[700x525]
«... вода Меривы, у которой вошли в распрю сыны Израилевы... и Он явил им святость Свою». Числа, гл.20, 13
« В скорби призвал Мя еси и избавих тя... Искусих тя на воде пререкания». Пс.14.

Вот опять 27 апреля, день рождения владыки Луки и день моего восстания от болезни...
26. 04.12 написала нехитрый рассказик о музыке, который во мне давно жил. Жил-жил, рос-рос, а всё никак не рождался - мало ещё, видно, выстрадала душа... А родился уже после всех мук - им ходить было тяжело, а родить оказалось просто - от простой, очищенной Божьими страданиями, хоть на краткий миг, моей души, имеющей постоянное свойство умничать, поднимать голову нагло и дерзко, отпадая от Владыки Своего... Написав, пошла на Пасхальный концерт, где отец Виктор должен был читать свои на редкость красивые, глубокого смысла исполненныестихи - хотелось его услышать. На всякий случай прихватила ещё тёплые листочки с новым рассказом, посвящённым В.П.Астафьеву, его дню рождения - в день рождения владыки Луки... вот такое дивное переплетение... Был закатный вечер, недалеко от горельефа владыке Луке (складки рясы и мантии на нём художник лепил с отца Виктора, здесь же о.Виктор снимался для передачи о владыке и произошло чудо - подошла женщина, знавшая лично хирурга Войно-Ясенецкого), так вот, в трёхстах метрах от этого места сидел человек с гармошкой. Вокруг ни души, он показался мне слепым. Остановилась, чтоб найти в кошельке своём копейки - положить в его кружку. Была уверена (много раз такое бывало), что он сейчас без всякой просьбы моей заиграет марш "Прощание славянки", тем соединив меня с моими корнями, что уж переселились на Небо - с папой. Но, когда гармонист заиграл, у меня вздыбились не только волосы, но и вся кожа. Мгновенно пришло воспоминание прочтённого не так давно у В.П. Астафьева, привожу точную цитату:

«Вася, не переставая играть, говорил: «Эту музыку написал человек, которого лишили самого дорогого. Если у человека нет матери, нет отца, но есть родина, он ещё не сирота. Всё проходит: любовь, сожаление о ней, горечь утрат, даже боль от ран, — но никогда не проходит и не гаснет тоска по родине. Эту музыку написал мой земляк Огинский. Написал на границе, прощаясь с родиной. Он посылал ей последний привет. Давно уже нет композитора на свете, но боль его, тоска его, любовь к родной земле, которую никто не может отнять, жива до сих пор...

«Спасибо вам, дяденька», — прошептал я. «3а что, мальчик?» «3а то, что я не сирота». Восторженными слезами благодарил я Васю, этот мир ночной, спящее село, а также спящий за ним лес. В эти минуты не было для меня зла. Мир был добр и одинок так же, как я. Во мне звучала музыка о неистребимой любви к родине. А Енисей, не спящий даже ночью, молчаливое село за моей спиной, кузнечик, из последних сил работающий наперекор осени в крапиве, вроде он один во всём мире, трава, отлитая как будто из металла,— это и была моя родина.

...Прошло много лет. И вот однажды в конце войны я стоял возле пушек в разрушенном польском городе. Кругом пахло гарью, пылью. Вдруг в доме, стоящем через улицу от меня, раздались звуки органа. Эта музыка разбередила воспоминания. Когда-то мне хотелось умереть от непонятной печали и восторга после того, как я послушал полонез Огинского. Но теперь та же музыка, которую я слушал в детстве, преломилась во мне и закаменела, особенно та её часть, от которой я плакал когда-то. Музыка так же, как и в ту далёкую ночь, хватала за горло, но не выжимала слёз, не прорастала жалостью. Она звала куда-то, заставляла что-нибудь делать, чтобы потухли эти пожары, чтобы люди не ютились в горящих развалинах, чтобы небо не подбрасывало взрывами. Музыка властвовала над оцепеневшим от горя городом, та самая музыка, которую, как вздох своей земли, хранил в сердце человек, никогда не видавший родины и всю жизнь тосковавший о ней." В.П. Астафьев.

Да, мой гармонист играл "Полонез Огинского". Чтоб не заплакать, я засмеялась... Он был зрячим и удивлённо глянул на меня - что за странная реакция. Быстро нашлась: " Да вот, как-то смеялась с детьми, спрашивая: "Кто написал полонез Огинского, они говорят - не знаем!" Мы весело с гармонистом засмеялись, он переспросил: «Как-как, не знают, кто полонез Огинского написал?», - и я пошла такая счастливая: меня благословил не папа, а, точнее - не только папа...

В детской библиотеке, совсем крохотном зале, концерт уже начался. Ведущая меня знала, объявила и поблагодарила за поддержку, попросила прочитать рассказ. Я читала, но не улавливала шестым чувством особого интереса и внимания к рассказу. Видно, длинные цитаты, духота зала - не очень удачное получилось выступление... Всякое бывает - куда деваться. Утешил меня опять владыка Лука, потому что я сидела между двумя священниками: один - отец Виктор, а второй - Анатолий Обухов, директор центра святителя Луки, врач и священник одновременно. Оба таинственными нитями связаны с владыкой Лукой. Большего утешения нельзя было и ожидать! Но оно, по милости Божией, случилось.

Вот опять 27 апреля. Вернёмся ж к началу. Весеннее солнечное холодное сибирское утро и я у памятника владыке. Возле этого памятника, что в центре города у храма святого пророка Иоанна Крестителя, я люблю молиться даже больше, чем в самом храме у иконы с частицей мощей его. Почему - загадка... Люблю уткнуться глазами в полу его фуфайки и плакать, сладко плакать от благодарности за всё, чем ему обязана. Прошу его всегда очень кратко: помоги то, сотвори то-то... Он, хоть и очень строгим мне всегда кажется, но безконечно терпеливым и добрым. Помолившись, поцелую его пыльные ботинки, смахнув пыль рукой, недостойная их целовать... и бегу, забывая возраст и болезни, дальше по своим делам. В это утро - на Литургию в храм. Там всего-то человек пять - рабочий день, да и весна - у людей дачи, храмы в такие дни пустеют... На огромном просторном мраморном чистом полу - солнечный квадрат окна... Исповедь у незнакомого священника: "Батюшка, я виновата - указала брату на грех. Это от гордости, я не понимала, меня Господь сразу вразумил. Прочитала у святителя Василия Великого почти в тот же день о том, что Мариам, сестра Моисея, была наказана проказой за то, что указала на грех Моисея - и молитвы брата не помогли. За своими грехами смотреть бы, помилуй, Бог. Господи, прости - все вольные-невольные, мной забытые ...каюсь, помоги исправиться..."

На солею вышел отец Дмитрий. «Он из храма святителя Николая, где служил владыка Лука...», - пришло мне на ум. Нас, слушающих, так мало, что думалось - проповеди не будет... Встала напротив и не опускала глаз - смотрела ему в глаза - молодому высокому священнику, которого почти и не знаю. Он сказал несколько слов, и я поняла: они лично для меня. Ведь этот батюшка не слышал моей исповеди, он служил, исповедовал другой...

"Будьте великодушны. Не надо замечать чужих грехов, и если заметили - покройте любовью, молитесь и прощайте". Мне показалось, что эти интонации я слышала... Да и голос не такой уж молодой... Господи, помилуй! Это ж говорит самсвятитель Лука - мне, неотёсанной... Я слышала его голос в записи в Симферополе, когда архиепископ Лазарь сказал проповедь из двух предложений людям, тесно прижатым друг к другу так, что крест не наложить, в Троицком храме 11 июня, в день памяти владыки: "Вот облачение владыки Луки (приподнимая край архиерейской мантии, что была на нём). Вот мощи владыки (указывая рукой на мощи, вынесенные в центр храма и укрытые нежными, тонкого аромата, лепестками розового шиповника), а вот его голос". И из колонок зазвучал голос великого врача и архиепископа. Медленный, старческий, но твёрдый в Христовом слове.

И вот опять, но в красноярском храме, от отца Дмитрия, я тот именно голос слышу, узнаю его по строю и стилю, по твёрдости интонации, присущей уникальной личности святителя. Это именно он говорит мне лично и прямёхонько в сердце: «Тебя Господь воздвигнул от одра болезни, от немощи телесной, чтоб сотворить тебя сильной духовно». (Я аж рот открыла, всё ещё не веря - ведь лично мне говорит - смотри начало рассказа. Но, одновременно с этим: не может быть - боюсь верить). А отец Дмитрий продолжил: «Чтоб заработать даже очень малые деньги, надо очень много потрудиться..." - это, чтоб я уж больше не сомневалась, потому что размышляла и о деньгах в эти дни - их ведь нам всегда мало, и о том, что богатый - не тот, кто много имеет, а тот, кто мало хочет...И последние его слова для меня были: "С Креста не сходят - с Него снимают".

Значит, надо терпеть и ждать, ждать и терпеть...

Уходила из храма со слезами благодарности: «Всё могу об укрепляющем мя Господе»...

28. 04.12.