как противостоять искушениям вражьим; но это не есть исповедь, а откровение; и в сем случае исполняется апостольское предание: "Признавайтесь друг пред другом в проступках" (Иак. 5, 16). Таинство же исповеди совершенно другое, и не имеет к откровению никакого отношения; обязанности духовника совершенно другие, нежели отношения к старицам. Припоминаем об одной синклитике, которую архиерей передал одной старице и вопросил ее, в каком находится исправлении? Получил в ответ, что слишком добра к ней; тогда он предал ее другой старице, строжайшей, и, по прошествии некоторого времени, узнал от нее, что сия смягчила ее нравы: не есть ли оное образ и нынешнего предания? Мать игуменья ваша поступает благоразумно и сообразно уставам иноческого предания, желая сестер заблаговременно приучить к очищению своей совести, до пострижения в монашество; а тем самым делает настоящий искус, по преданию святых отец, в иночестве просиявших.

Что же касается до того, что будто в келье без священника нельзя молиться, то это более удивления достойно, нежели вероятия. Сколько видим святых жен, в пустыне жительствовавших, в посте просиявших; чем занимались они, как не молитвою в уединении? Святая Мария Египетская в пустыне без пресвитера приносила свои молитвы и токмо в последний год жизни удостоилась узреть святого Зосиму и принять от него Святые Христовы Тайны. На счет же того, что без благословения старицы ничего не делать, это не только полезно, но и спасительно. Из множества примеров, имеющихся в Патерике и писаниях святых отец, напоминаем о том ученике, который, будучи послан на послушание от старца в город, едва не впал в любодеяние, но, воспомянув старца, невидимою силою был восхищен и очутился в келье своей. Что относится до старцев, то в девичьих монастырях подразумевать должно о старицах. Не все старцы были священники, сие ясно видеть можно из жития преподобного Пафнутия Боровского чудотворца (память первого мая), ибо у него в монастыре из семиста братии не было ни одного священника, но все были под руководством старцев. Итак, лучше сообразоваться с уставами иноческого жития и быть спокойными.

В Добротолюбии, в послании святого Кассиана к Леонтину игумену (IV части лист 157 на обороте) напечатано: "Авва Моисей рече: да не точию, яже творим, но и яже помышляем, открываем отцем; и да ни в чем же своему помыслу веруем, но и во всем словесем старец да последуем; и оно быти добро веруем, еже аще они искусят. Сие же делание не точию истинным рассуждением и правым путем инока невредима пребывати устрояет, но и ото всех сетей диавольских без вреда того сохраняет". Сия помянув вашей любви от многого малое, и поручая вас покрову Божию и слову благодати Его, остаемся ваши недостойные богомольцы, многогрешные иеросхимонах Леонид и многогрешный иеромонах Макарий. Девятнадцатого сентября 1840 года"*.

______________________

* Жизнеописание о. Леонида, сс-124-126.

______________________
[254x198]