[400x561]
С благодарностью за Дар архиепископу Уфимскому и Стерлитамакскому Никону

Посвящаю моим родителям болящим Димитрию и Феодосии
Пантелеимон хранит их уже несколько лет на последних стадиях рака, сохраняя их добродушие и христианский настрой. Помолись о них, делающий его дела — соработник его, «житель его Дома».


I.

Это история семилетней давности, она долго лежала под спудом, ожидая своего литературного завершения, всё это время я пытался её богословски осмыслить. Как настоятель нового для города Свято-Пантелеимоновского храма, создавая его иконосферу, с Божией помощью я пытался создать там определённую духовную атмосферу, которая давно уже сформировалась в названии будущей, а теперь уже и настоящей книги: «Дом Сибирского Пантелеимона». Именно феномен появления Дома Святого в Красноярске и чудеса, с этим связанные, побуждают взяться за перо настоятеля сейчас уже Свято-Татианинского храма, испытывающего ныне множество переживаний о глубочайшей неслучайности моего пребывания в нём. Но людям до сих пор небезразличен опыт со-созидания Дома Святого Пантелеимона со Всемилостивым Творцом. И вот рождается книга. Она будет состоять и из простых, мало приукрашенных обрывков дневниковых записей, из попыток их богословского объяснения, и из экскурсов в античную философию, понятную большинству современной читающей публики, тогда как знающий поймёт, что на её терминах и положениях, облагодатствованных Духом Святым в Его Святой Церкви, Её Святыми Отцами, рождалось, а точнее, извлекалось из Предания наше Святоотеческое богословие.
Итак…

II.
4 августа 2008 г. По прочтении лекций по античной философии М. Мамардашвили.


Вспомнил о необходимости журнальной обработки своих дневниковых записей о поездке в Уфу.
Событие это подчинено диалектической логике. Оно диалектично, ибо выпадает из цепи видимой причинно-следственной связи. В нём же не было необходимости. Будущее обретение мощей не было заданно. В этом месте осуществилась бытийность в моей жизни, транслируемая на весь будущий приход. Явлено проявление жизни опять-таки в предельной мыслимо-возможной форме. Обусловления не было. Так говорили греки (Парменид) внутри этой ситуации — вспыхнет или не вспыхнет. Если вспыхнуло, то целостно. Калька внутренних смыслов наложилась на текст обычной жизни, и в этом синтезе, уже теперь семь лет спустя, рождается оформленное понимание причин и следствий.
Немного перешагнув во времени, вспоминаю о тождественности материй. Подходя к стенам, камням строящегося Пантелеимонова храма, я ясно ощущал в них некую «жизнь». Теперь философски скажу — бытие. Эти блоки и брёвна мною — внутренним взглядом души, философским, даже, лучше, богословским поворотом глаз души,— воспринимались в предельно мыслимо-возможном виде. Это уже не блоки, а Духом живые стены храма Живого Бога и угодника Его св. Пантелеимона.

III.

«Иди туда, куда Я повелю тебе».


Путешествие в Уфу не было какой-то данностью. Я испытывал глубокий душевный и духовный кризис, некоторую богооставленность. Одна монахиня посоветовала съездить к Уфимскому архиерею. Он сам врач по образованию, окончил наш Красноярский медицинский институт и служил медбратом в моей родной 20-й городской больнице. Я взял отпуск.
Зачем поехал — не знаю! Что хотел спросить — не знаю! Проблематика больничного служения тогда была уже отлажена. Чего-то, может, не хватало? Чего? Много было усердия, возведения престолов в больницах, частое служение литургий за болящих, актуализировалось реальное присутствие священников при больницах. Наш Архипастырь всему этому благоволит как нельзя лучше. Чего же не хватало? Чего?..

12 мая 2001 г., 23.30.

Пришло в голову библейское сравнение. Совершенно неожиданный наш отъезд в Уфу (совершенно незнакомый город, terra incognita) напоминает невидимую Божью руку на пиру Валтасара, персты Божии, указавшие странный и доселе мало что значащий город на карте. И вот — в кратком отпуске, мчимся, чего- то ждём от встречи с ним. Хочется даже по-библейски дать этому месту древнееврейское имя (если бы знал) — «указанный Богом».
Еду и читаю, как влюблённый, «Симеон Новый Богослов и Православное предание» еп. Илариона (Алфеева). За автора нужно молиться, гениальный популяризатор и богослов. Прочёл вечерние молитвы. Слава Богу за всё!

13 мая 2001 г.

Ещё одна библейская параллель: «И было слово Господне к Аврааму: выйди из земли отцов твоих (из Ура Халдейского) и иди в землю, куда Я скажу тебе». Куда? Terra incognita. «Земля обетованная». Уфа?!
И оставил Авраам всё и пошёл.
Отсюда вывод для большего соответствия библейскому образу: нужно оставить всё, т.е. всё ветхое.
Но со своим отцом — язычником Фаррой — не вошёл Авраам в Ханаан. Он должен был оставить его в Харране! Хотя вышел с ним, т.е. наше преображение должно достигаться постепенно. Мы вышли только с верою, вошли уже с деланием. Фарра — это все наши «мелкие грешки» и помыслы.
Извольте оставить их в Харране!
А и действительно, та быстрота, с которой мы сорвались в неизвестную Уфу, непонятно зачем, фактически на неделю, за каким-таким «аленьким цветочком», с жаждой какого-то обновления, весьма точно можно сравнить с Авраамовой историей, хотя, конечно, слишком лестное сравнение.
Проехали первое селение с действующей церквушкой — Кармиловку. Не от библейского ли это Кармила? Господи, дай нам дух Илиин и ведение пророчеств!
Прочёл акафист Царю-мученику Николаю II. Продолжаю чтение о преподобном Симеоне. Интереснейшая мысль о Студийском монастыре. Он был не только городским, но и столичным. Но в Православной традиции это не воспринималось как противоречие духу монашества. Но при одном условии — если монастырь несёт миссию мирянам.
Читаю Алфеева — и нашёл ссылку на св. Григория, что наиболее угодным Богу из Его Имён является Любовь. Подумалось, что хорошо было бы как-то выразить это в интерьере нашего храма: можно в виде изречения, можно на одной из икон в Свитке писания, в руках святого. Это важнейший момент особой иконосферы.
Из интереснейших богословских образов, найденных у преп. Симеона, один заслуживает особого внимания — Негордый Бог (Кроткий Владыка).
Ночью пришла мысль: испросить благословения у Архипастыря на создание положения о Епархиальном отделе (именно!!!), не куцего взаимодействия c Управлением и органами крайздрава, а именно как в Москве — Церковной благотворительности и социального служения. Только освобождённые от общегородских послушаний настоятели больничных храмов в состоянии будут стать в своих больницах и тюрьмах «родными-духовными» отцами больных и обездоленных.
Пришли ещё две библейские аллюзии в духе Симеона — касательно моего личного очищения. Ибо, не оставив свои страсти, не войти в Землю Обетованную (как спутники Моисея), а даже если и войду, то увижу там Уфу, а не мой Ханаан, т.е. поездка будет безблагодатной.
А во вторник думаю вообще выбросить своих «терафимов». Находиться в паломничестве и возить их с собой — значит, уподобиться жене Судьи Израильского, которая, живя среди народа Божия, сохранила своих языческих «терафимов». Дай Бог сил на этот подвиг, а то буду как Иеффай с этими нелепыми «терафимами».
Ночью рассуждаю о стимуляции развития Пантелеимоновского прихода и отдела в целом. Если благословит Владыка, это должно серьёзно увеличить помощь Церкви в деле призрения «недугующих, страждущих и пленённых».
…Бессонница, не сплю всю ночь. Но, благо, принял решение. Харраном, где я должен похоронить своего Фарру, ветхого человека, и далее двигаться чистым, станет станция Усть-Катав, где производят самые неуклюжие в мире трамваи и выходят из поезда наши, мир им, попутчики. Скомкаю «терафимы» и выброшу прочь. Пусть мало останется пройти чистым до Ханаана, но прими меня, Господи, как работника единодесятого часа!

IV. Уфа мистическая

14 мая 2001 г.

По Божией Милости и Его Промыслу, славный город Уфа принял меня и спутника моего своеобразно. Ни в чём не имеем нужды и отказа, но и ни в чём не имеем утешения и вразумления. Надеясь на предварительный телефонный разговор с Владыкой — он обещал встретить нас в Епархиальном управлении,— сразу же с поезда отправились искать оное заведение. Управление оказалось на другом конце города (кстати, весьма красивого и современного, но в то же время и исторического). Управление находится за глухим каменным забором более двух метров высотой и представляет собой, с двухметровой толщины стенами, старинный двухэтажный особняк. Попасть туда нелегко. Привычных открытых ворот нет. Глухая, без щелей, словно в гараже, дверь со звонком. Звоним. Выходит некий мужчина. Что поражает — увидев священника с послушником, не отходит в сторону, давая дорогу, а наоборот, преграждает путь, оставляя в дверях.
Наши объяснения о предварительной договорённости с Владыкой и «ритуальное» слово «Красноярск» слегка, очень-очень слегка поколебали стойкость стража. Он впустил нас в сторожку. И — о ужас! — объявил о том, что Владыки сегодня не будет, он бывает только по вторникам! Мы говорим о договорённости, он говорит: «Ну и что?» Владыке звонить он не хочет, да и говорит, что ещё рано. Раньше 11 часов у них звонить Владыке не принято. Собрав остатки самообладания, заявляю ему с некоторым апломбом, что готов позвонить сам, т.к. имею, мне Владыка дал его сам, архипастырский телефонный номер. Если уж не принято рано, то готов подождать. Страж, поразмыслив, меняет гнев на милость и звонит архиепископу. Что поразило — зовёт его на «ты». Ни приглашения нас к трубке, ни особенных указаний не последовало. Но самое ценное — велено нас поселить в управлении, где-то «наверху». Подымаемся на второй этаж. Приличная комната для гостей с Божницей и тремя кроватями. Владыка будет только завтра. После бессонницы и тряски на паровозе, не раздеваясь, плашмя ложимся и засыпаем. Забытьё, видимо, продолжалось пару часов. Дальше — интереснее.
Желая выйти, обнаруживаем, что мы заперты снаружи! Вот уж чего не ждали… Кругом глухо, ощущение безжизненности. Отправил послушника Андрея (он ныне уже иерей Божий) «решать ситуацию»; тот, слегка поцарапав и пошумев, вскоре возвратился, разведя руки с обычным умильным видом. Настаиваю на продолжении попыток. И когда уже почти иссякает надежда, слышится нам некоторое шевеление. И вот нам открывает какая-то тётушка, она долго кланяется и извиняется. У нас же вдруг появляются первые призраки голода. Я, грешным делом, решил, уже не обманываясь насчёт гостеприимства Уфимской епархии, действовать самостоятельно: была найдена повариха.
Повариха недвусмысленно объявила, что сегодня она вообще-то выходная, да и предпринимать какие бы то ни было действия гостеприимного характера она будет только с благословения самого Владыки. Притом любопытно, что никто в Управлении, кроме совершенно ошалелого вида ещё одного сторожа, благословения не берёт.
Берусь наглости получить для неё это благословение (сколько раз ещё впоследствии моя горячливость и малое смирение в ТАКОМ ДЕЛЕ играли злую шутку). Спрашиваю: «Где можно позвонить?» — «Из канцелярии».
Канцелярия — добротная, чистая, приличная, в меру оснащённая компьютерной техникой. Сидят три тётушки. Обращаюсь к более моложавой: «Могу ли я позвонить Владыке, и, если позвоню по его номеру, кто обычно берёт трубку?» Всё как-то после ответа не определилось. Звоню. Мужской голос; спрашиваю Владыку. Понимаю, что это он сам. Тушуюсь несколько, даже вместо положенного «благословите» говорю: «Добрый день». Ссылаясь на предварительную договорённость из Красноярска (незначительно), ссылаясь на утренний разговор из сторожки (особенно), кратко объясняю, что мы разместились по благословению архиерейскому в епархиальной гостиничке, но кормить нас тут не обещают. Просит дать трубку поварихе. Она хоть и пыталась уйти, но её находят. Разговор не слышен. Слышна кулинарная реакция. С поминовением лукавого бедная Таисия Николаевна содрогается от упоминания, кто или какая сила занесла её сегодня в Управление в выходной день получить зарплату!
Но дальше всё простраивается официально и галантно. Через несколько минут следует справка о том, едим ли мы с мясом, а если не едим, едим ли на сливочном масле… Вскоре вкусно запахло мясным. Андрей склоняется к вегетарианству, но пообещал вскоре тоже начать есть мясо, чтобы придать себе большей «воинственности».
Кажется, поспали мы ещё, и вот решаемся осмотреть город. Мы находимся, видимо, на окраине, хотя все храмы сосредоточены здесь. Кафедрал во имя преподобного Сергия слишком напоминает нашу Николаевскую церковь — в смысле пёстрых достроек и перестроек в условиях гонений. Всё угловато, но внутри очень хорошо. Богатейший иконостас. В храме ни души. Книг на продаже нет (Владыка не книжный — подумалось мне). Лежат две-три самые простые — акафистники, молитвословы.
Узнаём, что церковь никогда не закрывалась, как и наша в Николаевке, но то ли отчасти достроена, то ли перестроена из сторожки. Словом, архитектурное детище гонений с современными незначительными попытками устроить купола и колокольню. Церковная лавочница разговорилась и рассказала, наверное, самое главное.
Местной святыней является Табынская икона Божией Матери (образ «Казанской»). Подлинник не то в Австралии, не то в Ватикане. На стене собора — прекрасная фреска чудотворного образа. С молитвой приложились. Купили себе по акафисту со сказанием. Ещё один городской храм, Покровский, совсем рядом. Видимо, недавно передан. Напоминает наш Троицкий. На дверях табличка: «Двери не трогать». Мы всё же их потрогали, немного поскреблись, но, хотя и слышали шорохи внутри, настаивать не стали. Так, пред храмом и воротами, пред замком сотворив молитву, вернулись восвояси.
Достойно литературного описания место расположения Покровского храма. Из современного города, мимо общежития, крутая тропинка ползёт вниз, петляет мимо каких-то кустов и палисадников. Внизу же — совершенно иной мир. Маленькая улочка — Посадская. Рядом — храм, окружённый рядком домиков с приусадебными хозяйственными постройками. Кажется, из одного из них выглядывает не совсем русский батюшка. Но впечатление умилительнейшее. Мы с Андреем хором констатируем: «Настоящий лесковский Старгород. Настоящая поповка». Я добавил, указывая на домик такой же, но чуть в стороне: домик диакона Ахиллы. Ахиллы не Ахиллы, а может, и впрямь дьяконский дом? Вот такое утешительное лесковское впечатление.
Вернулись в Управу. Пытаемся позвонить в дверь. Сначала слышим что-то о плате, но окончательно требуем благословения Владыки. Звонить ему ещё и из-за этого было б уже слишком. Как-то решилось само. Андрей отправился в город, а я остался в номере, наевшись успокоительных таблеток.
С удовольствием и умилением зажёг свечечку и прочёл акафист Табынской Божией Матери. Как-то сразу к ней расположился. Захотелось иметь список. Только мой художник, охальник, он ведь не с молитвой, а с сигаретами писать будет, а это на сей раз смутило. Может, денег дать, чтобы дня на три курить бросил или выходил на улицу из мастерской? Да ещё и пост наложить… Но список очень хочется. Думаю, Господь и Матерь Божия как-то выправят. Ещё бы водицы с собой увезти из чудотворного солёного (или солевого) источника. Но это в монастыре. Монастырь — завтра.
Время было вечернее, и я решил свой звонок домашним отложить, да, может, завтра и Владыка разрешит нормально пользоваться епархиальным телефоном.
Настроение скачет: от желания бросить всё и уехать домой — зачем ехали? чего ждём? — до некоторой умиротворённости и надежды на Всеблагой Промысел Божий и мудрость, прозорливость (а не халатность) местного епископа. Может, испытывает, смиряет? Хотя смиряет скорее не он, а Сам Господь. В общем, критическая точка сознания. Я несколько раз малодушно пошутил, что скоро пойду откапывать своего старика Фарру. Но воздерживаюсь. Может, Божья Матерь Табынская исцеляет меня от всех моих пакостностей?! Как-то сразу стал к ней расположен.

Утренний страж зашёл. Обратившись: «земляки» (он тоже из Красноярска!), предупредил, что на ночь выпускают собак. Прямо какой-то бункер Вольфенштайн. В 6-7 ч. вечера вроде обещали накормить ужином. Кстати, обед был отменный, сервировка чудная, чайные чашечки с двумя ручками. Может, и не обманут. Да и Андрей купил печенья и два баллона воды. Сейчас продолжу читать опус про преподобного Симеона и Православное предание, в котором уже перевалил за 320 страниц. Одно внимательное прочтение этой книги — уже, по моему разумению, ценнейший плод поездки, окутанной какими-то клубами и всполохами пока малопонятной мистики. Дома ни в жизнь бы за несколько дней не прочитал толстеннейшую книжицу в 600 страниц. Докторская диссертация!
Заканчиваю описание дня, как и начинал: град Уфа принял странно. Ни в чём не имеем нужды и отказа, но и ни в чём не имеем утешения. Своеобразное богомолье. Пока совершенно неясен смысл поездки. Но есть твёрдая уверенность, что он есть. Только нужно смиренно подождать.
Забыл, пожалуй, главное. Тщусь вспомнить то ли свой полуденный, то ли предутренний сон, но ничего не помню, кроме обильно мироточащей иконы Божией Матери. Хотя на Табынскую, кажется, непохожа. В рост, под стеклом. Но мироточение обильнейшее, миро льётся прямо по стеклу. Это, наверное, к добру. Даже дома подобного не видывал. Это обнадёживает.

15 мая 2001 г.

Ситуация сложилась необыкновенная. Ровно в восемь часов поднимается повар и зовёт завтракать. Позднее то же самое с обедом и ужином. Все относятся вежливо, но о разрешении цели нашего визита догадываться пока не приходится. Владыку ждали к 13 часам. Естественно, уже с 11-ти я начал волноваться. Без пятнадцати час позвали обедать. Я сидел напротив окна и наблюдал за воротами — вроде никаких движений. Хотя, когда стали подниматься к себе, заметили некоторое оживление. Я спросил о Владыке. Сказали: «Приехал». Мы посидели наверху, потом всё-таки решили спуститься вниз.
Идёт обычный архиерейский приём. Толпы духовенства, пышные городские протоиереи, сельское суетливое духовенство, бабушки, хлопочущие о приходах, некая интеллигентствующая публика, странные люди с жёнами и малыми детьми. Проходимцев почти нет, чувствуется отлаженная работа управления. Я попытался оценить диспозицию. Управление работает чётко, запускают по очереди. Такой фигуры, как у нас,— секретарь Епархиального управления — видимым образом не заметно. Зато напротив кабинета Владыки — табличка: «Личный секретарь Владыки протодиакон Василий». За дверью посиживает молодой, энергичный, не наглый, «типичный» парень, видимо — из бывших иподиаконов, наподобие наших келейников. Вежлив, но строг и знает своё дело. Я попытался обозначиться перед ним. Он корректно сказал, что Владыка в курсе, идите, мол, наверх, отдыхайте, я за вами поднимусь. Я и доволен, но в волнении — потому что, по большому счёту, не знаю, что ему и сказать, и зачем к нему явился за тридевять земель. Ушли мы к себе наверх.
Время летит: 14… 15… 16… 17… 18 часов. Начинаем крайне беспокоиться, настроение оппортунистическое. 19… 20… 21час. Нервы на пределе, не то чтобы обида, но красная нитка наших мыслей берёт строчку: «Зачем нас сюда принесло, и кому мы здесь нужны?»

22 часа! Внизу движение не стихает. Кто-то в кабинете двигается. Уже темно на улице. Я жду только одного — чтобы все ушли; мы смирились, а утром бы сбежали в Красноярск, заехав, возможно, в местный монастырь, дабы замолить грешное отчаяние от неудачной поездки.
Но вот, когда ситуация накалилась уже до крайности (время уже около полуночи), слышатся шаги по лестнице И к нам входит мужчина средних лет в простеньком подрясничке и христосуется с оживлением. Только по панагии я определяю, что это архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон.
— Ну вот, все разошлись, даже из самых дальних приходов, я обычно принимаю всех; пойдёмте ко мне.
Мы спускаемся, я неловко подбираю слова, что мы-де приехали, собственно говоря, только повидать и благословиться у столь известного Владыки. Он шутит, ведёт себя очень просто. И тут заводит интереснейший разговор о нашем мединституте, о 20-й больнице, которую он называет родной и где начинал служение в медицине медбратом, когда моя прихожанка Нина Ивановна Давыдова была уже доцентом. О Ленинском районе города (криминальный квартал Причал), где он жил. О Владыке Иоанне Санкт-Петербургском, который его вырвал из мира суеты и рукоположил. Вспоминая всё это, стал показывать памятные вещи, связанные с митрополитом Иоанном, в частности — его панагию, в которой он всегда ходил и служил.
Так разговор наш зашёл о реликвиях и о святых мощах.

V. Обретение

— Мощи? О, у меня этого всего очень много,— сказал Владыка и подвёл меня к сейфу. Затем вынес огромный ворох коробочек, сосудов, пакетов, полных мощей.
Из наиболее памятных — серебряный антикварный крест с мощами трёх святителей, подарок Папы Римского, мощи св. Николая, Андрея Первозванного, многих и многих святых. Фактически верхняя часть честной главы свт. Игнатия Ростовского. И им же несть числа.
Промелькнула надпись: «Св. Пантелеимон»…
С каким-то благодатным озарением, прояснением смыслов, Духом Божиим наполнившим кабинет, мы стояли с вытаращенными глазами в священном предстоянии!
Владыка, давая нам поклониться мощам, часто говорил одну и ту же фразу: «У народа должны быть свои святыни». Он дарил святые мощи во все храмы, развозил по всем приходам, вставлял в чтимые иконы. Он заказывает специальные кресты, делает из них мощевики и дарит священникам на помин почившего в Чечне брата-офицера, убиенного воина Александра.
Я весь мобилизуюсь и выпаливаю:
— Владыко, я понял, зачем Господь нас привёл к вам и что явилось целью нашего визита. Благословите, Владыко, частичку мощей великомученика Пантелеимона для нашего храма, что находится в столь близкой для вашего сердца 20-й больнице!
Он молчит и с улыбкой спрашивает:
— А что, ваш архиерей вам не даст?
Я говорю, что не знаю, да мне и сложно обратиться к нему с такой просьбой.
Владыка упрямится, говорит: спросите сначала у своего Архипастыря. Я настаиваю на своём, говорю, что ничего не слышал о Пантелеимоновских мощах в Красноярске.
Разговор перетекает на другие святыни и реликвии и продолжается уже глубоко за полночь. «Старик» подписывает нам фотографии монастыря Уфы на молитвенную память. Обещает завтра покатать по городу. А в конце, прищурясь, еле слышно говорит:
— Ну, а мощи-то я вам дам…
Мы сворачиваем разговор. Уходим к себе, совершенно потрясённые. Чувствуя, для чего так выдерживал, испытывал, просто «мариновал» нас Господь, чувствуем важность Миссии.
Решили почитать акафист св. Пантелеимону. Затем вечернее правило. Я уснул, наевшись снотворного. Предчувствовал, что завтра для нас будет наимощнейший рабочий день, т.к. всё вчерашнее, только без истерик по поводу забытости, придётся перенести и завтра (т.к. у него опять приём). Да помогут, простят и укрепят нас Господь и Матерь Божия. Да милостив будет к нам св. Пантелеимон и да позволит нам закончить нашу миссию. Аминь. Аллилуиа!

16 мая 2001 г.

Владыка вчера велел поварихе сготовить нам чудных карпиков. И вот с них-то (оказывается, с монастырских озёр женского монастыря) и началось наше утро.
Поехали утром, вернее, где-то к полудню в Успенский мужской монастырь. Ехать очень долго, более часа. Монастырь большой, красивый, простой и очень важный. Хороший иконостас, новый. Во многих иконах частицы святых мощей. Чувствуется стремление Владыки принести своей пастве святыню.
Приехали обратно на такси. Ехали долго, заплатили мало. Всю дорогу читали акафист Пантелеимону.
Владыка приехал и начал принимать только часа в три. Народу полно, я очень волнуюсь. Волнения мои простирались часов до девяти. Господь опять проверил меня терпением, смирением и, наверное, чем-то ещё.
В девять часов вечера Владыка предложил нам переодеться в светское платье и поехать покататься по городу. За час-полтора мы объехали почти весь исторический центр и основные места Уфы. Здание правительства, университеты, театры, больницы и, конечно же, мечети. Мы видели, кажется, три мечети: одна — из переделанного клуба, очень простая; другая — где находится самый главный муфтий России — Духовного управления мусульман России. Здесь резиденция шейха. И одна, огромная,— где-то в парке. В стиле модерн, из ультрасовременных импортных материалов, с двумя высоченными минаретами. Хотя Уфа по размерам приблизительно и напоминает Красноярск, пожалуй, она чуть ярче и красивее. Собственно исторических зданий не так много, как и у нас. Советского классицизма даже, может, и побольше.
А вот в смысле ультрасовременных «билдингов» в ярком западном архитектурном решении — ими Уфа значительно богаче.

Вернувшись, Владыка вспомнил о своём обещании передать частицу мощей Пантелеимона. Мы затрепетали.
Он пошёл, переоделся в подрясник и повёл нас во второе здание во дворе Епархиального управления, где у него располагался крестовый домовой храм. Фактически он не действует, т.к. Владыка здесь не живёт. У него ничего нет, даже городской квартиры. Он живёт где-то под Уфой, в деревне, и даже чуток похвалился, что в мае с протодиаконом недавно садили картошку.
Сначала показал актовый зал своей консистории. Он несколько запущен, т.к. временно был переоборудован в склад. Но там есть сногсшибательные и поразительные вещи. Конечно же, в центре висит портрет самого архиепископа. Но по стенам, справа и слева, висят уникальные антикварные дореволюционные портреты его предшественников. Всё это, если смотреть не на родовую близость, но и обратить внимание на духовное родство, напомнило мне древний рыцарский замок с вереницей славных предков. Храм хоть и освящён и имеет престол и всю необходимую утварь, превращён в склад икон, утвари и святынь для строящегося Богородице-Рождественского кафедрального собора г. Уфы.
Я уже, кажется, писал, что было неожиданно встретить в далёкой Уфе близкого по духовно-антикварным наклонностям архиепископа. Всё изобилие раритетов, а оно старательно было нам показано, невозможно и описать. Вкратце — несколько чудесных больших икон афонского письма с позолотой, две чудеснейших высокохудожественных серебряных дарохранительницы (одну из них Владыка отдал мастеру и вызолотил). Несколько мощевиков, исторических и изготовленных недавно. Мощи он вкладывает сам, особенно в Великий пост, после служб, оставаясь наедине.
Количество представленных святыми мощами угодников достигает, наверное, до 150. Притом множество — вселенского масштаба: например, Три Святителя. Уникальное собрание древних и исторически интересных антиминсов, многие в прекрасном состоянии, с мощами 200-летней давности, дореволюционные и чуть постреволюционные, видно, каких-то «непоминающих». 200-летний униатский антиминс. От богатейшей полиграфии — до простейших, уже советского времени, скромных по рисунку и ткани.
В общем, это потрясает. Что важно, Владыка не является просто накопителем — он щедродателен. Сам изготовляет большие мощевики на множество святых и рассылает их по монастырям и храмам епархии. Его цель — чтобы у народа его области было множество святынь. Вообще он необычен. Если ещё раз его кратко описать — прост, но не без упрощённости, доступен и важен одновременно. Даже в быту говорит поставленным церковным голосом.
Как-то сказал: «Вам не на кого равняться. Вы никого не видели». Хотя я сам часто говорил это послушникам, но мой опыт видения принципиально беднее.
Он рассказывал о необычайных архиереях. Вспомню лишь о самом причудливом. Совмещая службу и управление епархией с юродством, часто появлялся в городе даже в женской одежде. Сейчас бы его точно не поняли. Да таких, наверное, и никогда не понимали. Даже более «спокойные», такие, как Иоанн Сан-Францизский, Иоанн Ладожский, были мишенями для злых шуток.
Владыка взял один из мощевиков (где были мощи св. Пантелеимона), и мы отправились в его кабинет. Далее было настоящее священнодейство: он надел епитрахиль и поручи, зажёг восковую свечу, яркий свет и копием извлёк нарочито большую частицу святых мощей. Вложил её в одну из пустых мощевых «звёздочек», имеющихся у него в изобилии, и залил воском. Затем всё это благоговейнейше положил в полиэтиленовый мешочек, в конверт, на котором, предвосхищая возможные вопросы и сомнения, мудрейше подписал: «Частица мощей св. вмч. Пантелеимона. Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон». Я склонился под благословение. Он, благословляя, передал мне святые мощи.

Здесь я немного отвлекусь, чтобы вставить цитату из преподобного Симеона, которого читаю сейчас.
Симеон пишет: «Вера во Христа есть способность предполагать не только житейские удовольствия, но также переносить и терпеть всякое искушение, приходящее в скорбях, печалях и несчастных случаях, пока этого хочет Бог и пока Он не посетит нас. Тща в терпении,— говорит,— потерпел я Господа, и Он услышал меня».
Это про нас и не совсем. Бог оказался всегда лучше нас. Мы терпели Его плохо, с ропотом, хотя чувствовали, что терпим от Господа. Но Он всё равно услышал нас, дал нам Дар, как всегда, ни за что.

Продолжаю рассказ уже через пару дней.
Видя всё это многообразие святынь, хотелось набраться смелости и попросить Владыку даровать ещё каких-либо мощей себе в мощевик. Но какой-то внутренний голос настойчиво требовал сугубо подчёркнутой скромности. Даже более того: эта скромность и терпение воспринимались мной тогда как наша работа сейчас, от которой зависит успех миссии.
Владыка затем достал из шкафа два металлических образка Табынской Божией Матери, что выпущены к 200-летию Уфимской епархии, и благословил нас. Я потом объяснял Андрею, что даже если нет в городе самого основного чудотворного образа Табынской, но вот такое благословение архиепископа этой местности играет большое значение. Преемник Апостолов благословляет нас своей святыней.
Вроде всё, можно бы утром и уехать. Мы как-то полупопрощались, хотя Владыка выразил желание отправить ещё две своих именных фотографии его друзьям в Красноярске. Хотя мы ещё и говорили, что билеты у нас на послезавтра, но я настаивал, что завтра утром мы, наверное, сменим билет, чтобы не терять дня. Он не противоречил, но как-то не очень и прощался.

17 мая 2001 г.

Утром нас несколько разморило, и мы решили пробыть здесь ещё один день, пользуясь удивительным гостеприимством архиепископа.
А мне всё думалось: как же он нас отпускал, а фотографии так и не дал?
В полдень решили прогуляться по набережной реки Агидель (у русских — Белая). Зашли-таки в Покровский храм. Всё добротно и очень просто.
Наш гастрономический разврат в уфимском эдеме привёл к плохо застёгивающимся брюкам. Утром, в обед и на ужин за нами приходили, звали в столовую и кормили до одури с архиерейского стола.
День клонился к вечеру, можно было бы уже и успокоиться и ничего не ждать. Но всё-таки шаловливая (а может, провиденциальная?) мысль о каких-то ещё сюрпризах не оставляла.
Часам к 11-ти разговоры в епархии прекратились, «Волга» архиерея уехала. Всё погрузилось в тишину.
Я уже было собрался помыть голову, а Андрей это уже делал, прочитали акафисты. Уставшего Андрея я ещё заставил одному прочитать акафист Царю Николаю.
Вдруг появилась «Волга», раздались голоса, и вскоре к нам наверх поднялся Владыка. Передал конверты с фотографиями. Стал выспрашивать о дальнейших жизненных планах. Спросил Андрея, будет ли он точно рукополагаться. «Да»,— ответили мы. И тут архиепископ стал нас просто расплющивать своей добротой, щедродательностью и, может, даже прозорливостью. Он вручил Андрею коробочку с прекрасным серебряным Николаевским (см. вышепрочитанный послушником акафист) наперстным крестом. Только попросил в случае, если передумает рукополагаться, вернуть ему; я обещал проконтролировать.
Затем настала моя очередь. Он достал большой футляр и вынул оттуда чудесный деревянный крест современной работы, со всех сторон отделанный серебром с инкрустацией, камешками и сияющей серебряной цепью. Но с обратной стороны его самим Владыкой был устроен «тайничок», где им вложены святые мощи. Я тщеславно даже отметил ошибку в надписи. Не святитель Игнатий Ростовский, а епископ Игнатий Ростовский.
Я был рад необычайно. Архиерей только вложил в наши кресты записки о вечном поминовении его убитого брата — офицера, воина Александра. Но это было ещё не всё. Он достал ещё чудное малое копие из серебра («Со старинных образцов изготовленное, сейчас таких удобных не делают, для себя делал»).
Меня, наверное, ещё долго будет сопровождать эта волна благоухания, которую посчастливилось чувствовать в кабинете Уфимского архиерея. Благоухания мощей, чистого пчелиного воска и, наверное, чего-то ещё, тогда недоступного нам в силу приступа радости и Благодати.
Я был потрясён. Ещё немного оставалось разговоров. Мы несколько минут раскланивались на пороге кабинета. Так прошёл ещё один день уфимской миссии, «парадайза», как нарекли мы его.

VI. Крестный ход

18 мая 2001 г.

Утром с архиепископом мы уже не виделись, но почувствовали его тёплую и необыкновенную заботу. Как бы зная, что в дороге нам захочется есть, а денег у нас осталось уже мало, за день он распорядился приготовить нам пару мешочков еды — рыбных котлет, картофеля и т.п.
Позавтракав, мы выехали на вокзал. Уфа оставалась уже позади, но мы чувствовали, что миссия ещё не закончена. Теперь мы — Хранители! Впереди ещё два дня с вечно пьяными украинскими перегонщиками на поезде Харьков—Владивосток, в жёлто-голубом вагоне. Чаша терпения и смирения должна явно способствовать появлению ещё одной святыни в родном граде Красноярске. Мы ещё не понимали величайшего события — появления такого феномена, как Дом Сибирского Пантелеимона.

Красноярск—Уфа—Красноярск, май 2001

VII. «Ис полла»

«Ис полла эти деспота!» — такими словами заканчиваются многолетия Святейшему Патриарху и Правящему архиерею. Считаю своим долгом особую главу посвятить им, их участию в создании храма и Сибирского Дома св. вмч. Пантелеимона.
Когда писались эти строки, Святейший Владыка был ещё жив, только к моменту редакции пришла печальная весть о его блаженной кончине. Президент перед гробом Святейшего как бы «ошибся», произнеся ему «светлую память». Но это не просто ошибка. Память его действительно светла, и скорбь о почившем не повергнет в уныние; скорее, это Пасха, переход к вечной радости, которая чувствуется всеми, кто хотя бы отчасти сталкивался с Первосвятителем. Мы сознательно не исправляем текст, ибо у Бога мёртвых нет. Вечная и светлая память и присутствие его духа запечатлено в наших сердцах!
На праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы в 1999 г. был намечен первый первосвятительский визит Святейшего в Красноярскую епархию. Перед визитом Владыка Антоний должен был ехать в Москву и обсуждать со Святейшим протокол встречи и подписывать списки представляемых к церковным наградам и знакам отличия. Дальше я полностью пересказываю слова нашего Архипастыря по возвращении из Москвы.
После окончания Епархиального Совета Владыка подозвал меня и несколько удивлённо сказал мне: «Можете радоваться, отец Валерий! Я подавал вас на медаль, но Патриарх, просматривая длинный список из ничего не говорящих ему фамилий, указал пальцем на вашу и спросил: «А это кто?» Я ответил, что это священник, который отвечает за взаимодействие с учреждениями здравоохранения, совершает там своё служение и открывает больничные храмы. Патриарх немного подумал, вычеркнул медаль и собственноручно вставил: золотой наперстный крест. Так что можете радоваться».
Я совершенно ошалел от неожиданности. По его приезде я постоянно состоял при нём в сопровождении. И на литургии в Кафедральном соборе на день Введения во Храм Божией Матери был благословлён лично Святейшим этим знаком особой милости и внимания, которого удостоен фактически был не я лично (меня он совершенно не знал), а то служение, которое мы выполняли в епархии — дело св. Пантелеимона.
Полное осознание происшедшего тоже пришло не сразу. Очень помогло в этом виденное мною по телевидению интервью отца Геннадия Фаста, когда Владыка Антоний вручал ему Крест с украшениями. Он смиренно поблагодарил Архипастыря и сказал: «Я очень признателен вам за эту высокую награду, но необходимо понимать, что вы вручаете мне особый Крест, и его необходимо понести».
Так же было понято и мной: это крестное благословение Святейшего я ношу до сих пор, хоть и истёрлась позолота и можно было бы сменить его на новый, блистающий. Этот крест — не просто подписанный, не просто вручённый и благословлённый им. Навсегда, где бы я ни был и на какой должности или в каком храме не совершал бы я службу, напоминает он мне о крестном благословении Патриарха именно на дела милости и милосердия.
Часто молодые священники не всегда понимают место Архипастыря в совершаемом ими служении. Им кажется, что они трудятся, строят планы, являются, как сейчас модно говорить, «креативными директорами» многих проектов в области церковной жизни, крестят, венчают и совершают литургии по огромной территории всего края. А епископу они присваивают странную обязанность подписывать их проекты или «парадоксально» отказывать в осуществлении их.
Такое мнение происходит от элементарной литургической и экклезеологической безграмотности. Апостольская полнота священства в Архипастыре, при почти тотальной невоцерковленности народа Божия, его духовном невежестве, а также богословской полуграмотности пастырей, становится фактически единственным критерием правильности или даже православности того или иного проекта или начинания. Священники часто, в совершенно «ребяческом» задоре, оседлав ту или иную идею, стремятся к воплощению и развитию её во что бы то ни стало. И именно архипастырское «благословляю» является тем Дыханием Жизни, которое одухотворяет и делает живой «глину» наших инициатив. Как единственный легитимный Предстоятель евхаристических собраний красноярской Церкви, он мистически присутствует на каждой нашей литургии, вечерне, требе. Через антиминс, через многократное его поминовение.
Кто, кроме Господа, мог подтолкнуть его на благословение в 1994 г. первой больничной часовни? Это стало переломным рубежом. Церковь сломила «железный занавес» и не только учительски, но и литургически вошла в чрезвычайно секулярное тогда общество. Духовенству стало жить гораздо беспокойнее, так как оно уже не было замкнуто в круговороте требоотправления, а шло в мир с деятельной христианской любовью и миссией. Все ли пастыри были к этому готовы?
Внимательно наблюдая за нашим служением в 20-й больнице, в 1996 году Владыка Антоний освобождает меня от послушаний в городских храмах и назначает настоятелем Св.-Пантелеимоновского больничного храма, первого в епархии. Храм даже не был ещё доделан, не закончен иконостас. Я вынужден был ещё около двух недель ходить молиться по воскресеньям в другие храмы, а Архипастырь уже видел престол в малом больничном храме в кардиологическом корпусе и возносимые из сердца больницы молитвы евхаристического собрания о недугующих и страждущих.
Сколько ему приходилось вникать в массу документов о создаваемых обществах сестёр милосердия, православных инвалидов, православных врачей, обществ трезвости, вразумлять нас, корректировать, но всё же под свою ответственность благословлять.
В 1997 г. Владыка подписывает Указ о создании Епархиального отдела по взаимодействию с органами здравоохранения и социальной защиты, впоследствии унифицированном по Синодальному образцу в отдел по церковной благотворительности и социальному служению. Так, по его Архипастырскому благословению, открылась новая страница в жизни епархии, без которой Церковь издревле не мыслила своего существования,— страница скоординированных на профессиональной основе действий в области милосердия обездоленным, и далее ещё и заключённым.
Почти все девять больничных храмов только краевого центра, открытых нами по его Архипастырскому благословению, он освящал сам лично, часто жертвуя в новооткрытые бедные дотационные приходы или святой образ, или даже денежное вспомоществование. Всегда находил в своём чрезвычайно жёстком графике поездок возможность освящения простой малой специально оборудованной комнатки в больнице. Даже не у всех пастырей тогда вызывало понимание такое внимание архиерея к больничным храмам, часто в ущерб торжественным юбилейным богослужениям в больших городских приходах.
Кто забудет «инвалидные» крестные ходы, возглавляемые Владыкой в Пантелеимонов день, его внимание и чуткость к этим людям с ограниченными возможностями в области жизнедеятельности и здоровья? Но не в области Богопознания, познания Его Православной Церкви и деятельного участия в её жизни!
Всё, что достигнуто, прошло через его сердце и освящено его благословением, вниманием и пониманием.
Ис полла эти деспота!

Невозможно обойти вниманием и память инициатора создания первой больничной часовни в своей больнице, главного врача 20-й больницы Иосифа Семёновича Берзона. Часто путешествуя по западным странам, он внимательно наблюдал, что при каждой крупной клинике существует христианская часовня или храм, и, будучи по рождению евреем, захотел открыть православную часовню в своей больнице. Он поддержал и открытие храма в кардиологии, строительство большого храма в центре клиники. Макет будущего храма долго стоял в его кабинете, любовно рассматриваемый главным врачом. Он первый вышел на главу администрации района и начал консолидировать вокруг стройки руководителей предприятий района. К сожалению, он дожил только до освящения вырытого котлована будущего храма, к сожалению, он так и не крестился в православии (хотя я был возле его больничного одра и предлагал завершить крещением уже состоявшийся факт обретения им именно православной ментальности), не пожелав отвергнуть традицию своих предков.
Воздавая дань уважения и благодарности, я молился о покойном самим составленной молитвой: «Как некогда римскому сотнику, любившему народ Твой Израиля и синагогу ему построивший, особым благоволением оделивый Христе Спасе, так и ныне помяни раба Твоего Иосифа, премного в построении православного храма потрудившегося, и всели его в недрах Авраама, Исаака и Иакова. Аминь».
Многие храмы Красноярска и края либо только что построены, либо только что отреставрированы; часто настоятели храма смущаются или шутят, произнося ектенью о «преждепочивших создателях святаго храма сего». Как правило, все фигуранты строительства и реставрации ныне здравствуют.
Мне же очень хочется, будучи заказчиком строительства храма и участником всех строительных планёрок, засвидетельствовать, что без личного участия главы администрации Ленинского района Альберта (в крещении — Александра) Николаевича Кулакова, ныне почившего, Свято-Пантелеимоновский храм построен бы столь успешно не был. Его воля, его подлинное понимание значения Православной Церкви в деле нравственного оздоровления общества сдвинули с места монолит непонимания и эгоизма и создали из руководителей предприятий района настоящую «команду» по постройке храма, действенный попечительский совет.
Даже сейчас, служа в Свято-Татианинском храме и взирая на прекрасные царские врата храма, оплаченные Альбертом Николаевичем в память о своей любимой, ранее его отошедшей в мир иной жене Татьяне, всегда возглашаю «вечную память» приснопоминаемым Александру и Татиане.
После смерти любезнейшего Иосифа Берзона о чём мы могли мечтать и молиться, как не о даровании нам православного главного врача? И Господь даровал его нам — Владимир Александрович Фокин завершил Пантелеимоновскую миссию привезением образа нашего святого с Афона при личном участии Архипастыря.
Многая лета всем устроителям, жертвователям, благоукрасителям храма, его сотрудникам и служителям со дня его основания, прекрасному, особенному, подлинно «пантелеимоновскому» приходу!
Вечная память тем гражданам Дома Сибирского Пантелеимона, которых сейчас нет с нами!

VIII. Узелки чёток

Мощи были принесены во временный храм, что действовал ещё в кардиологическом отделении, и приложены к аналойному образу святого великомученика Пантелеимона, писанному узником Виктором. Несмотря на то, что был тот в заключении, Господь даровал ему возможность стать сторожем тюремного храма, где он ежедневно читал и утреннее, и вечернее правило, в условиях зоны соблюдал посты и причащался за каждой ежемесячной литургией. В период написания икон вкушал одни лишь просфоры со святой водой и много молился тому святому, какого изображал на иконе. Принципиально отказывался от какой-либо оплаты своего труда, считая, что тем самым искупает свои прежние грехи и преступления. Обладал чуткостью духовной и неким видением, о чём я могу свидетельствовать, т.к. тогда сам окормлял этот тюремный храм.
Со дня появления мощей в храме многое изменилось. Господь через некоторое время даровал храм большой, двухпридельный, отдельно стоящий. Неверно было бы говорить о многих чудесах исцелений; скажем лишь, что часто больные и окрестные жители приходили благодарить за действенное участие Угодника Божия чрез его святый образ с мощами в их жизни. Тогда-то, Господним вразумлением, родилась идея между собой именовать образ Сибирским Пантелеимоном.

Хотелось бы свидетельствовать об особых чудесных явлениях в храме, но предварим их словами Священного писания, которые постоянно приходили на память и которые, вместе с молитвой царя Соломона при открытии и освящении их Храма, мы прочитали перед освящением большого Свято-Пантелеимоновского храма.
Вот обетование Господне: «И освящу скинию собрания и жертвенник; и Аарона и сынов его освящу, чтобы они священнодействовали Мне; и буду обитать среди сынов Израилевых, и буду им Богом, и узнают, что Я Господь, Бог их, Который вывел их из земли Египетской, чтобы Мне обитать среди них. Я Господь, Бог их» (Исх 29:44—46).
А вот слова Писания, свидетельствующие, что Господь принимает построенное и вселяется в Дом Свой: «И так окончил Моисей дело. И покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию; и не мог Моисей войти в скинию собрания, потому что осеняло ее облако, и слава Господня наполняла скинию» (Исх 40:33—35).
В другом месте говорится о принятии Богом построенного Соломоном Храма: «Когда священники вышли из святилища, облако наполнило дом Господень; и не могли священники стоять на служении, по причине облака, ибо слава Господня наполнила храм Господень» (3 Цар 8:10—11).
Все эти исторические воспоминания посещений Божиих, схождения Его Славы — Шехины — не остались для нас только историческим переживанием и воспоминанием. Всякий устрояющий Храм — Дом Святого Пантелеимона — посреди больницы, делая дело Божие, становясь со-работником Богу, причастником Ему и Его делу, делу святого, которого Он избрал, утрачивает категорию времени, временности, историчности и становится со-присутствующим Моисею и Соломону в их лицезрении Божественной Славы, что посещает новопостроенный храм.
Пусть несколько малых историй, как узелки чёток, как начало круговращения непрестанной молитвы на этом святом месте, некогда месте боли и скорби, откроют ту благодатную перспективу, идущую из древности, уходящую в хрустальное будущее, а на самом деле всегда настоящую.
27-28 июня 2001 г.

Два дня обильно мироточил из рук и одежды св. Пантелеимон. Происходило это на виду у многочисленных прихожан.

4 июля 2001 г.

После явственно явленной нам благодати Всемилостивого Бога и Угодника Его великомученика Пантелеимона в мироточении иконы его, продолжавшемся около двух дней, наступила пора удручающих искушений.
Проблемы со стройкой, со штатом, рост нестроений на приходе и, как следствие,— моё уныние.
И вот, готовясь к проповеди на день Пантелеимона, вычитал в истории Руссика: «Милостивое материнское участие Божией Матери в промышлении об обители (в годы неурядиц и упадка — о.В.С.) и благоволении Ея к поселению в ней русских осязательно выразилось в даровании обители чудотворной иконы Ея, именуемой Иерусалимская. Прислана она была из Нило-Сорской пустыни автором (изографом) её иеромонахом Никоном с надписью: «По благословению Пресвятой Богородицы».
Мне вспомнилось, что чудеса мироточения от икон в нашем храме происходят только от образов, писанных узником — иконописцем Виктором Тимофеевым, подлинным постником и молитвенником. И я вспомнил ещё, что перед нашим расставанием он передал мне икону, которая стоит у меня сейчас дома «под спудом», на книжной полке, и не имеет молитвенного применения. Но значение её будет, по всей видимости, велико, ибо и сам Виктор придавал ей особое значение: с обратной стороны её написаны для поминовения имена его сродников, о чём мы забыли. И вот это даёт мне основание думать, что и для нашего Пантелеимоновского храма, как и для Афонского Пантелеимонова монастыря — Руссика, икона эта Иерусалимская будет иметь большое значение. Наберусь смелости сказать — будет благословением Божией Матери. Необходимо взять её из дома, перенести в храм и начать регулярно совершать пред ней богослужения. Думаю, что после этого многое изменится. Пресвятая Богородица, помогай нам!..
Многое изменилось.

25 августа 2001 г.

Архинеприятное событие. Я всё, как обычно, испортил. Успенский пост шёл прекрасно, всё ладилось. Вот только не удавалось исповедоваться. Был недавно прекрасный покаянный настрой (подготовился по книге инока Фикары), но не нашёл рядом священника — о. Павел, которому обычно исповедовался, подвёл, не заехал, и всё смазалось. Не смог я удержать своё состояние. В последние два дня впал в искушение, в «оппортунизм». Давеча, вычитав литургическое правило, чуть не сорвался, хотел было «уйти в ночь». Или, по-евангельски,— «гоним был в пустыню», что было бы особенно мерзко, так как утром служить литургию. Но Господь отвёл. Навалился крепкий сон, и я проспал все свои беззаконные и безумные планы. А вчера, зная, что служит о. Алексий, привёл всё в исполнение. Настроение гадливейшее. Утром с Андреем приходим из общежития в восемь утра служить молебен св. Пантелеимону, а тут — о чудо! — икона с мощами св. Пантелеимона плачет! Да не просто мироточит, а именно плачет, так как капли слёз величиной с малую горошину явственно и обильно выделяются из уголка левого глаза Пантелеимона и по всему корпусу иконы. Я был обескуражен, смущён и повергнут в молчание, как-то сразу принял всё на себя. Да простят и помилуют меня Господь, Матерь Божия и угодник Пантелеимон! На завтрашний вечер назначили исповедь с о. Павлом — хоть бы всё сложилось. Подай мне, Господи, искреннее слёзное покаяние!

***

Планирую, как Бог даст, да будет на то воля Его, Пречистой Матери Божией и архистратига Михаила (с которым множество удивительных событий связано в истории нашего храма), освятить с Владыкой, по Его благословению, 19 сентября Великим освящением нижний придел храма в честь Чуда Архистратига Божия Михаила еже в Хонех. Работы ещё невпроворот, всё только в зачатке, но, думаю, Господь даст, успею.

21 сентября 2001 г. Рождество Пресвятой Богородицы.

Из проповеди на праздничной литургии:
«Дорогие братья и сестры! Лично для меня кажется далеко не случайным, что первая служба в нашем новом храме после освящения посвящена Пресвятой Богородице. Очень много переживаний и духовных прозрений открылось у нас с присутствием за бывшим недавно величественным литургическим действом — освящением храма. Многие из нас, присутствующих сейчас в храме, принимали деятельное участие в его подготовке к освящению. Мы, конечно же, помним четыре года строительных мытарств, переживаний наших за все эти годы от кажущегося бессилия чем-то помочь крайне медленно идущей стройке. Здесь добавляется и моё личное, как настоятеля этого храма, переживание от безденежья, не позволяющего закончить стройку. Ясное осознание, что даже максимальное приложенные финансовые усилия людей, наполнявших наш малый временный храм, ни в какое соответствие не могут прийти с теми реальными средствами, которые необходимы были, чтобы закончить стройку. Все наши с вами рубли, сотни, так подчас саможертвенно отдаваемые нами на храм, ударялись о монолит общей сметы храма, которая выражается даже не тысячами, а многими миллионами. Те дни и та ночь, которая предшествовала освящению, памятны многим из нас. Так как на этом последнем этапе наш приход явил собой именно красоту христианской жизни. Показал нам, что у нас действительно есть приход, есть община, есть люди, которые были готовы пожертвовать последним, пожертвовать своим спокойствием, своим трудом и сплотились в едином порыве, желании приготовить храм к освящению. Но кто из нас вспоминал о своей усталости в этот высоко торжественный день, кто не был захвачен этим «дыханием бурным» Живой Пятидесятницы Православной Церкви, когда мы предстаём перед величайшей милостью Божией к нам — почти что зримым, полноценно ощутимым действием благодати Господней — Животворящей действенностью Всесвятаго Духа! Молясь за освящением, молясь сейчас, за первой службой после освящения и архиерейской литургии, мы чувствуем, что права вера наша, что не ложно наше упование, ибо мы сами видели и знаем: мы стали свидетелями того, как эти бетонные блоки, эти кирпичи, эти брёвна стали Дышащим Высшей Жизнью Храмом Господним. Мы реально увидели это благодатное преображение, и оно должно преобразить и всех нас!»

Рождественский пост 2002 г.

Пост начался, к сожалению, весьма несобранно, но Господь явил невероятное чудо поддержки. 30 ноября, за Божественной литургией, вновь замироточил Пантелеимон. Я заметил первым и обратил внимание многочисленных свидетелей (был и один из послушников по резиденции Владыки — Сергий).
Мироточение было столь обильным, что о. Владимир стал помазывать богомольцев стручцем, и люди брали св. миро на ватки.
Вечером пришёл раб Божий Вячеслав, врач. Людмила ему рассказала о чуде. А он ответил: «А я знаю, я об этом три дня назад, в начале поста, сон видел. Аллилуия!»
Возникла идея установить связь с основным Домом Святого Пантелеимона. Заказать у иноков Свято-Пантелеимонова монастыря св. горы Афон, где хранится честная глава угодника Божия — образ святого Пантелеимона. Если угодно будет Богу, тоже с частицей мощей. Нашёл единодушие в своём благотворителе — рабе Божием Романе. Он принял всё с живостью, составили эскиз, набрали средств на первый взнос, и он отправился вскоре на Святую Гору осуществлять заказ. Монахи объяснили, что быстро это не делается, что это не просто художественная работа, а духовное делание. Хватит ли у нас молитвенного усердия завершить это дело, хватит ли средств у Романа, ибо дело чрезвычайно затратное? Бог весть…